Триумф стрелка Шарпа, стр. 69

– Я не виноват! – снова завел свое Оррок. – Я только выполнял приказ.

Сунтон не нашелся что сказать. Да и нечего было говорить. Оставалось только умирать. Майор подобрал с земли мушкет, снял с ремня убитого солдата патронную сумку и втиснулся в строй. Сосед справа был пьян, но Суинтон не стал его отчитывать – парень делал свое дело, дрался.

– Решили поработать по-настоящему, а, майор? – беззубо усмехнулся солдат.

– Точно, Тэм, решил поработать по-настоящему, – отозвался Суинтон, надкусил пакетик с пулей, зарядил ружье, забил пулю, взвел курок и выстрелил в дым. Перезарядил. Снова выстрелил. И помолился о том, чтобы умереть с честью.

В пятидесяти ярдах от каре Уильям Додд всматривался в скрывавшую врага дымную завесу. Дымков, как и вспышек, становилось все меньше. Противник терял силы, каре стягивалось, но упрямо продолжало огрызаться, отвечать свинцовыми плевками. Потом он услышал лязг цепей и скрип и, оглянувшись, увидел капитана Жубера во главе двух орудийных расчетов. Сейчас они дадут по каре один залп картечью, а потом его Кобры примкнут штыки, и он сам поведет полк на штурм этой крепости из мертвых тел.

И тут протрубил горн.

Глава одиннадцатая

Полковник Маккандлесс держался рядом со своим другом полковником Уоллесом, командиром бригады, составлявшей правый фланг наступательных порядков Уэлсли. Уоллес видел, как пикетчики и его собственный 74-й батальон скрылись из виду где-то к северу, но был слишком занят, чтобы беспокоиться о Суинтоне и Орроке. В первую очередь его тревожили два батальона сипаев, которые запаздывали и никак не могли занять свое место в атакующей цепи. Он, правда, поручил присматривать за Орроком своему адъютанту, но тут цепь, выйдя из ложбины, попала под огонь маратхской артиллерии, и полковнику стало не до пикетчиков. Картечь хлестнула по шеренгам, простучала градом по мушкетам и посекла листья на деревьях над головами мадрасских пехотинцев, но сипаи, как и горцы 78-го, держались стойко, не рассыпались и сохранили строй. Они шли упрямо, с бычьим упорством, как люди, не склоняющиеся перед бурей.

В шестидесяти шагах от артиллерийских позиций Уоллес остановил их, и пехота получила возможность нанести противнику первый ответный удар. Маккандлесс услышал, как застучали пули по раскрашенным жерлам орудий. Сопровождавший полковника Севаджи зачарованно наблюдал за тем, как сипаи перезарядили мушкеты, примкнули штыки и продолжили наступательный марш. Порядок ненадолго нарушился, когда они достигли передовой линии неприятеля и взялись вымещать злобу на португальских канонирах. Между тем Уоллес, глядя уже вперед, заметил, что хваленая маратхская пехота заволновалась, очевидно потрясенная легкой победой 78-го батальона. Полковник призвал сипаев оставить пушкарей, перестроиться и довести атаку до конца. Все получилось как нельзя лучше. Мадрасские батальоны продвинулись вперед, дали по врагу один залп, перешли в штыковую атаку, и маратхи показали, что готовы соревноваться только в скорости бега.

Маккандлесс знал, что того, кто ему нужен, здесь нет, и рассчитывал отправиться с Уоллесом севернее, на поиски 74-го батальона, но тут сипаям изменила выдержка и они, позабыв о дисциплине, бросились преследовать бегущего неприятеля. Полковнику пришлось задержаться и помочь офицерам. Несколько минут ушло на то, чтобы остановить солдат, остудить особо разгорячившихся и вернуть в строй. Все это время Севаджи и его люди держались позади, чтобы их по ошибке не приняли за неприятельских кавалеристов. В какой-то момент ситуация обострилась, показалось даже, что маратхская кавалерия может провести быструю атаку с запада и перебить дезорганизованных сипаев, но противнику помешала собственная пехота. 78-й стоял на левом фланге неприступной крепостью, а потом и шотландские пушки уверенным залпом пресекли робкую попытку конников перевести потенциальную угрозу в реальную. Сипаи, довольно посмеиваясь, заняли места в шеренге, а Маккандлесс, исполнив офицерский долг, вернулся к Севаджи.

– Вот так дерутся ваши маратхи, – не удержался от подначки шотландец.

– Не маратхи, полковник, – возразил индиец, – а наемники. Всего лишь наемники.

Пять победоносных частей небольшой армии Уэлсли стояли теперь на южной половине поля битвы. Отступившая к западу неприятельская пехота все еще не могла оправиться от удара, хотя офицеры и пытались восстановить некое подобие порядка. Самую страшную картину являл восточный фланг, где наступательный марш красномундирников отмечали тела убитых и пятна крови. Выдержавшие огонь и прошедшие передовые позиции врага победители строились теперь в двухстах шагах от линии, на которой совсем недавно стояла маратхская пехота, так что, оглянувшись, каждый мог полюбоваться или ужаснуться творением своих рук. Над полем еще плавали сгустки дыма, носились оставшиеся без всадников лошади, собаки уже рвали на части тела убитых, на которых претендовали и слетающиеся на пир здоровенные птицы с жуткими черными крыльями. Еще дальше, там, откуда шотландцы и сипаи начали наступление, сосредоточилась теперь маратхская кавалерия, и Маккандлесс, вооружившись подзорной трубой, заметил, что противник уже начал прибирать к рукам оставленные британцами пушки.

– Где Уэлсли? – спросил Уоллес.

– Подался куда-то к северу, – ответил Маккандлесс.

Наведя трубу на деревню, он смотрел туда, где шел в этот момент отчаянный бой. Деталей различить было нельзя из-за деревьев, но и того, что видел и слышал полковник – клубы порохового дыма и безостановочный треск мушкетов, – было вполне достаточно, чтобы сделать верный вывод. Шотландец знал – его долг быть там, где идет этот бой, потому что где-то рядом наверняка и Додд. Но путь к месту сражения преграждала оборонительная линия маратхов, тот ее участок, который еще не подвергся атаке ни шотландцев, ни сипаев.

– Надо было мне остаться со Суинтоном. – Полковник сокрушенно покачал головой.

– Ничего, мы ему поможем, – сказал Уоллес, без особой, впрочем, уверенности. Оба прекрасно понимали, что 74-й уклонился слишком далеко к северу и оказался в самой гуще оборонительных порядков маратхов возле Ассайе. – По-моему, самое время поворачивать на север, – добавил полковник и, повернувшись к своим сипаям, отдал соответствующее распоряжение.

Два других батальона сипаев, как и 78-й, ему не подчинялись, поскольку входили в состав бригады Харнесса, но Уоллеса это не смущало – на выручку своим он был готов идти с тем, что оставалось.

Некоторое время Маккандлесс наблюдал за строящимися батальонами. Там, где только ухали пушки, свистела картечь и трещали мушкеты, наступило непривычное затишье. Предпринятая Уэлсли атака принесла неожиданный успех, и теперь, пользуясь передышкой, каждая из сторон занималась своим делом: проигравшие перегруппировывались, победители переводили дух и осматривались, определяя следующую цель. Полковник уже решился было отправиться в деревню, взяв в сопровождающие отряд Севаджи, но тут из низины в направлении Ассайе устремился еще один поток маратхской кавалерии, привлеченной, очевидно, известием о появлении там вражеского генерала. Прорываться через занятую уязвленным неприятелем территорию Маккандлесс не имел никакого желания, так что оставался только вариант с объездом.

Рассуждая таким образом, полковник вдруг заметил склонившегося над убитым врагом сержанта Хейксвилла. В одной руке сержант держал поводья оставшегося без всадника коня. Рядом крутились еще несколько красномундирников из того же 33-го полка. В тот самый момент, когда шотландец увидел Хейксвилла, сержант поднял голову и бросил на полковника взгляд, исполненный такой злобы и ненависти, что последний едва не отвернулся в ужасе. Тем не менее он подъехал к старому знакомому.

– Что вы здесь делаете, сержант?

– Нахожусь при исполнении, сэр, как и положено по должности, – отрапортовал Хейксвилл. Как и всегда при обращении к офицеру, он вытянулся во фрунт, выдвинул левую ногу вперед и выпятил колесом грудь.