Жена Петра Великого. Наша первая Императрица, стр. 16
— Эсфирь? — переспросил он, а потом произнес жестко и резко, словно заклинание: — Нет, она не похожа на Эсфирь! И не будет похожа! Мы с вами сделаем все, чтобы этого не случилось!
Йохан так и не понял, чем не угодила преподобному Глюку библейская царица и почему Марте не пристало походить на эту легендарную красавицу. Похоже, этот мудрый человек предвидел какую-то опасность. Но не московиты страшили его, а нечто другое — темное, неясное, не поддающееся описанию. Йохан нередко думал о тайном смысле слов пастора, но никак не мог их постичь.
Впрочем, признаться по совести, Йохана не очень-то заботили мудреные слова ученого богослова. Марта, красавица Марта, сама шла к нему в объятия, а уж-то он сумеет удержать самую желанную женщину в мире и пожать вместе с нею плоды счастливого брака! Когда он вернется в родной Уппланд из похода, непременно в офицерском чине, увенчанный славой и с богатой добычей, Марта будет ждать его, словно самая драгоценная награда. И детишек у них будет целый десяток, а еще лучше — дюжина. Пусть мальчики растут под стать отцу, храбрыми солдатами для Его Величества короля Швеции, а девочки — такими же красавицами и умницами, как их матушка, и гордыми покорительницами сердец молодых уппландских дворян. Вот оно — счастье!
Глава 6
ЯНОВА НОЧЬ
— Достойные и благочестивые граждане славного города Мариенбург! — Ученый пастор Эрнст Глюк во весь свой немалый рост поднялся над праздничным столом с вместительной, в целую пинту, пивной кружкой в руке. — Сограждане, друзья и моя возлюбленная паства! — В голосе пастора появились сентиментальные нотки, изрядно сдобренные хмельными напитками. — Сегодня мне выпало счастье соединить брачным союзом во имя Господне любящие юные сердца. Я отдаю свою воспитанницу, свою возлюбленную духовную дочь и, зачем же лукавить, о мои дорогие… — Тут пастор несколько запнулся, чтобы стереть мизинцем слезу умиления, не выпустив при этом кружки, и важно продолжал: — Dixi, друзья мои, я отдаю отраду моего сердца Марту, которую люблю, словно родное дитя, хоть она и не плод моего грешного семени, в надежные руки храброго шведского воина!..
Йохан наклонился к Марте, щекоча ее нежное розовое ушко своими мягкими усами, и весело прошептал ей шутливый куплет, только что родившийся в его озорном воображении:
Не сдержавшись, Марта прыснула от хохота и поспешила спрятать свою шаловливую улыбку в кружевной платочек: на свадебном торжестве добропорядочной молодой супруге приличествует держаться скромно и застенчиво. Однако от проницательного, несмотря на изрядное количество выпитого, взора пастора ничто не могло укрыться. Укоризненно покачав головой, он придал своему продолговатому, еще не лишенному мужественной привлекательности лицу постное выражение и продолжал:
— Господь свидетель, что я не жалел своих скромных усилий, дабы воспитать эту дщерь заблудших папистов в твердых правилах нашей святой протестантской церкви. Насколько же я преуспел в этом, судить отныне не мне, а ее данному Божественным Проведением мужу, трубачу доблестного Уппландского драгунского полка Йохану Крузе, который, надеюсь, настолько тверд в догматах и заповедях веры, насколько пристало воину христианнейшего короля Швеции! Ибо, как сказано в Писании Ветхого Завета, Вторая книга Царств, глава пятая…
— Добрый пастор, в Писании сказано много такого, чего и на трезвую голову не поймешь! Давайте же наконец выпьем здоровье молодых! — прервал многословие преподобного Эрнста Глюка его сосед по столу, краснолицый и толстобрюхий весельчак, колбасник Фридрих Мюллер. Гости, собравшиеся за длинными столами, поставленными прямо на живописном берегу озера Алуксне, под древними стенами Мариенбурга, разразились приветственными криками, и было не совсем понятно, речь какого из ораторов понравилась им больше. Кружки — глиняные, медные, деревянные — пошли плясать свой извечный танец, выстукивая друг о друга нестройный пьяный ритм и разбрасывая на скатерти, на платья, на чьи-то усы легкие хлопья пивной пены.
— Здоровье молодых!!
— Будь счастлива, Марта!!
— Молодчага, Йохан, какую красотку отхватил!
— За граждан Мариенбурга, щедрых хозяев!
— За славных шведских солдат!
Развеселые и не совсем трезвые голоса далеко разносились над вечерней гладью озера, поднимали стайки различных водолюбивых птиц, устроившихся в камышах, и те носились над Мариенбургом, добавляя в здравницы пирующих и свои резкие крики.
Йохан нащупал под столом круглое колено Марты и крепко, но нежно сжал его ладонью:
— Давай убежим! Туда, за луг, к заводи… Идем!!
— Йохан, ну что ты? Ой, это же так неприлично, — больше для вида попыталась возразить Марта, а сама уже почувствовала, как жаркая и сладостная волна ударила ей в голову, быстро вытесняя оттуда остатки нудных наставлений пастора. — Нас же хватятся!
Но у Йохана, как у истинного военного, несмотря на весь романтизм момента, уже была готова диспозиция:
— Так, Марта. Первое: запах чувствуешь? Сейчас подадут колбаски с розмарином, и все уткнутся в свои тарелки. Что это значит? Никто и не заметит, как мы уйдем. Второе: пастор выставил десять бочек пива, бочонок мальвазии и бочонок рейнского, а комендант майор фон Тиллау добавил еще бочонок шнапса. Что это значит? Гулять будут до самого утра, и мы потом тихонько вернемся и присоединимся к общему застолью как раз к десерту. Третье: сегодня же Янова ночь, Марта, время влюбленных! А вдруг сейчас там, в зарослях, расцветает огненный цветок папоротника и сулит нам вечное счастье?! А мы здесь сидим и с глупым видом хлещем пиво… И последнее: я не могу больше ждать!!! Ты мне жена или кто?! А ну, пошли, а то сейчас как схвачу тебя поперек тулова, как взвалю на плечо!..
Йохан изобразил на своем симпатичном открытом лице такое потешное свирепое выражение, что Марта снова рассмеялась.
— Пошли, мой милый! Пошли, мой бесстрашный драгун! — Она сама схватила его за руку и увлекла в сгущавшиеся сумерки, прочь от сосредоточенного чавканья и сбивчивой болтовни бражников.
— Только я ботфорты снимать не стану! — предупредил Йохан на ходу. — Их потом не натянешь…
— Тогда и я не стану снимать… бусики! Хи-хи! — лукаво отозвалась Марта…
Она еще успела поймать тоскливо-завистливый взгляд, которым из-под белесых ресничек проводила их толстушка Катарина, старшая дочь пастора Глюка. Больше никто действительно не заметил их ухода или не захотел заметить.
…Марта, вспоминая потом эту светлую, самую короткую в году, Янову ночь, так и не знала, расцвел ли в роще на берегу Алуксне волшебный цветок папоротника. У них с Йоханом, когда они наконец остались наедине, было чем заняться, кроме как рыскать по зарослям в поисках сказочного счастья! Счастье, только не из красивых историй, а самое простое и доступное, было здесь, так близко, в его жарких поцелуях, властных объятиях, в радости принадлежать и обладать. Марта немножко боялась, не обидится ли ее возлюбленный, поняв, что он не первый в ее жизни… Но, слава богу любви или скорее богу войны: Йохан был солдат, и обывательские предрассудки для него ничего не значили.
…Потом они долго сидели, обнявшись, на замшелом стволе старой ивы, много лет назад склоненной бурей до самой воды, и в сумерках серые глаза Йохана казались Марте такими же синими, как его мундир. Только сейчас она вдруг заметила, каким юным был на самом деле ее отважный испытанный солдат: на год, самое большее — на два старше ее. От счастья его лицо стало совсем мальчишеским, и тщательно закрученные светлые усики (видимо, ради молодецкой длины не разу не знавшие бритвы) казались на нем приклеенными.
— Скажи, а у тебя было много женщин? — смущаясь, спросила Марта. — Раньше, до меня…
Йохан шутливо приосанился и движением заправского покорителя девичьих сердец принялся крутить усы: