Утопленная книга. Размышления Бахауддина, отца Руми, о небесном и земном, стр. 23

2:176

Поменять школу Фахруддин, сын шейха Тааджа, говорит, что Джалалуддин пришел в известную суфийскую ложу, потом оставил ее и стал посещать учебный кружок на улице Мота- ваккел, где его  просили, почему он решил поменять школу. Там слишком часто повторяют формулу алхамдулиллахи бисмиллах, «вся хвала Господу» и «во имя Бога. «Что ж, ты можешь приходить к нам, — сказал Фахр Калласи. — В нашем кругу мы не возносим хвалы. Имя Бога вообще не упоминаем. Тебе понравится. Ни молитв, ни ритуального очищения, ни поклонов, ничего. У нас все очень спокойно».

2:179

Планеты и растения

Клянусь звездами, когда они уходят и возвращаются (86:11), клянусь землей, когда она раскрывается, чтобы дать взойти растениям (86:12). Планеты — это и небесное тело — звезда — и растение. Они открываются, чтобы дать звездному свету войти в нас. А растения, подобно небесным телам, движутся сквозь времена  ода, и никто не знает, куда они уходят, умирая. Скажем, кто-то проснется на заре в смятении и спросит: «Почему небо является причиной действия, а земля — его объектом? Почему не иначе?»

Каждая звезда — кончик листка на древе неба, чьи листья размером со страну, и все ночное небо поворачивается под листком солнца. В мире духа никто не удивится, если какое-то великое собрание человеческих существ поместится под одним из листиков, среди множества других, каждый из которых многократно превосходит размеры этой вселенной.

2:181-182

Весна 1210 года

Судья Фазари во сне видит Бахауддина высоко в воздухе, тот толкует множеству людей фразу «Господь на троне славы» (85:15). Два человека из турок передавали, что больному  ноше наяву было видение Илии и Хидра. Они вошли к нему сквозь стену и передали: «Иди к Бахауддину и скажи ему, что правитель Вахша будет править еще десять лет. Потом власть перейдет к Келедж Такону, а не к Уеган Такону». Это было ниспослано весной 1210 года.

П.В. Кузнецов. Концовка из альбома «Горная Бухара» (1923 г.)

« Маариф» Бахауддина

Эта книга знакомит читателя с рукописью, известной как « Маариф». Она написана Бахауддином Валадом (1152—1231), отцом поэта-мистика Руми.  «Маариф» буквально можно перевести как «наставления», или «мысли», либо использовать эзотерический смысл слова, что мы и сделаем ниже. Текст выглядит как заметки, сделанные в уединении, с характерными обрывами и неожиданными начальными фразами в том или ином фрагменте. Здесь нет единого повествования и бытового многословия. Видный исследователь Руми Анна-Мария Шиммель (училась вместе с Джоном Мойном в Гарвардском университете, затем преподавала и в Гарварде, и   Университете Бонна; недавно скончалась) называет книгу diarylike — напоминающей дневник. Суфии предпочитают уединенность, немногословие на людях и сохранение определенной дистанции по отношению к социуму. В вопросах и утверждениях Бахауддина ощущается явное тяготение к подобной практике. Франклин Льюис говорит, что для суфийского наставника того времени не было чем-то необычным записывать для себя собственные внутренние состояния,  При этом не намереваясь придать их гласности.

« Маариф» — это собрание духовных наитий, вопросов и ответов, бесед с Богом, комментариев на стихи Корана, рассказов, стихотворных строк, откровений, медицинских рецептов, памяток по садоводству, записей снов, шуток, эротических эпизодов и мыслей по разным поводам. Эти многослойные залежи мистического «перегноя» — благодатная почва для внутреннего роста читателя. За исключением Шамса Тебризи, ближайшего друга Руми, никто не имел такого влияния на поэта в плане формирования сознания, как его отец.

« Маариф» упоминается в одной из легенд о встрече Руми и Шамса. Руми беседует с учениками у фонтана в Конье. Дневник Бахауддина лежит раскрытым на бортике фонтана. Шамс прерывает беседу и сбрасывает в воду драгоценную рукопись и другие книги. — Зачем ты это сделал? — спрашивает Руми. — Ведь это единственная копия рукописи отца.

Шамс в ответ: — Настало время облечь жизнью прописи и слова. А хочешь, я верну книгу? Сухой? Смотри. И он достает из воды список. На нем — ни капли воды. Итак, пробуждение Руми случилось в точке встречи мощных влияний Шамса и Бахауддина, хотя последние сами никогда не встречались. Бахауддин умирает в 1231 году, до встречи Шамса с Руми в 1244 году.

Эти двое — страстные, до дерзости, своеобразные мистики. Они проникновенно и пылко толкуют дружбу с божеством. Не будучи поэтом, Бахауддин высекает «ослепительно сияющие, боговдохновенные глыбы персидской прозы, пассажи, причудливая чувственная образность которых передает накал его любви к Богу» (Анна-Мария Шиммель). А речи Шамса буквально насквозь пропитаны пылким вызовом, непримиримостью и насмешкой.

Оба они страстно жаждут еще большей близости и внутренней подвижности в присутствии. В Беседе 10Руми рассказывает случай, когда к его отцу пришел чиновник, занимающий высокий пост. Бахауддин говорит ему, что не стоило утруждать себя понапрасну. «Разные состояния нисходят на меня. В одном состоянии я могу говорить, в другом — не могу. Иногда я способен выслушать человека и ответить ему, а иногда — нет. В иных состояниях я уединяюсь в своей комнате, чтобы никого не видеть. При большем погружении в Бога я полностью ухожу в себя и не в состоянии общаться. Так что вы рискуете, придя ко мне и рассчитывая на то, что я буду в состоянии вести беседу». Бахауддин обитает в своей неистовой властной душе. Во всеуглубляющемся предании себя Богу он омывается, как растение — сезонными дождями. Он настолько не властен над собой, что даже не может сказать, когда будет способен дать совет или ответить друзьям. Он всегда наедине со своей неукротимой внутренней жизнью. Его всеподчиняющая спонтанность в состоянии обескуражить любого посетителя. В этих строках каждый ощущает неотступный напор искренности.

Как бы мы его ни характеризовали, ясно одно: Бахауддин всегда остается самим собой. Еще один подобный случай. Как-то ученики Бахауддина застали его в состоянии восх ищенности. Они пришли, чтобы вместе с ним совершить вечернюю молитву — а он даже не заметил их, оставаясь безмолвным и отсутствующим. Двое учеников сели возле мастера в надежде разделить с ним благословенное состояние. Другие повернулись в сторону Мекки и начали молитву с имамом. Хавджеги был среди последних. Во время молитвы его внутреннее око открылось и он увидел, что те, кто повернулся спиной к Бахауддину и лицом к Мекке, на самом деле отвернулись от божественного света, а те, кто сидел с Бахауддином в его самадхи, сгорают от страсти быть испепеленными этим светом — согласно божественному повелению «умри до того, как умрешь».

Бахауддин родился в 1152 году и умер в Конье в 1231 году. Его отец, Джалалуддин Хосейн, умер, когда Бахауддину было два года. Семейное предание гласит, что его мать за руку ввела мальчика в библиотеку, которая осталась от отца Хосейна, Ахмада аль-Хатиби. «Благодаря этим трудам меня отдали в жены твоему отцу. Прочтя эти книги, твой отец обрел то духовное знание, которое позволило ему занять столь почетное место в мире ислама». В этом роду книги были мощным духовным подспорьем, и для семьи было очень важно, что вспышка мистической пробужденности была инициирована женщиной. Благодаря такому заделу, Бахауддину суждено было стать «Владыкой людей знания», «Султаном мистического постижения***». 

*** Рассказывают, что немало святых и ученых в Балхе одновременно увидели один и тот же сон: световидное существо облекло Бахауддина чином «Султан уль-улама» (см. фрагмент 1:188—189). Старшего сына Руми, Султана Валада, назвали так в честь деда. — Прим. англ. перев.