Одиссей покидает Итаку, стр. 94
Слова о правах прозвучали дико для директора. Он резко повернулся и исчез.
– Что тут они затевают? – спросил Рычагов.
– Вот сейчас и посмотрим.
Действительно, буквально через минуту по вагону словно пронесся леденящий ветер. Скрипя заказными сапогами, отсвечивая рубином шпал, глядя сверляще, возле столика возник старший лейтенант госбезопасности.
– Хотите больших неприятностей? – резким, жестяным голосом спросил он, явно привыкший, что сам факт его появления вселяет, как минимум, трепет.
– Нет, – честно ответил Берестин.
– А будут.
– Отчего же?
– Вам приказано!
– Нам ничего не приказано. И не может быть приказано, потому что здесь ресторан, а не Лубянка. Это к слову. Нас попросили. Мы не снизошли. Что дальше?
Чекист, похоже, обалдел от невиданной наглости. И, возможно, даже в чем-то усомнился. Но поскольку к тонким душевным движениям не привык, то быстро взял себя в руки.
– Предъявите документы!
– Знаете, лейтенант, не мешайте нам. Идите, займитесь делом. – Берестин отвернулся от него и взял за ножку бокал.
Очевидно, чекист попал в ситуацию, выходящую за пределы его компетенции. И убыл – за консультацией или подкреплением.
– Может, не стоит, товарищ командарм? – осторожно спросил Рычагов.
– Ничего, сиди и не вмешивайся.
События развивались. Вновь появился давешний старлей – в сопровождении капитана того же ведомства и еще какого-то штатского.
– Вот, – торжественно сообщил старлейт, указывая на Берестина.
Капитан был моложе, но строже. И либеральничать не намеревался.
– Встать! Вы задержаны!
– О! Это интересно. Ваши полномочия?
Капитан положил руку на кобуру.
– Остальное – у меня в купе. Прошу!
Под конвоем Берестин с Рычаговым вышли в коридор, через гремящую площадку перешли в соседний вагон, и капитан довольно грубо втолкнул Алексея в полуоткрытую дверь.
– А теперь – документы!
Алексей спокойно протянул удостоверение. И с удовольствием смотрел, как капитан его раскрывает. Челюсть у него не отвисла, но глаза округлились.
– Товарищ командарм…
– Всем выйти! – резко сказал Берестин. Никто ничего не понял, но вид капитана словно вымел остальных из купе.
– Товарищ командующий… Я не знал, меня не предупредили…
– Фамилия, должность?
– Капитан Лавров, старший уполномоченный при протокольном отделе НКВД.
– Ну и что? Что за цирк вы устроили?
– В поезде едет немецкая военная делегация. По программе у них ужин.
– Сколько их?
– Четыре человека.
– И ради этого вы позволили себе?!
– Товарищ командующий, я не знал… Мне приказано обеспечить условия и не допустить…
– Для этого надо выгнать из ресторана больше двадцати советских людей? В том числе двух генералов, четырех полковников? Да и остальные, наверное, не менее уважаемые товарищи!
– Я не знал… – тупо повторил капитан.
– Вы – кретин. Это даже не оскорбление, а диагноз. И должность участкового в Верхоянске – самое лучшее, на что вам следует рассчитывать. Причем, с вашей точки зрения, я непростительно гуманен. Учтите это. Если у меня будет время, я о вас не забуду. Можете кормить своих немцев на общих основаниях. Или в купе им подавайте. Сам, раз такой заботливый! О нашем разговоре доложите по команде. И если вы еще не в курсе, знайте, что с завтрашнего дня ваше ведомство распускается. Кончилась лафа с бериевскими цацками, – Берестин показал на полковничьи знаки различия капитана и нашивки на рукавах. – У меня все.
Он вышел в коридор, оставив окаменевшего капитана в купе. Рычагова до сих пор блокировали два сотрудника, хотя руками не трогали.
– Пошли, товарищ генерал, – добродушно сказал Берестин. – А то у нас кофе остынет. Если уже остыл – потребуем свежего за их счет…
В ресторане было пусто. Только минут через двадцать пришедшие в себя никидовцы и их кураторы привели наконец своих немцев, скромно усадили их в дальний угол вагона, не забывая время от времени пугливо озираться.
Глава 5
Белостокский выступ, образовавшийся в результате Освободительного похода 1939 года, представлял чрезвычайно удобную позицию, если бы с началом войны Красная армия решила провести восточно-прусскую наступательную операцию по образцу августовского наступления 1914 года. Ударом на северо-запад отрезалась вся группа армий «Север», и при удачном развитии событий выход к Балтике и захват Данцига сломали бы все стратегические планы гитлеровского командования.
Но на такой вариант Берестин в силу известных обстоятельств рассчитывать никак не мог.
В прошлый раз этот проклятый выступ стал, пожалуй, главной причиной разгрома Западного фронта. Почти двадцать стрелковых и механизированных дивизий оказались отрезаны танковыми клиньями немцев, под Волковыском и Новогрудском схвачены тугой петлей окружения и через две недели героических и безнадежных боев – вслепую, без знания обстановки, без связи с высшим командованием, а на пятый день войны уже и без боеприпасов, горючего и продовольствия – эти двадцать дивизий, почти триста тысяч вооруженных людей, перестали существовать. В других условиях они могли бы совершить многое.
…Под крыльями «Р-5» долго тянулись сплошные массивы леса, кое-где прорезанные нитками дорог. Беловежская пуща. Берестин смотрел сейчас на великолепно-дикий вид внизу не как турист (хотя и посещал эти места туристом), а как и положено командующему, рекогносцируя незнакомый театр в предвидении грядущих сражений.
Весь этот огромный район – почти тридцать тысяч квадратных километров – пересекают всего три мощенные булыжником дороги, и их можно намертво блокировать незначительными силами, все остальное оттянув для действия на флангах фронта, там, где вторая и третья танковые группы немцев нанесут главные удары. Если бы это в свое время понял Павлов. А он вытянул дивизии в нитку вдоль границы, и две армии, Третья и Десятая, сразу оказались в глубоком вражеском тылу, и уже им пришлось отступать по трем узким дорогам в безнадежной попытке выскочить из захлопнувшейся мышеловки. Пешком, под непрерывными атаками с воздуха…
В небо прямо по курсу воткнулись шпили двух гигантских костелов, красного и белого, форпостов католичества на границе православного мира, и самолет покатился по траве аэродрома. Здесь Маркова по протоколу встречали командарм-10 генерал-майор Голубев с чинами штаба.
Город с тех пор, как его видел Берестин в семьдесят девятом, изменился мало. Не было, конечно, новых зданий, зато он увидел много старинных, не сохранившихся после и придававших городу особую прелесть. Белый костел, построенный совсем недавно, в тридцать восьмом, сверкал свежей штукатуркой. А центральная улица, Липовая, была совсем такая же, и на месте стоял отель «Кристалл». Алексей подумал, что его поселят в нем, лучшего в городе не было, но кортеж проскочил дальше, свернул за угол и через глубокие арки с филигранными чугунными воротами въехал во двор «Восточного Версаля» – дворца графов Браницких. Здесь помещался штаб Десятой армии.
Многое во дворце осталось так, как было при поспешно сбежавших хозяевах, по крайней мере, в тех помещениях, которые Берестин успел увидеть. Ему отвели две богато обставленные комнаты на втором этаже, с окнами в парк и огромным балконом.
Приказав собрать на двадцать часов старших командиров и политработников армии, Алексей остался один. Вышел на балкон. Да, к концу века от всего дворцового великолепия действительно осталась жалкая тень. Прав был экскурсовод. Парк, запущенный, конечно, за два года, выглядел прелестно со своими прудами, искусственными водопадами и гротами, с аллеями, посыпанными желтым песком и толченым кирпичом, шпалерами деревьев и кустарников, подстриженных самым причудливым образом, с яркой, совсем еще свежей майской зеленью, первыми цветами на клумбах. Здесь бы действительно отдыхать и наслаждаться жизнью, а не воевать.
Берестин вынес из комнат позолоченное кресло с выгнутой спинкой, поставил его так, чтобы склоняющееся к закату солнце не било в глаза, и раскрыл большой блокнот с именной бумагой, подбирая в уме слова, с которых начнет совещание. За кустами довольно мерзко кричали бывшие графские, а ныне рабоче-крестьянские павлины.