Древо Иуды, стр. 5

Кто-то спросил ее:

— Как вас занесло в такую глушь?

— Мы добрались туда по абсолютно фантастической железной дороге — одна узкоколейка, три состава вдень… Прибыли на восхитительную маленькую станцию с таким симпатичным названием…

Он ни за что не хотел слышать это название, но все же пришлось, и оно вызвало в воспоминаниях последнее, неминуемое, хоть и невысказанное слово. Он повернулся, пробормотав какие-то извинения, и побрел прочь. Правда, тут же обнаружил, что у его локтя добродушно трется Стенч.

— Уже уходишь, дружище? Что, не в состоянии дольше выдержать подобное собрание чудиков?

Ему кое-как удалось отвязаться от журналиста. В фойе холодный сквозняк взбодрил его, привел в порядок спутанные мысли. Он понял, что нельзя убегать вот так, вынуждая мадам фон Альтисхофер возвращаться одной. Он должен подождать, отыскать менее людное место — вон там, рядом с колонной, возле выхода, — оставалось надеяться, что она не задержится надолго. И действительно, не успел он дойти до колонны, как мадам фон Альтисхофер оказалась рядом.

— Мой дорогой друг, вы заболели? — озабоченно произнесла она. — Я видела, что вы побелели как полотно.

— Я действительно почувствовал себя довольно странно. — Он с усилием выдавил улыбку. — Там до ужаса душно.

— В таком случае мы сейчас же уходим, — решительно заявила она.

Он хотел было протестовать, но сразу оставил все попытки. Артуро стоял на улице, разговаривал с другими шоферами. Она пожелала отвезти Мори прямо к нему на виллу, но — не столько из вежливости, сколько от отчаянной необходимости побыть одному — он настоял на том, чтобы доставить ее в Зеебург.

— Зайдите выпить глоточек, — предложила она, когда они прибыли. — На этот раз чего-нибудь настоящего. — А когда он отказался, заметила, что ему следует отдохнуть, и заботливо добавила: — Поберегите себя, мой друг. Если позволите, я позвоню вам утром.

Вернувшись домой, он прилег на час, пытаясь себя успокоить. Нельзя допустить, чтобы случайное слово, простое совпадение разрушило безмятежность бытия, которое он с таким тщанием выстроил. И все же это не было случайным словом. Это было слою, пролежавшее долгие годы в глубине его памяти, навязчивое и мучительное. Он должен его побороть, снова загнать в темноту подсознания. Но не мог с этим справиться, не мог запечатать ум от роившихся мыслей. За обедом он лишь делал вид, что ест: депрессия расползлась по всему дому, затронув даже слуг, ощутивших в его необычном настроении нечто, сказавшееся и на них самих.

После обеда он ушел в гостиную и постоял у окна на террасу. Уловил, что надвигается гроза; это было одно из тех быстрых, ослепительных проявлений, когда, крикнув Артуро, чтобы тот поставил пластинку Берлиоза, он смотрел и слушал с чувством абсолютного восторга. Теперь же он мрачно наблюдал, как огромная масса невесть откуда взявшейся чернильной тучи не спеша дрейфовала над Ризенбергом. Воздух неподвижно замер, наполненный душной тишиной, свет приобрел неестественный оттенок охры. Затем послышался вздох — слабый, словно издалека. Задрожала листва, а по плоской поверхности озера пробежала рябь. Небо медленно потемнело, став непроницаемо свинцовым, и закрыло гору, а потом полыхнуло голубым, раздались первые раскаты грома. Подул ветер — внезапный, пронизывающий, хлеставший, словно кнут. Деревья под ним вздрагивали, гнулись, пресмыкаясь, и роняли листву. В конце сада два высоких тополя бичевали землю. Озеро вспенилось, разбушевалось, волны набрасывались на маленький пирс, взвился желтый флаг, обозначая опасность. Молнии теперь сверкали не переставая, гром эхом разносился среди невидимых горных вершин. А затем полил дождь — сначала упали отдельные большие капли, словно предупреждая, что грядет не баюкающий дождик, а нечто зловещее. Так оно и вышло: с неба обрушилась пелена шипящей воды — настоящий потоп.

Мори резко отвернулся от окна и ушел наверх в спальню, еще более взволнованный, чем прежде. В аптечке в ванной комнате отыскал баночку с фенобарбиталом. А ведь он воображал, что снотворное больше никогда ему не понадобится. Принял четыре таблетки, но все равно знал, что не уснет. Раздевшись, рухнул в кровать и закрыл глаза. За окном дождь по-прежнему громко стучал по террасе, волны все еще обрушивались на берег, но в ушах у него звучало другое — ее имя… Мэри… Мэри Дуглас… Мэри… Дуглас… возвращая его сквозь годы в Крэгдоран и дни, когда он был молод.

Часть вторая

Глава I

Если бы древний мотоцикл Брайса не сломался, они никогда бы не встретились. Но словно по велению судьбы, в тот пыльный апрельский субботний день, когда он повернул назад, совершив прогулку вокруг Доранских холмов, приводной ремень почти бесхозной развалюхи распался на несколько частей, и одна из них полоснула по его колену. Он съехал на обочину, кое-как слез с мотоцикла и осмотрел ногу, пострадавшую меньше, чем он опасался, после чего огляделся по сторонам. Помощи ждать было неоткуда — кругом безлюдные, заросшие папоротником холмы, стремительная речушка Доран, широко раскинувшаяся пустошь, пересеченная этой единственной дорогой, и узкоколейка. Даже небольшая станция под названием Крэгдоран-Холт, которую он недавно миновал, казалась всеми покинутой.

— Черт! — воскликнул он.

Более дурацкого положения не придумать. До ближайшего города Ардфиллана оставалось не меньше семи миль; пришлось попытать счастья в Холте.

Повернувшись, он захромал вверх по холму, толкая тяжеленную машину и держа курс на одинокую платформу. Маленькую станцию украшал бордюр из побеленных камней, гордую вывеску «Выход к Западному Нагорью» обвивала ползучая жимолость, зеленая изгородь из боярышника сыпала лепестки на колею; но у него было не то настроение, чтобы умиляться этой красоте. В пределах видимости — ни души, зал ожидания заперт на замок, касса закрыта, похоже, на вечность. Он уже хотел сдаться, когда сквозь матовое стекло одного оконца с выведенным по трафарету словом «Буфет» заметил какое-то движение; внутри на подоконнике сидела черная кошка и спокойно умывалась. Он толкнул дверь, та поддалась, и он вошел.

В отличие от обычных станционных буфетов здесь на удивление царил полный порядок. Выскобленный дощатый пол, четыре круглых столика с мраморными столешницами, цветные виды Шотландского нагорья на стенах, а в дальнем конце — отполированный прилавок красного дерева, за которым висело овальное зеркало с рекламой муки «Браун энд Полсон». Перед зеркалом стояла молодая женщина и надевала шляпку. Она так и замерла при его появлении. Оба застыли, как восковые фигуры, пялясь друг на друга в зеркало.

— Когда следующий поезд на Уинтон? — нарушил он молчание, обратившись к ее отражению тоном, не скрывавшим раздражения.

— Последний уже ушел. Теперь не будет ни одного до воскресного дополнительного. — Она повернулась к нему лицом и мягко добавила: — Завтра в два часа дня.

— Тогда где носильщик?

— Дугал отправился домой добрых полчаса тому назад. Вы разве не встретили его на дороге?

— Нет… не встретил…

Он вдруг почувствовал дурацкую предобморочную слабость и наклонился, чтобы опереться на стол, именно тогда она заметила его ушибленную ногу.

— Вы поранились! — воскликнула она, быстро выходя из-за прилавка. — Прошу вас, присядьте и позвольте вам помочь.

— Пустяки, — ответил он, борясь с головокружением, и доковылял до стула. — Неглубокое рассечение ткани в подколенной области. Мотоцикл…

— Мне показалось, что я слышала хлопок. И рана довольно неприятная. Почему же вы сразу не сказали?

Она поспешила принести горячей воды, после чего, опустившись на колени, промыла рану и аккуратно перевязала полосками разорванной салфетки.

— Готово! — Покончив с делом, она поднялась. — Будь у меня иголка с ниткой, я зашила бы вам брючину. Но ничего, зашьете, когда вернетесь домой. А теперь вам не помешает чашечка хорошего чая.

— Нет… в самом деле… — запротестовал он. — Я доставил столько хлопот… Вы и так для меня сделали больше чем достаточно.