Студия пыток, стр. 6

Я нашаривал в карманах презерватив – таков этикет взаимности, – когда раздался оглушительный грохот винтов «небесного соглядатая». Весь парк вдруг залило светом. Мой новый друг побежал вверх по тропинке к безлюдному зданию администрации Паркового цирка. Со всех сторон слышались шаги. Все волшебные тени смешались у меня перед глазами, какие-то мужчины разбегались по траве и щебенке. Я понял, что улизнуть не удастся, но все же решил бежать к лесу. Там у Шотландского колледжа есть ворота, через которые можно перемахнуть. Но тут кто-то положил руку мне на плечо, посветил фонарем в лицо, и я понял, что игра закончена.

В полицейской машине нас было человек шесть – печальная команда. Поскольку всех задержали за распутное поведение, мы не переговаривались. Я достал табак и скрутил себе папиросу. Никто не остановил меня. Мы еще не успели стать товарищами по камере, так что я ни с кем не поделился. Я думал о том, что у меня с собой. Правило номер один: помни об опасности. Тебя могут ограбить или арестовать. Не носи с тобой ничего провокационного, того, что доставит тебе еще больше неприятностей. В моем кармане был пакетик стимуляторов, четверть травы, которую могут счесть первоклассной, упаковка сверхпрочных презервативов и набор порнографических фотографий, который я даже не досмотрел.

В полицейском участке Партик я встал в очередь последним. Здесь не было зеркала, но я легко мог представить, как выгляжу, – совсем не франтом. Я промок до нитки, мокрые волосы свисали на лицо. Оставалось только надеяться, что я слишком жалок, чтобы меня обыскивали. Но, глядя на процедуру обыска и уже собранную неприятную коллекцию, я понял, что надеяться не на что. Единственное, что остается, – опустить голову и ждать, не случится ли чудо.

Хорошо знакомая процедура – имя, адрес, дата рождения. Они всегда хотят это знать. Затем:

– Выверните карманы.

Вынимаю одно за другим: кошелек, перочинный нож, блокнот (запихиваю сверток через дырку в подкладку пиджака), мои ключи, ключи Маккиндлесса, мелочь.

– Поторопитесь, или мы это сделаем за вас.

Нэцкэ.

– Продолжайте.

Я взялся за конверт с фотографиями. Те, что я успел увидеть, были легальными, и они могли ненадолго занять внимание сержанта, а я попытался бы избавиться от травы. Но если они решат обыскать квартиру, я пропал.

– Мы не собираемся возиться с вами всю ночь.

Я улыбнулся, вынул конверт, и вдруг рядом появился высокий худой мужчина в синем костюме.

– Плохо себя ведем, Рильке? Сержант, мы поговорим с мистером Рильке в моем кабинете.

Я быстро сунул конверт обратно, пока его не успели забрать.

– Пускай все вещи подождут его у вас на столе. Кроме вот этой штуки – дайте-ка я получше рассмотрю.

Он взял нэцкэ и отошел, я за ним – ослабевший и обмякший, как помилованный преступник. Мои бывшие спутники проводили нас взглядами, проклиная меня, как стукача.

– Сюда.

Мы вошли в комнату в конце коридора, и я постарался взять себя в руки.

– Садись. – Он указал на жесткий стул у его стола. – И сними это идиотское пальто – с него же течет, весь пол залило уже. – Я стянул его и сложил под кресло. – Ну что, Рильке, когда ты научишься осторожности? Что, нет на свете клубов, куда ты можешь пойти, если приспичит? Там разве не удобнее? Капельку джина с тоником, немного танцулек, потом обратно, в холостяцкую квартиру, и делай там все, что угодно. Не пора ли в твоем возрасте прекратить шмыгать по кустам?

– Я плохо танцую, инспектор Андерсон.

– Всегда найдет, что ответить. Со школы такой. Посмотри на себя. Что ты с собой сделал? – Он поднял трубку телефона: – Две чашки чая, и побыстрее. – Обернувшись ко мне: – Наверное, мне все же стоило позволить им тебя обыскать. У тебя всегда в карманах есть что-нибудь интересное, Рильке.

– Тот парень, которого я встретил в парке, тоже, наверное, так подумал.

– Ты уже забыл, что закон здесь – я? Я только что спас тебя от неприятностей. Почему бы нет? Мы давно знакомы. Но это не значит, что ты можешь издеваться.

Он повертел в руке нэцкэ.

– Кошмарненькая реликвия. М-да, если она и разрешена законом, то это зря.

Вошел человек в форме, с толстой фарфоровой чашкой для Андерсона и пластмассовой для меня.

– Теперь расскажи мне, что это за штука.

Он поставил фигурку на стол между нами, с неприязнью покосившись на ухмыляющегося убийцу.

– Это нэцкэ. Японская вещица, предположительно девятнадцатого века, хотя точно датировать сложно. Раньше такие фигурки служили им чем-то вроде наших застежек на вещмешках. Японские джентльмены привязывали их к болтающимся на поясе кошелькам. Потом они стали просто украшением и успешно экспортировались. Обычно их делают из дерева или слоновой кости. Эта, как видишь, из кости.

– Я дал тебе договорить, потому что все это очень занятно. Но ты знаешь, о чем я спрашивал. Где ты ее взял?

– На работе сегодня. Разбирал один дом в Хиндланде и наткнулся на это. Завернул в носовой платок и сунул в карман. Она стоит немало.

– Вот это меня и угнетает. Взять ремесленника, нет, художника. Он ведь может создать все, что угодно, но почему-то создает вот такой кусок дряни. Знаешь, большинство задержанных, попадающих сюда, не обладают ни умом, ни остроумием – беспросветные тупицы. Иногда их жаль, но чаще они просто достают. Их слишком много, и они скучны. Лишь изредка попадаются способные на умную жестокость, как вот этот тип, сделавший такую штуку. Расскажи мне о человеке, которому она принадлежала.

– У тебя что, сегодня работы мало?

– Развлеки меня. У меня есть одна особенность, можно сказать, приобретенная в процессе работы: я привык к тому, что люди отвечают на мои вопросы. Я заметил, что обычно они предпочитают именно это другому варианту.

– Я начинаю жалеть, что ты не оставил меня там, где обыскивали.

– Это легко можно устроить.

– Ладно. Я почти ничего не знаю, поэтому в том, что скажу, вреда не будет. Сегодня начал разбирать дом в Хиндланде. После смерти владельца. Обычный случай, насколько могу судить. Его фамилия Маккиндлесс.

– Маккиндлесс. – Он проговорил это слово, поворачивая его на языке и смакуя звуки. Первые буквы звучат мягко, последние – жестче. – Маккиндлесс – это имя с историей.

– Рассказывай.

– Я не вспомню сейчас, но когда-то в полицейской колокольне это слово звенело громко. Оставь это мне – может, поищу по нему что-нибудь.

– Буду очень признателен.

– Ага, тебе интересно, да? А значит, ты нашел там еще кое-что интересное.

– Я сегодня был там в первый раз.

– Ладно, дай знать, если найдешь там труп. Веришь или нет, но в этом городке действительно есть серьезное нераскрытое преступление. Пошли, я проведу тебя через пост.

Он поднялся и проводил меня к двери.

– И еще, Рильке. – Я повернулся к нему. – Ты помог мне много лет назад, и я не забыл про это. Но не забывай и ты, что я не так уж много могу для тебя сделать.

Я посмотрел на него – стареющего полицейского в костюме – и вспомнил, каким он был в детстве.

– Я буду стараться.

– Будь паинькой.

Я забрал у сержанта свои вещи и вышел на улицу.

4. Последний кадр

Проснувшись утром, я долго лежал и смотрел в потолок, потом поднял влажный пиджак, брошенный вчера на пол у матраса. Я залез в карман, надеясь, что табак и папиросная бумага не отсырели. Рука наткнулась на конверт со снимками. Табак оказался вполне сносным, а вот бумага склеилась и никуда не годилась. Я порыскал по комнате и нашел новую пачку, потом залез под одеяло и закурил. Вынул фотографии, добрался до тех, которые еще не видел, и замер.

Трое – двое мужчин и женщина – в подвале или погребе, на заднем плане стена, с кирпичей кое-где обвалилась штукатурка. На мужчинах монашеские балахоны, подвязанные веревкой, с длинными рукавами и капюшонами. Капюшоны отбрасывают тени на лица, скрывая их. Девушка молодая, хрупкая, на ней ничего нет, кроме тонкого серебряного браслета на запястье. Руки и ноги связаны вместе и привязаны к обоим концам длинной скамейки. Ее икры и часть спины упираются в решетку с острыми шипами, вонзающимися в тело. Веревка, стягивающая запястья, прикреплена к колесу. Монахи, поворачивая колесо, натягивают веревку, и тело растягивается, шипы вонзаются глубже. Они пытают ее.