Коммуна, или Студенческий роман, стр. 23
– Сейчас! Только за калошами свадебными сгоняю – и сразу в ЗАГС! – он уже вернулся в обыкновенное своё состояние видимой никомунедоступности, перекинул её через плечо и отнёс в близлежащую реденькую посадку. Снял обмотанную вокруг пояса ветровку, постелил на траву – и уложил Полину. – Лежать до обеда и не вякать. Понятно? Не тошнит? На, оставь себе, – он протянул ей фляжку.
– О, как ты щедр и благороден! А что там? Коньяк? Ты меня уже спаиваешь?
– Коньяк, в попу бряк. Чай там сладкий. Какой тебе ещё коньяк, с такой игрой сосудов. Лежи и не жужжи.
– Спасибо.
– Не за что! – И он быстро пошагал обратно.
– Вадим!!!
– Что? – он обернулся.
– Ты меня любишь?
– Наверное. Отдыхай давай.
– Вадим!!!
– Что, твою мать, опять?
– Вот так вот сразу и любишь?
– Нет. Сразу я обычно ебу. Всё, потом поболтаем.
– Фу, как грубо!
– А чего ты хотела от неотёсанного чурбана?
– Ничего. Иди к чёрту!
И он пошёл. В поле. А Полине очень не хотелось, чтобы он от неё именно сейчас уходил.
– Вадим!!! Вадим, мне нужен плюшевый медведь!!! Я сплю только с плюшевыми медведями!!! А одна или, там, с мужчинами я не сплю! – заорала Полина ему вслед. Он лишь, не оборачиваясь, махнул рукой, мол, отстань. Ну да, его очередь сказать священное: «Отстань!»
– Ты попал, «прецизионный станок». И похоже, что в бетономешалку. Главное теперь пальцы в розетку не совать, чтобы техника безопасности была соблюдена! – блаженно прошептала себе под нос Полина, улыбнулась и моментально уснула. Почва под ногами была обретена. Кажется, можно ни о чём особенно не беспокоиться. Ни о походе к чёрной дыре вселенских нечистот, ни о сладком чае насущном в данное конкретное время. Чему тут удивляться или возмущаться? Все дети эгоистичны. Они громко орут или обиженно молчат. Любящие взрослые должны кинуться к ним по первому писку. Любимые детки – асы манипуляций. Исчадия ада. Источники неземного блаженства. И дело тут совсем не в календарных годах. Вселенское бессознательное, знаете ли. Ноосферой такое не объять. И ментальным не окучить. И прикладной психологией по ящичкам не разложить. И, возможно, вы, вслед за автором, считаете Полину дурой и питаете к ней некоторую неприязнь, но, как ни крути, она звеньевая. А чья это заслуга – совершенно не важно. Звеньевая-то она. И живёт в комнате всего лишь на четверых, в то время как другие студенты в бараке села Глубокое парятся в куда более зачеловеченных помещениях. И хотя пока она об этом ничегошеньки не знает, но уже скоро, очень скоро, через какой-то годик с хвостиком, ей достанется в старом доме эпохи «бельгийского бума» собственная отдельная…
Комната
В детстве она казалась огромной. Нет-нет, она и сейчас была совсем не маленькой, особенно в сравнении с клетушками общежития и съёмными комнатушками – а то и вовсе углами – однокурсников. Но сейчас она была просто большой, а тогда – потрясала воображение. Чудилось, что у стены напротив высятся огромные великаны, сегодня ставшие всего лишь буфетом и книжным шкафом. Раньше справа от двери величественно поскрипывал Ноев Ковчег, по прошествии лет обернувшийся красивым добротным старым трёхстворчатым шкафом, украшенным вензелями и мутным зеркалом. Круглый стол в центре комнаты, ранее напоминавший арену древнеримского цирка, ныне не являлся таким уж пригодным для битв гладиаторов. Его потрескавшаяся поверхность была по-домашнему уютной.
– Я куплю тебе скатерть, чтобы ты не мёрз! – сказала Полина столу.
«Очень разумно – разговаривать со столом. Да ещё и вслух. Да-да-да, конечно, а как же – я взрослая самостоятельная женщина. Ха-ха-ха! Никому не говори!» – додумала она и подняла голову вверх. Где-то там – высоко-высоко – должна была парить огромная, казавшаяся в детстве роскошной, хрустальная люстра. Обычная чешская люстра, как сейчас выяснилось. Пыльная и даже какая-то жалкая. Но парила она всё так же высоко, как прежде.
– Шесть метров тридцать сантиметров! – похвасталась Полина Тигру. – Ты, конечно, видишь. Но в метрах ещё солиднее, чуешь? Будем надеяться, что лампочки там есть, потому что я понятия не имею, как их туда забросить. Да ещё и вкрутить. Не говоря уже о том, что у меня их попросту нет.
Она нащупала выключатель – он был слева от двери, и Поля совершенно не помнила, откуда это знает, – и комнату, погружавшуюся в сумерки, залило ярким светом.
– Да уж, на электричестве тётка Валька не экономила! – Полина и кот рефлекторно зажмурились. – А я не представляю не только как лампочки туда вкручивать, но даже как их оттуда удалять. Совершенно непонятно. Может, из рогатки? Ладно, Коротков позже со всем разберётся. Наверное. А не Коротков, так другой кто. Не важно. Важно то, что надо нам с тобой обзавестись настольной лампой. Для уюта. Что стоишь, как неродной, – заходи, раздевайся!
Тигр недоумённо глянул на хозяйку и не очень решительно стал ступать по затёртому ковру, поочерёдно смешно подёргивая лапами.
– Слушай, тебе наверняка надо в туалет, да? Подожди, мы что-нибудь сообразим! – Полина подошла к массивному книжному шкафу, выдвинула нижние ящики и обнаружила искомое – корытца для проявителя и закрепителя. Она откуда-то помнила, что они там. Тело всегда лучше ориентируется в давно забытом, чем разум. – То, что надо! Думаю, проявлять фотографии мы с тобой не будем, а тебе пригодится, да простит меня Валентина Александровна!
Девушка огляделась в поисках наиболее пригодного для кошачьего туалета места. С сомнением оглянулась на дверь во внешние коммунальные миры и решительно поставила лоток на пол в правый угол комнаты. Тигр оказался очень сообразительным. Он немедленно продемонстрировал обретённой хозяйке, что понял кармическое предназначение фотографического лотка.
– Тебе не кажется, что это святотатство? Представляешь, сотни, а может быть, даже тысячи лиц, включая, к примеру, и моё, проявились на свет в этом лотке, а ты!.. А, ладно! Жизнь с её сиюминутными насущными нуждами важнее метафизики и символизма, – махнула рукой Поля. Затем сняла, наконец, пальто и открыла шкаф. Окатило убойной волной нафталина. На вешалках сиротливо качались ситцевые и шифоновые платья фасонов сорокалетней давности. В шкафу было пустынно, гулко, пыльно и загадочно, как в склепе. Запрыгнувший было туда Тигр тут же расчихался и был выдворен наружу.
– Любопытство до добра не доводит! – строго сказала ему Поля и, бросив пальто на стол, направилась к окну.
Оно открылось с трудом. После долгой борьбы рама с хрустом поддалась, на широкий подоконник посыпались струпья краски, а в комнате стало гораздо свежее. Старенькие занавески гордо зареяли по ветру, отряхнув пыль и расправив залежалые складки. Кровати в комнате не было. На полу покоился толстый матрас. Три обычных деревянных стула завершали обстановку. Буфет топорщился разнокалиберной посудой, нижний его этаж был набит разнообразным старьём. В книжном шкафу обнаружились коробочки из-под духов, набитые облупленными бусинками и засушенными цветами. И ещё – бархатные альбомы. Клад! Точнее – кладезь… Прорези картонных страниц топорщились старыми фотографиями незнакомых людей. С одной из них взирал роковой красавец в форме офицера морского флота. «Валюше Чекалиной на вечную память и бесконечную любовь. Виктор Аверченко, 1941-й год»– гласила надпись на обороте.
– Смотри-ка, Аверченко! Может, брат этой? Или даже муж? – Поля кивнула на дверь и показала фотографию коту. Тот потянулся, понюхал и понимающе хмыкнул. – Вот и я о том же. А ты говоришь, проклятые короли. Подозреваю, что нервно курит твой Дрюон по сравнению с Валей Чекалиной и Витей Аверченко!