В объятиях смерти, стр. 54
— Они с мистером Харпером выглядели очень несчастными и обиженными друг на друга, — сказала она.
— Почему вам так показалось? Они спорили?
— Это было после того, как юноша доставил багаж. Мистер Харпер открыл одну из сумок и вытащил конверт, в котором были бумаги. Не знаю точно, в чем там было дело, но он тогда очень много пил.
— А что произошло потом?
— Он обменялся несколькими довольно грубыми словами со своей сестрой и с Берил. Затем взял бумаги и просто швырнул их в огонь. Он сказал: «Вот что я об этом думаю! Дрянь, дрянь!» — или что-то в этом роде.
— Вы знаете, что он сжег? Может быть, контракт?
— Я так не думаю, — ответила она, глядя в сторону. — Насколько я помню... Мне показалось... что в конверте нечто, написанное Берил. Это выглядело, как напечатанные страницы. А его гнев, казалось, был направлен на нее.
Автобиография, которую она писала, подумала я. Или, может быть, это был план, который мисс Харпер, Берил и Спарацино обсуждали в Нью-Йорке со все более приходившим в ярость и терявшим самообладание Кери Харпером.
— Джо вмешался, — сказала миссис Мактигю, переплетая свои деформированные пальцы, сдерживая внутреннюю боль.
— Что он сделал?
— Он отвез ее домой, — ответила она. — Он отвез Берил Медисон домой. — Она вдруг замолчала, уставившись на меня с выражением малодушного страха. — Вот почему все это произошло, теперь я поняла.
— Вот почему чтопроизошло? — спросила я.
— Вот почему они умерли, — сказала она. — Я знаю. У меня тогда было это чувство. Такое ужасное ощущение.
— Опишите его мне. Вы можете его описать?
— Вот почему они умерли, — повторила она. — В ту ночь комната была полна ненависти.
Глава 13
Больница «Вальгалла» располагалась на возвышенности в респектабельном мире округа Элбимэл, куда меня время от времени приводили мои старые связи по Вирджинскому университету. Хотя я часто замечала внушительное кирпичное здание, возвышавшееся вдалеке, у подножия гор, в самой больнице не была ни разу, ни по личным, ни по служебным делам.
Когда-то это был отель, в котором часто останавливались богачи и знаменитости, но во времена Депрессии хозяева отеля обанкротились, и он был куплен тремя братьями-психиатрами. Они принялись методично превращать отель «Вальгалла» в психиатрическое прибежище состоятельной публики, куда семьи со средствами могли засунуть свои генетические погрешности и затруднения, своих дряхлых стариков и плохо запрограммированных детей.
На самом деле, не было ничего странного в том, что Эл Хант оказался здесь, когда был еще подростком. А вот что меня действительно удивило, так это то, что его психиатр очень неохотно говорил со мной о нем. Профессиональное радушие доктора Уорнера Мастерсона прикрывало секретность столь надежную, что самые упорные судебные следователи могли обломать об нее все зубы. Я знала, что он не хочет говорить со мной. А он знал, что у него нет выбора.
Запарковав машину на стоянке для посетителей, я вошла в вестибюль с викторианской обстановкой, персидскими коврами и тяжелыми драпировками, с витиеватыми, несколько потертыми карнизами. Я уже собиралась представиться секретарше, когда за своей спиной услышала:
— Доктор Скарпетта?
Я повернулась лицом к высокому, стройному, чернокожему мужчине, одетому в темно-синий костюм европейского покроя. Его волосы были словно присыпаны песком, и он обладал аристократически высокими скулами и лбом.
— Я — Уорнер Мастерсон. — Он широко улыбнулся и протянул мне руку.
Я уже начала беспокоиться, не встречались ли мы раньше, но в этот момент он объяснил, что узнал меня по фотографиям, которые видел в газетах и в телевизионных новостях, — напоминание, без которого я вполне могла бы обойтись.
— Пойдемте в мой кабинет, — любезно добавил он. — Надеюсь, ваше путешествие было не слишком утомительным. Могу я предложить вам что-нибудь? Кофе? Минеральную воду?
Он говорил все это на ходу, в то время, как я пыталась поспеть за его широкими шагами. Значительная часть человечества не понимает, что значит иметь короткие ноги, — по большей части, я кажусь себе допотопной нескладной дрезиной в мире скоростных экспрессов. Доктор Мастерсон был на другом конце длинного, покрытого ковром, коридора, когда ему, наконец, пришла в голову мысль оглянуться. Задержавшись у двери, он подождал, пока я догоню его, а затем провел меня в кабинет. Я уселась на стул, а он занял свое место за столом и автоматически принялся набивать табаком дорогую вересковую трубку.
— Нет нужды говорить, доктор Скарпетта, — медленно и членораздельно начал доктор Мастерсон, открывая толстую папку, — что я огорчен смертью Эла Ханта.
— Вы удивлены? — спросила я.
— Не совсем.
— Пока мы будем беседовать, я бы хотела посмотреть его историю болезни.
Он колебался достаточно долго, чтобы я решила напомнить ему о правах, данных мне законом, на доступ к нужной мне информации. Тогда он снова улыбнулся и со словами: «Конечно, пожалуйста», — вручил ее мне.
Я открыла папку и начала внимательно просматривать ее содержимое, тем временем голубой табачный дым окутывал меня завитками, похожими на ароматные древесные стружки. Описание процедур приема и осмотра Эла Ханта не содержали ничего необычного. Когда утром десятого апреля одиннадцать лет назад его приняли в больницу, он был в хорошей физической форме. Подробности обследования его психического состояния представляли совершенно иную картину.
— Когда его принимали, он был в состоянии кататонии? — уточнила я.
— Чрезвычайно подавлен и с заторможенными реакциями, — ответил доктор Мастерсон. — Он не мог рассказать нам, почему находится здесь. Ему трудно было связно отвечать на вопросы. Вы заметили из его истории болезни, что мы не смогли провести тест Стенфорда-Бине, ни Миннесотский мультифазный тест личности, и нам пришлось повторить их в другой день?
Эти данные были в папке. В тесте умственных способностей Стенфорда-Бине Эл Хант оказался на уровне 130, таким образом, отсутствие мозгов не было его проблемой, впрочем, я в этом и не сомневалась. Что же касается Миннесотского мультифазного теста личности, то по его результатам он не подходил под критерии шизофрении или органического нарушения психической деятельности. Согласно оценке доктора Мастерсона, Эл Хант страдал от «шизотипического расстройства личности с признаками пограничного состояния, которое выразилось в кратком реактивном психозе, когда, закрывшись в ванной комнате, он порезал себе запястья кухонным ножом». Это был суицидальный жест, поверхностные раны были криком о помощи, а не серьезной попыткой покончить с жизнью. Мать тут же отвезла его в отделение «скорой помощи» ближайшей больницы, где ему наложили швы и тут же отпустили. Назавтра его приняли в «Вальгалле». Из беседы с миссис Хант стало понятно, что случай был спровоцирован ее мужем, который «за ужином в разговоре с Элом потерял самообладание».
— Поначалу, — продолжал доктор Мастерсон, — Эл не участвовал ни в каких групповых сеансах или сеансах трудотерапия и не выполнял общественно полезную работу, которую требуют от пациентов. Его реакция на лечение антидепрессантами была слабой, а во время наших сеансов мне едва удавалось вытянуть из него одно слово.
Когда после первой недели не было никаких улучшений, доктор Мастерсон стал подумывать об электрическом шоке, что эквивалентно перезагрузке компьютера вместо того, чтобы доискаться до причины ошибок. Хотя, в конечном счете, может быть, и удастся восстановить нормальные мозговые связи, однако при перестройке такого рода основная «неисправность», явившаяся причиной болезненного состояния, неизбежно будет забыта. Как правило, молодых людей не лечат электрошоком.
— Электрошок был применен? — спросила я, потому что не нашла в истории болезни записи об этом.
— Нет. В тот момент, когда я принимал решение, у меня не было другой плодотворной альтернативы. Но однажды утром, во время психотренинга, произошло маленькое чудо.