Мигрант, или Brevi Finietur, стр. 9

— Андрей Строганов, ваш нынешний статус — совершеннолетний с ограниченными правами. По умолчанию вашим опекуном будет назначена община Раа. Вы можете также поступить в зависимость от частного лица, полноправного гражданина Раа, согласного вас опекать. Есть ли кто-то, чье покровительство вы предпочли бы?

— Нет, — сказал Крокодил.

— В таком случае вы собираетесь принять покровительство общины?

— Я собираюсь пройти испытание и получить статус полноправного гражданина.

Офицер — тот самый, что принимал Крокодила на Раа, — чуть заметно поднял брови:

— Можно узнать о ваших мотивах?

— По закону я должен приводить аргументы?

— По закону — нет. Но я не совсем уверен, что вы понимаете суть дела. Нахождение в статусе зависимого оптимально для мигранта. Возможно, у вас есть религиозные ограничения, и некие догмы нарушатся, если вы окажетесь под опекой? В таком случае — мой долг объяснить вам, что статус зависимого…

— Я хочу получить статус равноправного гражданина.

— Вы предупреждены о сложностях теста?

— Да, — сказал Крокодил сквозь зубы.

— В случае если результат окажется отрицательным, вам будет предоставлена государственная зависимость.

— Ладно.

— Право на испытание предоставляется один раз, безвозмездно, безоговорочно, без возможности пересдачи.

— Да.

— Завтра в семь часов утра вы должны прибыть на сборный пункт. В случае отказа от испытания, — офицер мягко улыбнулся, — просто поставьте меня в известность.

Глава вторая

Ранним утром, прохладным до ломоты в костях, Крокодил сошел из монорельсовой кабины на берег реки. Джунгли здесь обрывались, как отрезанные, и начиналось открытое место, песчаный косогор под сиреневатым бледным небом. На песке сидели, подобрав под себя ноги, смуглые подростки — старшему было на вид лет семнадцать.

— Детский сад, — пробормотал себе под нос Крокодил. Подошел к сидящим, вопросительно огляделся; на самом берегу, по щиколотку в воде, стоял босой человек в форменной рубашке Общественной службы и коротких белых шортах.

— Андрей Строганов, — сказал без вопросительной интонации. Констатировал.

— Я! — Крокодил шутливо отдал честь. Офицер в шортах не понял юмора.

— Отправка через пять минут. Личные вещи оставьте в камере хранения.

— У меня нет личных вещей.

— Хорошо. Ждите.

Подростки на берегу смотрели на него. Они не годились ему в сыновья, но в племянники — с дорогой душой. Или в очень младшие братья; «Братья мои меньшие», — подумал Крокодил и сел в стороне от всех, лицом к воде.

Было холодно. В зеркале неподвижной воды отражалась крохотная искорка, пересекавшая небо. Спутник, а может, целый завод на орбите.

Он почувствовал движение за спиной. Кто-то из подростков хмыкнул; скрипнул песок, Крокодил обернулся и увидел нового претендента — высокого тощего мальчика лет пятнадцати. Крокодил привык уже, что местные жители смуглы, а этот подросток был белый до прозрачности: его волосы, остриженные очень коротко, отливали зеленью. Тоже мигрант?

Офицер общественной службы оглянулся через плечо:

— Тимор-Алк?

— Да, — сказал новоприбывший голосом низким и ломким. Кажется, он специально старался говорить басом.

— Никаких личных вещей, — офицер кивнул на рюкзачок, болтавшийся у парня на плече. — Оставьте в камере хранения.

Кто-то на берегу хихикнул.

Новоприбывший хотел что-то сказать, потом мотнул головой и, развернувшись, зашагал от берега к единственной хижине, похожей на старый деревенский улей.

Зеркало воды дрогнуло. Из-за поворота реки бесшумно явилась лодка, похожая на гигантскую водомерку: шесть изогнутых лап удерживали по бокам ее два длинных поплавка. На корме стоял человек в форменной рубашке, немолодой, смуглый, босой.

Лодка подошла к берегу. По молчаливой команде подростки разом поднялись и, отряхивая песок, стали по очереди грузиться. Крокодил встал, когда почти все его новые товарищи были уже на борту; осталась свободной только узкая скамейка на носу. Крокодил перемахнул через борт у всех на глазах — не так ловко, как рассчитывал. Показалось ему — или кто-то из сопляков хмыкнул?

Последним в лодку влез зеленоволосый Тимор-Алк. Уселся, сопя и часто сглатывая, на единственное свободное место рядом с Крокодилом.

Лапы, торчавшие по бокам, дрогнули и приподнялись. Лодка села глубже, готовая зачерпнуть бортами воду; поплавки зашипели, надуваясь, лодка подпрыгнула, будто стремительно теряя вес, и тронулась с места.

Исчез песчаный берег, будто его слизали огромным языком. Лодка шла по реке, набирая скорость, без весел, без парусов, шла почти бесшумно, и скоро стали слышны разговоры.

Дети знакомились. Дети хохотали нарочито грубыми голосами. «Автобус в летний лагерь — вот что это такое, — подумал Крокодил. — Только что песен не поют. Новый коллектив, в котором каждый стремится занять подобающее положение».

Тимор-Алк молчал. Он вообще еще ничего не сказал на памяти Крокодила, кроме единственного ломкого «да».

— Ты мигрант? — приятельски спросил Крокодил.

— Нет.

Крокодил удивился. Сам он был готов оказаться в роли отщепенца и не боялся этой роли: все-таки жизненный опыт, пусть инопланетный, дает преимущество перед сопляками. Но этот, бледный и зеленоволосый, будто заранее готовился к роли жертвы. Почему?

Надвинулись заросли кустов и уплыли назад. Небо приблизилось. Берега расступились, и лодка, пройдя над белой мелью, устремилась в море.

Упала скорость. Лодку закачало с борта на борт. Снова зашипели поплавки. Лодка выровнялась и, заново разгоняясь, рванула к горизонту, прочь от берега, зарослей, прочь от устья реки.

У Крокодила зашлось дыхание. Очень давно, со школьных лет, он не испытывал ничего подобного. Давным-давно, будучи ровесником этих мальчишек, он гонял на дикой скорости на мотоцикле, орал песни и только тогда — на свободной трассе, ранним воскресным утром — так остро чувствовал простор, свободу, скорость.

Он думал, это чувство ушло вместе с юностью и больше не вернется.

Вышло солнце. Поверхность моря вспыхнула, любая мелкая волна прикинулась алмазом; впереди — новое небо и новый мир, новые возможности. «Елки-палки, — подумал Крокодил, — я уже хочу быть местным моряком. Или местным космонавтом. Или… Я ведь и тысячной доли не знаю, какие есть дела и профессии в этом мире…»

Лодка повернула, солнце зашло за облако, и наваждение пропало. «Я отправляюсь неизвестно куда, непонятно зачем, с одной только слабой надеждой: понять, по каким признакам этот мир делит людей на полноправных и зависимых. Я еду, чтобы занять в этом мире достойное место — и заодно выяснить, чего я достоин…»

Он снова поглядел на мальчишку, сидящего рядом.

Парень был зелен теперь уже и лицом. Поймав взгляд Крокодила, он дернулся, быстро склонился за борт, и его вырвало.

Сзади засмеялись.

Часа через три, когда у Крокодила зудели от ветра щеки, слезились глаза и трескались губы, впереди показалась полоска земли. «Весь покрытый зеленью, абсолютно весь», — устало подумал Крокодил.

Лодка обошла тупой мысок и вошла в бухту. Море здесь было сиреневым, волны поднимались и опадали. На каменном берегу ждал человек в коротких кожаных штанах до колен. Крокодил прищурил воспаленные глаза: мужику было лет тридцать. Вожатый? Тренер? Местное начальство?

Лодка снова сделалась неуклюжей и, просев в воде, развернулась к берегу правым бортом.

— Выгружайтесь, — негромко сказал человек на берегу.

Лодка стояла над глубоким местом, и кромка берега возвышалась над водой сантиметров на тридцать. Претенденты растерялись на долю секунды; первым поднялся красивый парень в рубашке без застежки, с широким воротом. Грациозно прыгнул в море, моментально вынырнул, в два взмаха добрался до берега, вылез и — Крокодил разинул рот — стряхнул с себя воду неподражаемым звериным движением, от головы до пяток. Крокодилу всегда нравилось наблюдать, как отряхиваются собаки, но чтобы такое движение эффективно, да еще и красиво, повторил человек — он не мог представить.