Мясная муха, стр. 52

Вращающиеся в идеальном ритме. Он снова и снова выписывает эти строки своим изящным каллиграфическим почерком, сильно нажимая на шариковую ручку.

Кружащиеся в идеальном ритме.

Так лучше, — думает он, и снова ведет ручкой по бумаге, подчиняясь своему внутреннему ритму.

Он может писать быстрее, медленнее, сильнее или слабее нажимая на ручку, в зависимости от музыки в крови, которую вызывает в нем каждое совершенное убийство.

— Кружащиеся, — снова начинает он. — Mais поп.

Все кружится в идеальном ритме.

— Mais поп.

"Дорогой Рокко, — решает написать Жан-Батист, — вряд ли ты сказал какому-нибудь чужаку, что будешь в Польше. Ты слишком труслив".

"Но кто же тогда? Может, Жан-Поль, — пишет он своему мертвому адвокату.

— Эй, Волосатик! У меня тут радио работает, — кричит Зверь. — Ох, жаль, что ты этого не слышишь. Знаешь, что? Опять про твоего адвоката говорят. Еще одна свежатинка, новость прямо с пылу, с жару. Он оставил записку, слышишь? Написал, его убило то, что ты был его клиентом. Понял?

— Заткнись, Зверь.

— Достал уже, Зверь.

— Шуточки у тебя тупые, приятель.

— Я хочу курить! Почему, черт возьми, мне не разрешают курить?!

— Это вредно для здоровья, придурок.

— Курение тебя убьет, тупица. Даже на пачке написано.

75

Диета Аткинса отлично подходит Люси, она никогда особо не любила сладкое и спокойно может отказаться от макарон и хлеба.

Самая ощутимая жертва, которую ей приходится приносить ради диеты — отказ от пива и вина, что, собственно, она сейчас и делает, сидя в квартире Берген в районе Западного Центрального парка.

— Не буду тебя заставлять, — Берген возвращает бутылку «Пино-Грижо» в холодильник. — Мне, пожалуй, тоже лучше отказаться от этого, а то после него я уже не могу объективно представлять себе реальность, — произносит она, стоя посреди великолепной кухни с мебелью из каштана и гранитной отделкой.

— Я бы на твоем месте отказалась только после того, как начала бы забывать определенные вещи, — говорит Люси. — Мне как раз это сейчас и нужно.

Когда Люси была у нее последний раз, месяца три назад, муж Берген напился, и они с Люси начали спорить, после чего Берген попросила Люси уйти.

— Все, забыли, — улыбаясь, произносит Берген.

— Его же нет дома, правильно? — осторожно спрашивает Люси. — Ты сказала, что мне можно зайти.

— Я бы стала тебя обманывать?

— Ну... — дразнит ее Люси.

Обмениваясь этими милыми репликами, они обе представляют, что бы случилось. В тот вечер цивилизованного общения, на которое надеялась Берген, приглашая Люси, не получилось. Она действительно опасалась, как бы они не подрались. Выиграла бы, конечно, Люси.

— Он меня ненавидит, — Люси достает из заднего кармана джинсов свернутый листок бумаги.

Берген не отвечает. Наполнив два пивных стакана минеральной водой, она возвращается к холодильнику за блюдцем с кусочками лайма. Даже в дружеской обстановке, в белом хлопковом спортивном костюме и носках, Берген остается какой-то далекой, слишком официальной.

Люси чувствует себя немного неуютно, и засовывает листок обратно в карман.

— Думаешь, мы когда-нибудь сможем общаться так же непринужденно? — спрашивает она. — Все не так, как прежде...

— Все не может быть, как прежде.

Зарплата прокурора слишком мала. Муж Берген — настоящий вор в законе, может, он чем-то и лучше Рокко Каджиано, но суть одна.

— Серьезно, когда он придет? Потому что если скоро, то я лучше пойду, — Люси смотрит на Берген.

— Если бы он собирался скоро прийти, я бы не пригласила тебя. У него собрание в Скотсдейле. Скотсдейл, Аризона. Это в пустыне.

— С пресмыкающимися и кактусами. Там ему самое место.

— Перестань, Люси, — произносит Берген. — Мой неудавшийся брак не имеет отношения ко всем тем ужасным мужчинам, которых твоя мать приводила домой, когда ты была подростком. Мы это уже обсуждали.

— Я просто не понимаю, почему...

— Пожалуйста, не начинай. Прошлое есть прошлое, — вздыхает Берген, убирая бутылку «Сан-Пелегрино» в холодильник. — Сколько раз можно повторять.

— Да, прошлое есть прошлое. Тогда давай поговорим о том, что имеет значение сейчас.

— Я никогда не говорила, что это не имело... не имеет значения, — Берген входит в гостиную со стаканами. — Хватит. Ты здесь. Я рада, что ты здесь. Поэтому давай не будем, ладно?

Из окна открывается вид на Гудзон, эта сторона дома считается менее привлекательной, чем противоположная, оттуда виден парк. Но Берген любит воду. Она любит смотреть, как разгружают корабли в доках. «Если бы мне нужны были деревья, — говорила она Люси, — я бы не поселилась в Нью-Йорке». «Если ты любишь воду, — возражала обычно Люси, — Нью-Йорк — тоже не самое подходящее место».

— Отличный вид. Неплохой для дешевой стороны дома, говорит Люси.

— Ты невыносима.

— Я знаю, — отвечает Люси.

— Как бедный Руди с тобой уживается?

— Понятия не имею. Думаю, он просто любит свою работу.

Люси садится на кожаный диван, скрестив ноги. Ее мускулы живут, кажется, своей жизнью, откликаясь на каждое движение и нервный импульс. Люси не задумывается над тем, как выглядит, а постоянные физические тренировки помогают ей выпускать пар.

76

Жан-Батист вытягивается на тонком шерстяном одеяле, которое он усердно сосет каждую ночь.

Облокотившись на холодную каменную стену, Жан-Батист решает, что Рокко не умер, он не поддастся на очередную манипуляцию, хотя сам не может понять ее смысл. Ну конечно, страх. За этим стоит его отец. Он предупреждает Жан-Батиста, что за предательство полагается страдание и смерть, даже если предатель — сын могущественного месье Шандонне. Предупреждение.

Жан-Батисту лучше молчать, теперь, когда он приговорен к смерти.

Ха.

Каждый день и каждый час враг пытается заставить Жан-Батиста страдать и умереть.

Молчи.

Не буду, если захочу. Ха! Вот он я, Жан-Батист, правящий смертью.

Он мог бы с легкостью себя убить, свернув простынь и привязав шею к стальной ножке дивана. Люди многого не знают о повешении. Не требуется никакой высоты, только правильное положение — например, сесть на пол, скрестив ноги, изо всех сил наклониться вперед, чтобы увеличить давление в кровеносных сосудах. Через секунду человек теряет сознание, потом умирает. Жан-Батист не испугался бы сделать это, ведь убив себя, он просто переступит черту, и с этого момента им станет управлять душа.

Но Жан-Батист не стает заканчивать земную жизнь таким образом. Сейчас он полон ожиданий и надежд. Он с радостью покидает пределы камеры, и его душа переносится в будущее, он представляет, как сидит за пуленепробиваемым стеклом, наблюдает за доктором Скарпеттой и с жадностью поглощает все ее существо, освобождает ее великолепие, проникает в ее чудесный замок и поднимает молоток, чтобы размозжить ей голову. Она лишила себя восторга, лишила Жан-Батиста своей крови. Теперь, осознав какую глупость совершила, Скарпетта придет к нему униженная и любящая. Она лишила себя радости, искалечила его, сожгла ему глаза формалином, веществом мертвых. Скарпетта вылила это ему в лицо, ядовитая жидкость моментально лишила его магнетизма и заставила его тело испытать адскую боль.

Мадам Скарпетта теперь будет вечно поклоняться его духу. Его высшее существо распространит свое превосходство на всех людей во вселенной, как писал под псевдонимом Джентльмен из Филадельфии Эдгар По. На самом деле, автором является Эдгар По. Невидимый посланник, дух По, явился Жан-Батисту, когда тот лежал в бреду в госпитале Ричмонда. Именно в Ричмонде вырос По, его душа осталась там.

Он сказал Жан-Батисту: «Прочти мои вдохновенные работы, и ты отринешь разум, друг мой. Ты будешь движим силой, никакая боль и внутренние переживания не помешают тебе».