Витязь специального назначения, стр. 102

Викинги с удовольствием приняли участие в этом воспитательном мероприятии. Оханье, вопли и стоны, вот кто-то взвыл от боли. Через каких-нибудь десять минут все бунтари уже держались за вёсла и даже пытались грести.

После полученной взбучки они выглядели донельзя живописно. Все рожи перекошены болью, у кого сломан нос, у кого «слива» вместо глаза, кто-то лишился зуба, а то и не одного. Держась за выбитую челюсть, завывал высокий галл, один из основных зачинщиков бузы. Он бессмысленно тыкался то туда, то сюда и по его грязному лицу катились слёзы, пока к нему не подошёл Хан и резким, коротким тычком не вправил челюсть на место. Когда недовольные пришли в себя, Акела спокойно подошёл к чернокожему галернику и показал на своё колено. Тот, мгновенно сообразив, что от него требуется, краем своей набедренной повязки стёр плевок.

— Теперь слушайте меня. Будете грести трое суток, пока из вас не выйдет с потом последняя капля вина. А потом посмотрим. Воды им давать — сколько попросят.

Хан перевёл и на сей раз возражений не последовало. Галера начала рассекать носом морскую воду, сокращая, миля за милей, расстояние до далёкой Руси.

«Ну, вот, — размышлял Витязь, — напишут в будущих учебниках, как княжеские чиновники грубой силой подавляли восстания угнетённых. В сатрапы и кровопийцы так и попадают. Причём, самое забавное, что хорошим не будешь в любом случае. Пётр Аркадьевич [65]твёрдой рукой наводил в России порядок — сволочь, душитель и вешатель. А пьющий и слабовольный император просрал из-за своей мягкотелости всё, что только можно — всё равно сволочь. Где же логика, господа? А кто её в России своими глазами видел?

Глава 15

Калейдоскоп поганых сюрпризов

…Шла вторая неделя путешествия. Особых неприятностей за это время с ними не случилось, если не считать небольших потерь. Так, один из галерников отправился в края счастливой охоты от простейшей царапины, которую получил во время захвата. Поначалу он, видимо, не придал ей значения и поленился обеззаразить мочой. Любой воин или походник знал этот, проверенный многими поколениями метод. А потом уже было поздно. Необработанная царапина, что было естественно, загнила и этот придурок загнулся от заражения крови.

На второй день плавания между галерниками, едва надзирающий за ними Хан отошёл куда-то ненадолго, началась драка. Не поделили золотые безделушки, что выгребли у убиенных мавританцев. Над палубой густой волной повисли вопли, рык и, одинаково понятные всему миру маты на разных языках. Вразумлял их тот же Хан, примчавшийся на крики. По итогам воспитательной процедуры отморозки прониклись к нему уважением до глубины души.

Погода их явно баловала. Острый нос галеры неутомимо вспарывал изумрудные волны. Лишившись своего регулярного пайка, давно запропали в морских глубинах хищные акулы. Теперь их сопровождали дружелюбные дельфины, что весело кувыркались в волнах. Умные животные высовывали из волн улыбчивые морды, задорно посвистывая.

Потом дельфины отстали, небо нахмурилось, потемнело и поднялся ветер. Над почерневшими, вспенившимися волнами пронеслись большие птицы. Низко резали воздух буревестники — предвестники надвигавшейся непогоды. Их, словно для остраски, потрепало небольшим штормом.

Мудрый Лис драл глотку, не скупился на затрещины и безбожно гонял свою босую команду. Правда, он и сам сил не жалел, работая наравне со всеми. Хан с Акелой старались не отставать от старого викинга, ворочая весло и натягивая под рёв ветра мокрые концы. Матов они от старика наслушались по самое «не хочу», но по окончании аврала даже удостоились скупой похвалы. Что сделаешь, если для своевременного манёвра с парусом не хватало людей, всё же кое-как управились.

Осмотревшись после шторма опытным глазом, Лис обнаружил небольшие повреждения. Не дав обсушиться, он погнал галерников конопатить и смолить найденные им свежие щели в корпусе. Лишь когда работу полностью закончили, мореход разрешил наконец отдых. За ударную вахту всем выдали по кружке вина и по доброму куску мяса. Поход продолжался.

Снова ластились о борт спокойные волны. В погоне за мелкой рыбёшкой выскакивали из воды крупные дорады. Куда-то мигрируя, колыхались желеобразные медузы и старый викинг сразу остерёг от более близкого общения с ними. Прикосновение щупалец этих тварей чревато неприятностями, вплоть до летальных.

Акела, сидел на низком ложе в богато убранной капитанской каюте, облокотившись на шёлковые подушки. На низеньком столике с вычурными длинногорлыми кувшинами и драгоценными блюдами. У стены, на возвышении, покоились серебряный кальян и коллекция трубок. Капитанское гнёздышко он уже обжил, как своё собственное. К хорошему привыкают быстро. Набив табаком одну из трубок, Акела задумчиво курил, прихлёбывая душистое вино из нефритовой чаши. Закуской он пренебрегал, — изысканное фарфоровое блюдо с финиками и изюмом стояло нетронутым. На другом — халва и засахаренные орехи. Корзинка с лимонами и гранатами стояла рядом со столиком, не привлекая его внимания.

Не очень, видать, ревностным мусульманином был покойный капудан-паша, — слишком уж большими оказались запасы вина. Впрочем, он был благодарен покойному, — табак оказался турецким, а вино, скорее всего, испанской малагой. В этом времени можно было не опасаться, что обнаружишь в благородном напитке технический спирт. Такой проблемы, слава Богу, тут не существовало по определению.

Этот мир, если задуматься, во многом выигрывал при сравнении. Не знал он ещё того оголтелого цинизма, до которого дошёл пресловутый homo sapiens на пике своей эволюции. Акела усмехнулся пришедшей в голову забавной мысли. Человеку двадцать первого века больше бы подошло классификационное определение homo zinikus, по той простой причине, что цинизмом он пользовался гораздо чаще, нежели мозгами.

Звук открываемой двери заставил его повернуться.

— Когда конунг в одиночку пьёт вино, это настораживает.

— Я думал, что старого Мудрого Лиса не так-то просто встревожить, — хмыкнул Витязь, — а ты, словно пуганая ворона, шарахаешься от любого куста.

Интересные у них сложились отношения со старым мореходом, всё их общение было так густо замешано на взаимных подначках, что со стороны создавалось впечатление, что они вообще не в состоянии говорить серьёзно. Понимал их, как ни странно, один Хан, который сам за словом в карман не лазил. Да, ещё, пожалуй, рыжий Эрик.

Его заклятый друг в данный момент музицировал, удобно расположившись в тени паруса. Его голос выводил что-то тягучее и печальное. От песни веяло какой-то первобытной древней тоской, незаметно проникавшей в подсознание. Тихой лапкой скребясь в душе, она будила там какие-то неясные ощущения, навевала грустные воспоминания.

Вспомнив ненароком друзей, Витязь загрустил, — как-то они там? Видно, сочли его погибшим. Вмазали по стопарю самогонки за помин души и теперь, поминая, добавляют «земля ему пухом». Или про погибших в море иначе говорят? Надо будет Андрея спросить.

— Да что с тобой сегодня? — уже не на шутку рассердился Мудрый Лис, — не должна дружина у конунга видеть такой кислой рожи, так и удачу отпугнуть недолго.

— Оставь меня, старушка, я в печали, — буркнул Акела, вспомнив знаменитую фразу из «Ивана Васильевича». Лис, как и следовало ожидать, возмущённо фыркнул в бороду и раскрыл рот. Однако, выдать командиру по первое число за такое неподобающее обращение он не успел.

— Земля! — послышался снаружи крик марсового или как там его в этом мире обзывают. Оба, забыв обо всём, пулей вылетели на палубу. Она встретила их свежим ветерком. На мачте продолжал орать не своим голосом марсовый: «Земля, чтоб я провалился! Вижу землю!»