Крепость стрелка Шарпа, стр. 9

Ману Баппу рассуждал иначе и рассчитывал именно на кавалерию. Арабы победят, в этом он нисколько не сомневался, но они могут лишь сломать врага непосредственно на поле боя. Первоначально князь планировал подпустить красномундирников к самым пушкам, а потом послать вперед арабов, но в какой-то момент сражения, не устояв перед соблазном приблизить триумф, отправил своих Львов перед артиллерией. Пусть арабы расшатают неприятельский центр, пусть переломят британцам хребет, а когда те дрогнут и побегут, за дело возьмутся маратхские всадники. Близился вечер, солнце опускалось к розовеющему горизонту, но небо оставалось безоблачным, и Баппу уже предвкушал восторг ночной охоты на залитых лунным сиянием просторах Деканского плоскогорья.

– Мы поскачем по лужам крови, – произнес он и повел адъютантов на правый фланг, чтобы, атакуя британцев, не наткнуться на арабов. Пусть его славные Львы Аллаха разграбят вражеский лагерь, пусть завладеют обозом – он сам возглавит преследование, помчится по залитой кровью и лунным светом равнине.

И тогда британцы побегут. Побегут, как спасающиеся от тигра козы. Но тигр хитер. Он оставил с армией лишь небольшую часть всадников, какие-то пятнадцать тысяч, сосредоточив основную силу южнее, вдоль всех растянувшихся на многие мили дорог, по которым чужаки получали все необходимое. И куда бы ни побежали красные мундиры, их везде будут ждать острые сабли маратхских кавалеристов.

Баппу неспешной рысью проехал за спинами арабов. Британские пушки били картечью, она хлестала по земле и людям. Баппу видел, как падают воины в длинных одеждах. Но видел он также и то, что остальные идут вперед без малейших колебаний, спеша сблизиться с ничтожно тонкой цепью красномундирников. Арабы вопили, орудия громыхали, снаряды взрывались, и душа Ману Баппу переполнялась музыкой. Нет в жизни ничего прекраснее, думал он, чем предвосхищение неминуемой победы. Оно пьянило, как те травы и снадобья, что воспламеняют воображение и насыщают мозг возвышенными видениями.

В какой-то момент Ману Баппу позволил себе отвлечься от мыслей о победе и задуматься над тем, почему британцы не стреляют из мушкетов, но картина сражения была слишком прекрасна, чтобы ломать голову из-за таких пустяков. В мечтах он преследовал разбитую армию, крошил врагов тулваром и прорубал кровавую дорогу на юг. Проворная сабля, быстрый конь и поверженный противник. Вот он, рай для настоящего маратха, и сегодня вечером Львы Аллаха откроют его ворота, чтобы он, Ману Баппу, князь, воин и мечтатель, смог навсегда войти в легенду.

Глава вторая

– Огонь! – крикнул майор Суинтон.

Оба шотландских батальона выстрелили одновременно, и почти тысяча мушкетов выбросили густую завесу дыма, скрывшую наступающую цепь. Арабы исчезли из виду, и красномундирники употребили недолгую паузу на то, чтобы перезарядить ружья. Солдаты рвали зубами промасленные бумажные патроны, выхватывали шомполы, одним движением переворачивали их и загоняли в дула мушкетов. Едкий дым понемногу рассеивался. Кое-где от дымящихся пыжей занялась сухая трава.

– Повзводно! С флангов! Огонь! – скомандовал Суинтон.

– Легкая рота! – откликнулся с левого фланга капитан Питерс. – Первый взвод, огонь!

– Вперед! Вали их! Живей, псы! На вас смотрят ваши мамочки! – орал полковник Харнесс. Командир 78-го был безумен как шляпник да еще бредил от лихорадки, но оставить батальон категорически отказался и следовал за наступающими соотечественниками в паланкине. Услышав первый залп, он попытался подняться с носилок, чтобы поддержать своих, хотя его единственным оружием был сломанный кнут. Пару дней назад ему пустили кровь, и теперь из-под левого рукава мундира за полковником волочилась перепачканная повязка. – Задайте им жару, мошенники! Устройте ублюдкам порку!

Теперь огонь вели полуротами; каждая через две-три секунды после соседней, так что залпы как бы катились с обоих флангов к центру, сходились в середине и начинали новый круг опять же с флангов. Шарп называл это часовым огнем, и прием был впечатляющим результатом упорных, утомительных многочасовых тренировок. С крыльев цепи били шестифунтовики. После каждого выстрела орудие подпрыгивало и отскакивало назад, успев выплюнуть из жерла порцию картечи. Пушечный дым покрывал широкие полосы обгорелой травы. Канониры работали без мундиров, в рубахах – закидывали порох, шуровали прибойником, вкатывали ядро, отскакивали от прыгающей пушки и повторяли все сначала. На врага посматривали только командиры орудий, в большинстве сержанты, да и те делали это лишь для того, чтобы проверить точность наводки. Остальные подтаскивали ядра и порох, иногда налегали на лафет или толкали колеса, возвращая орудие на место, а потом снова били и заряжали.

– Воды! – хрипло крикнул капрал, размахивая пустым ведром.

– Целиться ниже! Не тратить зря порох! – призывал майор Суинтон, направляя коня в брешь между центральными ротами и всматриваясь в дым, за которым оставался враг.

Позади него, у знамен 74-го батальона, генерал Уэлсли с адъютантами тоже старался разглядеть арабов. Командир бригады, полковник Уоллес, направил лошадь к флангу. Проезжая мимо Шарпа, он что-то крикнул, но слова потерялись в грохоте канонады, а в следующий момент конь дернулся, получив пулю в холку. Уоллес посмотрел на рану – вроде бы ничего страшного. В тылу полковник Харнесс сражался с индийцем-носильщиком, пытавшимся вернуть его в паланкин. Один из адъютантов Уэлсли покинул свиту, чтобы успокоить безумного шотландца и уговорить его вернуться к обозу.

– Равнение! – крикнул Колкхаун. – Целься ниже!

Неприятельская атака приостановилась, но вовсе не была отбита. Первый залп стал для арабов сильным ударом. Едва дым рассеялся, как Шарп увидел широкую полосу устлавших землю тел. Белых с красным. Кровь на рубахах. Но за этой шевелящейся стонущей кучей стояли те, кто еще верил в победу и готовился добыть ее любой ценой. Необученные повзводной стрельбе, арабы палили беспорядочно, но перезаряжали быстро, и пули их достигали цели. Шарп слышал глухие, чавкающие звуки, с которыми металл входит в мясо, видел, как людей отбрасывает назад, как они падают, раскинув руки. Замыкающие оттаскивали убитых и закрывали живыми бреши.

– Тесней! Тесней! Держать строй!

Волынщики не умолкали, добавляя пронзительных, дерзких нот в глухое громыханье пушек. Рядового Холлистера ранило в голову, и Шарп увидел вспорхнувшее облачко белой муки. Кивер слетел на землю. На напудренных волосах проступило темное пятно, и Холлистер, покачнувшись, рухнул с остекленелыми глазами.

– Первый взвод, огонь! – скомандовал сержант Колкхаун.

Неприятеля из-за близорукости он различал плохо, но сейчас этот недостаток ему не мешал – в дыму все равно никто ничего не видел. От сержанта требовалась только выдержка, а ее Колкхауну было не занимать.

– Второй взвод, огонь! – крикнул капитан Уркхарт.

– Господи Иисусе! – прохрипел кто-то рядом с Шарпом. Солдат как будто оступился, выронил мушкет, согнулся и упал на колени. – О Господи... Господи... Господи... – повторял он, зажимая обеими руками горло.

Раны Шарп не увидел, но потом заметил, что между пальцами сочится и стекает на серые штаны кровь. Умирающий взглянул на Шарпа, в глазах его блеснули слезы, и в следующий момент он завалился вперед, лицом вниз.

Шарп поднял мушкет и перевернул убитого, чтобы снять патронную сумку.

– Кремень! – крикнул кто-то впереди. – Мне нужен кремень!

Сержант Колкхаун, расталкивая солдат локтями, пробился через ряды с запасным кремнем.

– А где твой запасной кремень, Джон Гамильтон?

– Бог его знает, сержант.

– Ну, тогда у Него и спроси. Будешь наказан.

Джон Гамильтон промолчал. Рядом выругался другой – пуля пробила ему левое запястье. Солдат отступил, левая рука безжизненно свисала вдоль туловища, и с нее капала кровь.

Шарп, недолго думая, занял освободившееся место, поднял мушкет и выстрелил. Приклад больно ударил в плечо, но ощущение было приятное. Наконец-то нашлось настоящее дело. Он опустил ружье, вытащил из сумки патрон, надкусил плотную бумагу, ощутив на языке соленый вкус пороха, вложил пулю в дуло, забил шомполом и выстрелил. Зарядил опять. У самого уха странно взвизгнула пуля. Над головой просвистела другая. Шарп подождал, пока огонь с фланга снова докатится до шестой роты, и выстрелил вместе с первым батальоном. Опустить приклад. Достать патрон. Надкусить. Засыпать порох. Загнать пулю. Шомпол на место. Поднять мушкет. К плечу. Взвести курок. Шарп делал все это привычно быстро, как и все остальные. Делал то, что умел. То, чему его учили. Только вот офицеров никто не учит. Зачем их учить, если они все равно ничего не делают? Прав Венейблс – единственное, что требуется от прапорщика, это остаться в живых. Но быть в стороне, когда идет бой, Шарп не мог. К тому же сейчас он чувствовал себя на месте: лучше стоять в шеренге и посылать пули в скрытого дымом врага, чем вообще ничего не делать и торчать столбом за спиной роты.