Живая кукла, стр. 24
— О, сегодня я не ограничусь поцелуем, — прошептал он, срывая с нее полотенце. — Сегодня мы пройдем весь путь до конца. Но если ты жаждешь поцелуя… Где ты хочешь, чтобы я поцеловал тебя, Винни? Здесь? Здесь? Или здесь?
Его губы осыпали поцелуями бархатистую кожу, опускаясь все ниже и ниже…
— Витторио, Витторио, — шептала она, изнемогая от страсти и притягивая его голову к своему лицу, чтобы впиться губами в его уста.
Через ее плечо Витторио поймал отражение в зеркале: обнаженная спина Лавинии не уступала творениям мастеров Высокого Возрождения. Но женщина в его объятиях была из плоти и крови, и прикосновение к ее затвердевшим соскам возносило его до небес. Она чувствовала, как напрягается его мужская плоть, и это усиливало ее экстаз.
Витторио сорвал с себя одежду. Лавиния же забыла обо всем на свете, кроме сжигающей ее страсти. Казалось, именно этой минуты она ждала всю свою жизнь.
Не в силах оторваться от ее уст, Витторио поднял Лавинию, перенес в спальню и уложил на кровать. Кем она была раньше, больше не имело значения. С этого момента она будет принадлежать только ему.
Тяжелые шторы, которые Лавиния задернула перед тем, как принять душ, едва пропускали солнечный свет, наполняя спальню мягким мерцанием, при котором ее светлая кожа казалась полупрозрачной. Она бессильно лежала на кровати, отдавшись его воле.
— Мне не хотелось бы спешить. Я хочу узнать твое тело, вобрать в себя все твои запахи, — шептал он, лаская рукой ее груди. Потом нежно провел по соскам языком.
— Я так тебя хочу, — пробормотала Лавиния. — Я хочу тебя…
Она остановилась. В глазах появились беспокойство и нерешительность, как будто, услышав свои слова, Лавиния поняла, что происходит на самом деле.
Но было поздно. Витторио услышал ее. Он накрыл ее своим телом, крепко обнял сильными, мускулистыми руками.
— Ты хочешь меня, Лавиния? Скажи мне!
Он, конечно, знал ответ, но продолжал настаивать.
— Скажи мне. Скажи, что хочешь меня, — выговаривал он каждое слово между поцелуями, от которых Лавиния млела и всем телом устремлялась ему навстречу.
— Да, я хочу тебя, — повторила она. — Хочу тебя, Витторио.
Медленно и нежно он продолжал ласкать ее.
— У нас мало времени, — сказал он. — А я так много от тебя жду. В следующий раз мы не будем спешить.
Следующий раз… Лавиния почувствовала, что сейчас умрет от счастья. Значит, он разделяет ее чувства и любит так же, как она любит его!
Каждый вздох, каждое движение приближали ее к нему, и, когда он прошептал: «Сейчас, дорогая… О Боже! Сейчас!» — она знала, что без остатка принадлежит ему. Лавиния слышала, как он вскрикнул, войдя в нее, — это был крик страсти и торжества…
Витторио почувствовал, что что-то мешает ему; разум подсказывал, что бы это могло быть, но страсть мешала принять ответ. Последние минуты были преисполнены настоящего блаженства. Он снова вскрикнул, произнес ее имя, а глаза Лавинии от счастья наполнились слезами…
Тяжело дыша, Витторио смотрел на нее. Она плакала, слезы текли по ее щекам. От боли? Из-за него? Потому что он?..
Даже сейчас он не хотел признаться себе, что натворил. Лавиния оказалась девственницей… Нет, нет. Это невозможно!
Но все тот же разум твердил ему, что это так. Витторио сделал ей больно, заставил плакать, эгоистически приняв ее беспокойство за возбуждение.
Испытывая отвращение к самому себе, он отодвинулся.
— Витторио, — потянулась к нему Лавиния, не понимая, что происходит. Почему он отстранился от нее? Почему не сжимает в объятиях, не ласкает? — Что-то не так? — спросила она.
— И ты еще спрашиваешь? — ответил он с горечью. — Почему ты не сказала мне? Почему не остановила меня?
Упрек в его голосе развеял очарование момента. То, что было для нее счастьем и радостью, для него — просто еще одной интрижкой с новой девушкой.
А Витторио продолжал корить себя за то, что силой лишил ее девственности. Он не смел смотреть ей в глаза, ненавидя себя за непростительную ошибку.
— Тебе следовало остановить меня, — повторил он, вставая с кровати и направляясь в ванную.
Витторио вернулся оттуда с полотенцем, обернутым вокруг бедер, и пижамой, которую протянул Лавинии. И пока она одевалась, сидел отвернувшись.
Интересно, что бы он сказал, если бы я заявила, что и не собиралась его останавливать? — подумала Лавиния. Ее руки так тряслись, что она с трудом справилась с пуговицами.
— Тебе не следует оставаться одной, сказал он вдруг сурово. — Если бы не я, то Бруно…
— Бруно! — повторила Лавиния с нескрываемым отвращением в голосе. — Даты что, серьезно? Ни за что на свете! Он такой противный!
— Но ты прогуливалась с ним!
— Да нет, что ты! — возразила Лавиния. — Мариетта сказала, что ты ушла с ним, — продолжал Витторио, но Лавиния перебила его:
— Да нет, я гуляла одна. Мне необходимо было все обдумать.
Она остановилась, опустила голову и, не глядя на него, сказала:
— Мне надо домой, Витторио. Я не могу…
Он понимал, что услышит это. Конечно, после того, как он поступил с ней, вряд ли ей захочется оставаться с ним.
— Ты должна была мне сказать. Если бы я знал, что ты девственница…
Он все время твердит о том, что лишил меня девственности, но, видимо, не понимает, что разбил мне сердце, сердито подумала Лавиния. А это было всего больнее. Как она могла всерьез надеяться на то, что он питает к ней такие же чувства, что и она к нему? Она, должно быть, сошла с ума. Сошла с ума из-за любви к Витторио Фоулстону.
— Я думал… — начал он, но она снова его решительно перебила:
— Я знаю, что ты думал. Ты мне уже неоднократно давал понять, какого обо мне мнения. Ты считал, что я дешевая, глупая женщина и бросилась на тебя из-за денег. А когда я пыталась объяснить ситуацию, не давал мне раскрыть рта. Ты хотел видеть во мне только плохое. Вероятно, гордость итальянца не позволяла тебе признать, что и ты можешь ошибаться.
Витторио смотрел на нее и думал, к чему привела его ревность. Как бы он хотел снова обнять ее, осушить ее слезы поцелуями, шептать ей вновь и вновь, как он ее любит и как хочет искупить свою вину. Ему хотелось, если уж быть честным, вновь лечь с ней в постель, снять эту пижаму и ласкать каждый дюйм ее обворожительного тела… Но разве теперь это возможно?
Чтобы отвлечься от сладострастных дум, он сказал ей сугубо деловым тоном:
— Ну а теперь расскажи все, что давно собиралась мне рассказать.
Из упрямства Лавиния сначала хотела отказаться, но потом решила, что в этом нет смысла. Она, конечно, все расскажет ему и затем сообщит, что уезжает, — но не станет уточнять почему…
— Она заставила тебя сделать это? — сердито переспросил Витторио, когда Лавиния поведала ему о том, как Флоренс учила ее вести себя раскованно и непринужденно в баре с мужчинами.
Они бы, вероятно, еще долго обсуждали эти события, но в комнату внезапно вбежала Гейбриелла, сообщив о приезде деда и о том, что он немедленно хочет встретиться с внуком и его невестой.
— Пойду оденусь, — сказала Лавиния.
А Гейбриелла, обращаясь к брату, торопливо забормотала:
— О, Витторио! Нам надо поговорить. Я хочу кое-что сообщить тебе до того, как ты встретишься с дедом.
— Но, Гейбриелла, ты выбрала неудачное время, — услышала Лавиния его слова, закрывая за собой дверь в ванную.
10
Лавиния посмотрела в зеркало и увидела там женщину, которая в полной мере познала чувственное наслаждение, которая гордится этим и готова кричать об этом на весь мир. Но ей не хотелось выглядеть такой на встрече с дедом Витторио — человеком, из-за которого она оказалась здесь, который считает ее недостойной своего внука и который предпочитает, чтобы тот женился на Мариетте. Ей не хотелось, чтобы и Витторио видел ее такой.
Ну почему она никак не может забыть минуты близости с Витторио и думает о них, а не о том, что ждет ее впереди — об одиночестве и боли утраты.