Короче, Склифосовский! Судмедэксперты рассказывают, стр. 30

— Ну, дальше, — хмуро потребовал он.

— Так, а все! Я его оттолкнул, сильно оттолкнул, он и полетел вон туда, — и парень показал рукой на батарею отопления. Старинную, с большим количеством секций, каждая из которых сходилась двумя ребрами — вертикальным и горизонтальным, образуя множество углов, о которые вполне можно…

— И головой прямо об нее, — закончил парень.

«Да, — подумал он, — значит, должен быть вдавленный перелом костей свода черепа в задней полусфере». Он присел возле тела и, надев перчатки, ощупал голову, быстро найдя искомое — небольшую рану, а в глубине хорошо различимый дефект подлежащей кости — и замер в раздумье. То, что он собирался сделать — было преступлением! Сокрытием, укрытием, соучастием — он не помнил, как точно Уголовный кодекс это называет. Но тут он вспомнил ее лицо и страстный шепот: «Помоги!» Тогда он, отбросив посторонние мысли, принялся за дело: с помощью кровоостанавливающей губки и тоненькой хирургической иглы заделал рану и, встав, сказал:

— А теперь — тщательно все вымой: пол, волосы и не забудь батарею. Чтоб нигде ни капельки, ни полосочки крови не было! Везде! Понял? — спросил он. И дождавшись его неуверенного кивка, продолжил:

— На все про все тебе полчаса, а потом все убираешь, укладываешь труп на диван, на спину — он худой, один справишься. Потом звонишь в милицию и сообщаешь, что дома обнаружил труп соседа. Мол, тот пришел еще часов в 6 вечера, сильно пьяный. Ты его уложил на диван, и сосед сразу же захрапел, а ты ушел по делам. Продумай, по каким, продумай, кто подтвердить это может. Понял? А дальше объясни, что когда через несколько часов вернулся домой, то обнаружил, что сосед мертвый… От того, как ты сыграешь эту роль, зависит твоя свобода. (А мысленно добавил — и моя тоже!) Проколешься — срок тебе светит не хилый.

— А потом, — спросил уже заметно успокоившийся парень.

— А потом — мои проблемы, — ответил он, не зная еще, что его проблемы будут несравненно больше, многократно больше!

— Так он стал преступником в первый раз, — сказал Саша Брюханов.

— А во второй раз — когда на вскрытии «не заметил» травму? Так? — спросил Миша Биттер.

— Да. Труп он вскрывал на следующий день один, без санитара, ибо эта была суббота! И никто ничего не заподозрил…

— А я даже догадываюсь, чем все закончилось, — вставил свое слово неугомонный Бурков.

— И чем?

— Так здесь и думать-то особо не надо — тоже мне, теорема Пифагора! — насмешливо сказал Серега и продолжил: — Коль рядом с молодой женой появился Некто смазливый, да еще и на Алена, нашего, Делона похожий… А муж старый! Дальше растолковывать надо, или уж сами дошурупите? Я не удивлюсь, что бедолага-муж этого самого Алена еще и мочканул, застукав их в процессе некоего предосудительного действа. Правильно? — спросил он у рассказчика.

— Правильно-то правильно, да не совсем, — ответил тот и, помолчав, продолжил:

— В общем, первое время все было тип-топ — как говорит сегодняшняя молодежь. Убитого похоронили, и жизнь потекла прежним чередом. Ну, почти прежним. Вот только молодая жена как-то изменилась. Она часто и беспричинно плакала, временами становилась очень задумчивой, временами наоборот — истеричной. Изменилось и ее поведение на интимном, так сказать, фронте. То она набрасывалась на мужа как сумасшедшая, обнимала, целовала с таким неистовством, будто просила за что-то прощения. А бывало наоборот — по неделе не подпускала его к себе, ссылаясь на малозначимые причины. Он все эти изменения поначалу списывал на стресс, а потом стал воспринимать как данность — мало ли какие у женщин бывают перепады настроения.

А потом все повторилось, как и в тот декабрьский вечер, только это был апрель, было светло, и под ногами были лужи, а не снег. И так же его посетило предчувствие… Зайдя в квартиру, он понял, что ее дома нет. Он обошел пустую квартиру, увидел вывернутые шкафы, пустые вешалки и ни единой ее вещички.

Вот как мне об этом рассказала медрегистратор отделения:

— Доктор в то утро опоздал часа на полтора, Мы сначала не встревожились — ну мало ли как бывает. И вот когда я сидела в своем кабинете и заполняла журнал, вдруг открылась дверь, и вошел доктор. При виде его я чуть со стула не упала — лицо было серое, искаженное такой гримасой отчаяния и боли, что я в первые секунды его не узнала.

— Доктор, что с вами? Вам плохо, — вскочила я со стула.

А он как-то неуклюже, словно деревянный сел на краешек дивана, закрыв глаза, чуточку посидел и сказал:

— Не спал всю ночь… не могу. — А потом полез в карман куртки, достал листок и протянул его мне. Развернув, я прочла единственное слово: «Прости!»

— Она уехала… навсегда… с этим, — сказал он глухим голосом и вдруг заплакал.

Домой в тот день он ушел рано. Медрегистратор силком напоила его крепчайшим и очень сладким чаем. Потом он шел один через весь их небольшой городок и совсем не запомнил, как пришел к дому. Только в этот раз у дома он, как обычно, не поднял голову и на окна не посмотрел. Незачем. Он и так знал, что они пустые и слепые. Не хотелось видеть их равнодушный блеск. Дома он принял душ и, переодевшись во все чистое, сел за стол и, положив на него руки, надолго замер. Так прошло часа два, не меньше, а он все не мог решиться. Вдруг в дверь робко и очень тихо постучались. Это были соседи, ее родители.

— Витя, — сказала сквозь слезы ее мама, — это мы виноваты в том, что случилось. Прости нас, если сможешь. Ведь из Средней Азии мы уехали не потому, что нас притесняли, а из-за дочери. Она в 14 лет встретила… этого. И завязалась у них такая любовь, что… В общем, соблазнил он ее, а там с таким клеймом жить нельзя. Все дороги для дочки были напрочь закрыты.

— Ромео и Джульетта… мать их, — пробурчал отец девочки.

— Да-а-а… вот тогда мы и уехали. И никому не сказали, куда именно. Знал бы ты, Виктор, как мы радовались вашей любви. Для нас это было счастьем. Она тебя полюбила искренне, поверь мне как матери. Мы были счастливы, что все так хорошо складывалось. Она ведь у нас единственная.

— Но он нашел ее, гаденыш, — стукнул по столу кулаком отец.

— Да и мы не знали об этом, ничего не знали. Она письмо оставила, вот из него и узнали, что произошло на самом деле. Вот Виктор и все! Мы виноваты. Прости нас, — еще раз повторила она. — Но тогда мы не могли тебе все рассказать. Ну, о ее прошлом…

Он с трудом дождался, когда они закончат и уйдут. Их слова не имели теперь для него никакого значения, никакого смысла.

Он встал и прошелся по комнате. Постоял у окна и, взяв чистый листок бумаги, решительно сел за стол и четким почерком написал: «Явка с повинной!»…

— Статья 285 УК РФ — злоупотребление служебным положением и скорее всего часть 3. И санкции там, если не ошибаюсь до 10 лет, — тут же прокомментировал Михаил Биттер ситуацию.

— Ну, ни фига себе! А этому… гаденышу… Алену Делону гребаному, что светило? — спросил заинтересованно Бурков.

— А он, скорее всего, пойдет по 109 статье, часть 1, санкция там до 2 лет. Но и то навряд ли. Не привлекут его. Ведь он за границей теперь. И выдачи не потребуют. Вернее, потребовать-то могут, но поскольку это деяние средней тяжести, то всерьез никто за границей его искать не будет. Вот такие дела…

— …подсудимый, встаньте! — сказал судья, когда закончилось оглашение обвинительного заключения. Но сидевший на зарешеченной скамье мужчина не ответил и продолжал сидеть, опустив голову. И только получив толчок в бок от конвоира, поднял голову и, с недоумением оглядевшись, встал.

— Вы все слышали, обвиняемый? Вам понятно, в чем вы обвиняетесь?

— Да, Ваша Честь! — невыразительным и тусклым голосом ответил мужчина.

— Вы признаете свою вину?..

Любовь, Афган и капитан

Глава 1

После Сашкиного рассказа комната погрузилась в молчание. Потом Самуилыч, со стуком поставив на стол пустую кружку, сказал: