Студия пыток, стр. 28

Бокалы, кружки и рюмки со страшным звоном попадали на пол. Посетители заголосили, и Виктор Гилмартин, сжав кулаки, вышел прямо на меня. Пока я улаживал с ним это дело, Стини успел исчезнуть. В полумиле от паба я обнаружил, что вместо собственного черного пиджака на мне клетчатая куртка Артура.

11. Червь в бутоне

Сморщенный и темный, словно вянущий подснежник,

Кротко притаился он среди травы густой,

И роса любви стекает вниз по склонам нежным

Белых ягодиц, чтобы тебя укрыть собой.

Рембо и Верлен. Сонет заднему проходу

Идти домой было рано. Сам не зная зачем, я направился к Ашеру, но, оказавшись там, понял, что сделал ошибку. В этом сборище хорошо одетых мужчин глаз положить было не на кого. Они все слишком чисты и доброжелательны.

Я взял себе выпить и сел в угол у окна. С третьего этажа в доме напротив высунулся парень, потянулся, одним движением снял белую футболку и швырнул ее назад, в темноту комнаты. Его тело серебрилось в черном квадрате окна. Он протянул руку, наполовину опустил жалюзи, скрыв лицо и оставив на виду только тело.

Я еще немного посидел, потягивая пиво, понаблюдал за мужчинами в баре, потом опять выглянул. Сейчас парень сидел на стуле, локоть на подоконнике. Он перебирал пальцами в такт не слышной мне мелодии. По кирпичной стене к нему медленно подбирались тени. Когда тень накрыла его полностью, я вышел из бара, пересек улицу и в подъезде нажал кнопку квартиры на третьем. Услышав ответный писк домофона, открыл дверь и поднялся по лестнице.

Дверь была не заперта. Я распахнул ее и оказался в узком темном коридоре. Квартира показалась мне запущенной. Кое-где отклеившиеся обои свисали со стен длинными языками, на их месте виднелся засохший клей. Дощатый пол ничем не покрыт. Я пошел к свету в конце коридора, готовый к чему угодно – даже убежать, если придется. На миг замер и прислушался, но, ничего не услышав, вошел в гостиную.

Свет лился из двух больших окон, выходящих на хорошо освещенную улицу. Из мебели был только деревянный стол и два стула с высокими спинками. Парень все так же сидел у окна. Он повернулся ко мне: взъерошенные волосы, мечтательное лицо и полуопущенные веки; так выглядят курильщики в опиумном трансе. Лет двадцати, немного худощавее меня и в хорошей форме, но в кулачном бою он бы мне проиграл. Он лениво улыбнулся, встал и подошел ко мне.

Приблизившись так, что наши дыхания смешались, он нерешительно замер, и я почувствовал тепло, исходящее от него, и учащенный стук его сердца. Кровь быстрее понеслась по моим венам, дыхание участилось, яйца напряглись. Я дразнил его, не двигаясь, вынуждая начать первым. Он поднял на меня голубые глаза и запустил теплую руку мне под куртку, стал гладить меня, расстегивать рубашку, трогать языком волосатую, соленую от пота грудь, теребить соски. Я осторожно положил руку ему на плечо, потом медленно и крепко ухватил за волосы на затылке и откинул его голову назад. Он испугался такой перемене в поведении, и его страх еще сильнее возбудил меня, я вздрогнул, мой член встал. Я сильнее потянул его за волосы, так, чтобы он смотрел мне в глаза, и поцеловал в губы. Мы встретились языками, его нежная молодая кожа терлась об мою щетину. Я отпустил его затылок и погладил его по безволосой груди, чувствуя, как он расслабляется, ощупал его ребра, твердые соски, поласкал указательным пальцем пупок, спустился ниже, к верхней пуговице. Его твердый член выпирал из джинсов. Я потер его через ткань, и парень прошептал:

– Я хочу, чтобы ты меня выеб. – Американский акцент. Я отпустил его, и он повел меня в другую комнату, такую же пустую, только на полу, в центре, лежал матрас, слегка приподнятый на деревянных нарах.

– Любишь молодых мальчиков? – Он потянулся к своему паху и возбужденно погладил свой член под джинсами. Мне не хотелось, чтобы он говорил.

– Похоже на то. – Я превратился в мачо. – Раздевайся.

Он расстегнул и стянул джинсы, со вставшим членом его трусы походили на туристическую палатку, их он тоже снял, и его член поднялся почти до пупка. Я тоже стал раздеваться, аккуратно складывая вещи одну за другой. Он смотрел на меня с кровати, поигрывая со своим членом, дразня меня:

– Ты не торопишься?

– Кое-что лучше делать медленно.

Я чувствовал себя властелином мира, а член мой готов был взорваться при первом его прикосновении. Я лег рядом, еще разок погладил его по животу, взял в руку его член, твердый, средней толщины, и стал дрочить: вверх-вниз, пока он не попросил меня:

– Стой, стой, а то я сейчас кончу.

– Ты и так кончишь.

– У меня с этим проблем нет, мой господин. – Он засмеялся, перевернулся на живот, подобрался к моему паху и взял в рот мой член. Я позволил ему это, и он заработал языком, особенно усердствуя с головкой, потом засосал в рот каждое мое яйцо, лаская меня языком, пока я не отпихнул его, не в силах больше сдерживаться. Парень посмотрел на меня расширенными зрачками, его губы блестели, голос стал мягким, но требовательным: – Давай, еби меня.

Такое не нужно повторять три раза.

– Смазка есть?

Он залез под подушку, достал вазелин и пару презервативов.

– Я люблю, когда все под рукой.

Парень зубами вонзился в фольгу – его нетерпение меня еще больше подстегивало, – потом положил развернутый презерватив в рот, склонился ко мне и ртом развернул резинку, пригладив языком для надежности. Повертелся на животе, подложил под себя пару подушек, чтобы стало удобнее. У него были упругие ягодицы – скорее квадратные, чем круглые, и почти безволосые, за исключением редких светлых завитков в распадке. Я смазал его, сначала сверху, потом внутри, нежно потер чувствительный ореол вокруг сфинктера и, уловив, как он постанывает:

– …ты даже не представляешь, как мне этого не хватает… – я коленом раздвинул ему ноги и принялся за дело.

Во время анального секса главное – чтобы партнер расслабился. Сопротивление может привести к трещине сфинктера и, в результате, к инфекции. Еще может ослабнуть мышечное напряжение, и тогда появится протечка заднего прохода, что очень неприятно. Другое неприятное побочное действие – разрыв презерватива, а значит – угроза ВИЧ или других невеселых инфекций. А еще тебе могут дать по морде, если ненароком причинишь боль. Но когда я не думаю обо всем этом, то с большим кайфом доставляю моим партнерам удовольствие. Это и меня самого очень подстегивает.

Я слегка помассировал его и сначала ввел палец, чтобы он открылся. В ответ он пододвинулся ближе и сказал:

– Ну давай же, давай…

Я смазал головку вазелином и с силой вошел в него, не обращая внимания на то, что он вскрикнул. Я обнял его за грудь, прижал к себе, двигаясь медленно и ритмично, стараясь справиться с его напряжением, постепенно входя глубже, и он тихо застонал:

– Да, вот так, еще…

Я положил ему палец в рот, чтобы он закусил его и замолчал. Теперь я мог полностью отдаться картинкам, мелькавшим в голове.

Вспоминались случайные знакомства – те, что заканчивались сексом. Я представлял себя героем фильма, который когда-то видел… про изнасилование парня… я прижимал его к стене… заставлял лизать большой член, побывавший в его заднице… я в туннеле под городом… воняет дерьмом… вокруг шуршат крысы… трахаю какого-то незнакомца у кирпичной стены… слышатся шаги… Мой оргазм приближался, яйца бьются о его ягодицы… кроваво-красное видение… вот она… рана, красная и глубокая, через все горло… темный подвал… картина встала перед глазами так живо, словно я смотрел на фотографию… девушка, использованная и связанная, лежит на грубых нарах. Я кончил, рывками, ухватившись за его ягодицы и содрогаясь в конвульсиях.

– Ты расплющил меня. – Я не мог понять, что он говорит, его слова были просто шумом, проникающим в мои мысли. – Эй, дядя, уже можно выходить.

Я откатился и потянул за презерватив. Щелкнув, он слез, мой член выскользнул – усталый, вялый. Мы с тобой друг друга стоим, старина, подумал я. На животе моего партнера был блестящий след спермы – он кончил, пока я трахал его. Слава богу! Ко мне подбиралась депрессия, похожая на отходняк у курильщика опиума. Горький возврат к повседневной жизни, вуаль спадает, является мерзость. Слушать ласковые речи не хотелось. Я вытерся простыней и стал одеваться.