Измененный, стр. 64
А то не получится веселья.
Но в следующий миг я вспомнил другие его слова. Сердце у меня дрогнуло.
«Никаких исключений».
Я побежал к машине. Понял, что до сих пор сжимаю в руке пистолет, кинул его на пассажирское сиденье, завел мотор и дал задний ход. Пока машина сдавала задом на закругленную дорожку, я прижал к уху телефон. Захлопнув дверцу, выехал на дорогу и направился к воротам жилого комплекса.
— Стеф, — сказал я, когда на другом конце ответили. Я старался говорить как можно спокойнее. — Я сейчас еду к тебе, ладно? Мне бы хотелось, чтобы ты была одета как для прогулки.
— Но зачем? — Та была озадачена.
— Просто выполни мою просьбу. И не откладывая, хорошо? Я уже скоро буду.
Я завершил вызов и проехал в открывшиеся ворота.
Глава 47
У входа в больницу стояли машины «Скорой». И еще три готовые выйти в эфир бригады корреспондентов, среди которых я узнал одного репортера с TV-40; он стоял сбоку от входа и что-то серьезно говорил в камеру. Я свернул, чтобы не оказаться посреди этой толпы, заехал на главную стоянку и нашел местечко в дальнем конце. И только когда заглушил мотор, до меня дошло, что все руки у меня в крови Эмили. И рубашка тоже.
Я снял рубашку и постарался вытереться. Получилось плохо. Перегнувшись через сиденье, я нашел сзади спортивную куртку, которую обычно надевал после спортзала, накинул ее на себя, после чего заметил под пассажирским сиденьем бутылку со старой и теплой минералкой. Стеф всегда ругала меня за то, что я вечно забываю выбрасывать из машины подобный мусор. Но сейчас я был рад собственной забывчивости. Я вышел из машины и, экономно расходуя воду, обтерся испорченной рубашкой. Кровь обнаружилась и под ногтями, оттуда ее было уже не вымыть, к тому же я решил, что и без того потратил впустую много времени. И тут заметил, что и брюки у меня в крови. Похоже, я способен видеть только то, что лежит у меня перед носом. А может, всегда видел только это?
Отчистить брюки я никак не мог. Остается надеяться, что никто не заметит. Я положил пистолет под пассажирское сиденье и накинул сверху рубаху, сложив так, чтобы пятна крови не бросались в глаза.
Я понимал, что от оружия необходимо избавиться, но сделать это надо правильно, ведь на нем теперь отпечатки моих пальцев — Баркли только того и ждет, чтобы его нелепейшая ложь получила подтверждение.
Обычно у боковых входов в больницы толпится компания заядлых курильщиков, но то ли в больнице Сарасоты их отстреливают без предупреждения, то ли те сами переместились к парадному входу, чтобы поглазеть на происходящее. Выехав из дома, я включил местную радиостанцию, но в новостях не сообщили ничего такого, чего я не знал бы сам. Один погибший в результате перестрелки, двое серьезно ранены, остальные пострадали в результате паники, кинувшись бежать от опасности, которая никак не затронула бы их, если б они оставались сидеть на своих местах. Полиция пока не сообщала имена погибшего и раненых. Интересно, кто там у них остался за главного теперь, когда Холлам погиб, а Баркли занят совершенно другими делами? Я раздумывал, не позвонить ли на радио, чтобы те прислали корреспондента ко мне домой, но отказался от этой мысли. Мне плевать, что выйдет из всей этой истории. Меня волнует только женщина, которая сейчас в этом здании, к которой я спешу.
На первом этаже царил настоящий хаос. Еще больше корреспондентов и медиков. Полно народу, вероятно, друзей и родственников прежних и новых пациентов. Взволнованные голоса, многие говорят по сотовым. Я ввинтился в самую гущу толпы, надеясь, что в толчее никто не обратит внимания на мою одежду, и попытался прикинуться таким же сбитым с толку и не знающим, куда иду. Я продвигался очень медленно, а когда наконец оказался рядом с площадкой, где располагались лифты, понял, что у меня новая проблема. Я выругался, напугав своим скрипучим голосом тех, кто был рядом.
По всему коридору выстроились копы. Они стояли вроде бы для того, чтобы народ организованно грузился в лифты, и, вероятно, мешали репортерам прорваться в реанимацию. Полицейские показались мне уставшими и напряженными. Я рассудил, что раз это полиция Сарасоты, то они не подчиняются Баркли, но твердой уверенности у меня не было. Может, во всем виновато мое воображение, но мне показалось, что один из полицейских обшаривает взглядом толпу, высматривая кого-то определенного. Может, меня? Может, и нет.
Я снова растворился в массе людей. Подталкиваемый со всех сторон, я двигался через холл по диагонали, повторяя проделанный путь в обратном направлении. Охваченный робкой надеждой, я вынул телефон и нажал кнопку быстрого набора с номером Стеф. Я уже звонил ей в палату, как вдруг…
Никто не ответил. Я развернулся и начал проталкиваться в совершенно другую сторону, чтобы проверить одну идею.
Лестница оказалась рядом с боковым входом, пролеты уходили вверх и вниз. Никто ее не охранял. Наверное, копы уже скоро сообразят, что надо заткнуть и эту дыру, поэтому я побежал вверх со всех ног. Ворвался в двери третьего этажа и помчался по коридору. Направился прямо к посту дежурной медсестры, где успел побывать утром. По дороге я перешел на шаг, но все равно двигался быстро. Вокруг было полно врачей и сестер, люди разговаривали вполголоса. Вероятно, большинство раненых доставили сюда, в реанимацию.
Я услышал, как кто-то сказал:
— Стрелок. Полминуты назад. Реаниматологи уже там.
По другую сторону белых дверей было поспокойнее, несколько человек стояли у палат, вглядываясь сквозь стекло. Я добежал до конца коридора, распахнул дверь в палату Стеф.
Кровать была пуста.
Она была пуста и не прибрана, да и в целом палата не выглядела так, словно здесь готовились к приему нового пациента. Словно заклинание, повторяя себе под нос слово «нет», я кинулся к тумбочке у кровати. Лекарства, запасная ночная рубашка. И сумочка Стефани.
Но где же она сама? Неужели кто-то успел добраться до нее раньше?
Уличной одежды я не увидел и счел это добрым знаком. Я выскочил обратно в коридор, едва не столкнувшись с кем-то в белом халате. Вдруг я узнал человека, и мы оба одновременно обернулись. Это был тот самый доктор, с которым я разговаривал утром.
— Где она? — сердито спросил он.
— Вы меня спрашиваете?
— А вы не знаете?
— Разумеется, не знаю, иначе не искал бы ее. Я звонил в больницу полчаса назад. Она ответила, значит, тогда еще была здесь.
— Я заходил в палату к вашей жене десять минут назад, но ее уже не было. Я обошел весь этаж, разыскивая ее.
— Боже! — воскликнул я. — Вы никого здесь не видели? Того, кого здесь не должно быть?
— Да вся больница набита теми, кого здесь не должно быть! — ответил он. — В данный момент невозможно разобраться, кто должен быть здесь, а кто — нет.
Доктор вдруг понял, до какой степени я встревожен, и мысленно вернулся назад.
— А… кого вы имеете в виду?
— Неважно. Я найду ее, — сказал я, удаляясь по коридору. Если я переполошу доктора, моя задача не сделается от этого проще. — Наверняка она вышла погулять. Стефани такая, ненавидит сидеть в четырех стенах. Если найдете ее раньше, скажите, чтобы никуда не уходила, ладно? Скажите, что я здесь.
— Скажу. Ей стало немного получше, но лечение предстоит долгое. Ей необходимо провести некоторые процедуры, и прямо сейчас.
— Понял. — Я остановился, чтобы выслушать его — этот человек даже не подозревает, какая опасность в действительности угрожает Стеф, несравнимая с той, что была в бутылке вина, — а затем спешно вышел к столу медсестры.
Нельзя болтаться по всей больнице, надеясь на удачу, — стоит свернуть не туда, и окажешься еще дальше от цели. И как бы мне ни хотелось двигаться, делать что-то, для начала пришлось остановиться и подумать.
Будем считать, что за Стефани никто не приходил. Я должен так считать. Если я буду думать иначе, значит, я опоздал и все мои поступки уже не имеют никакого значения. Эта мысль мне невыносима.