Древо Иуды, стр. 40
Она долго молчала, пока они шли по улице, где низкое солнце, спрятавшись за облака, отбрасывало золотистые блики, а потом, глядя перед собой, сказала:
— Я считаю вас, мистер Мори, самым добрым человеком на свете. Мне остается только надеяться, что вы себя не разорили.
Он покачал головой.
— Я уже говорил вам, что должен вернуть долги. Но сейчас вы вознаграждаете меня.
Она повернулась вполоборота и посмотрела на него немигающим взглядом.
— Это самые лучшие слова, которые я когда-либо слышала в свой адрес.
— Тогда, быть может, сделаете мне одолжение? «Мистер Мори» звучит очень напыщенно, не могли бы вы называть меня Дэвид?
— Хорошо, — застенчиво согласилась она.
Чтобы не наступила неловкая пауза, он беспечно воскликнул:
— Боже правый! Шестой час. Пора пить чай. До сих пор я распоряжался, но теперь я хочу позволить вам взять бразды правления в свои руки. Какое заведение порекомендуете?
Она без колебаний назвала кафе, где кормили не только хорошо, но и недорого. Располагалось оно неподалеку, и совсем скоро они уже сидели в светлом теплом зале среди радостного гула голосов и любовались из окна видом парка через дорогу. Стол по шотландской традиции был заранее уставлен соблазнительными булочками и лепешками, а в центре возвышалась многоярусная ваза с россыпью местной выпечки из бисквитов, глазури и марципана, известной как «французский» кекс. Мори передал девушке меню, надежно скрещенное маленьким металлическим шариком.
— Что возьмем?
— Проголодались? — поинтересовалась она.
— Умираю с голоду.
— Я тоже. — Она скромно улыбнулась ему. — Еще не забыли, что представляет из себя настоящее шотландское чаепитие?
— Еще бы, такое не забудешь. Лучший чай я получал в вашем старом доме в Ардфиллане.
— Здесь подают такое блюдо — жареное рыбное филе под соусом из петрушки. Звучит не очень привлекательно, зато тает во рту.
Он вопросительно посмотрел на нее:
— Дорогое?
Она рассмеялась так счастливо и заразительно, что строгие эдинбуржцы за соседними столиками даже заулыбались.
— Потянет на целых полкроны. Но после того как сегодня вы потратили чуть ли не целое состояние, думаю, расплатиться следует мне.
Подошла официантка, и он предоставил Кэти сделать заказ. Рыба, как и обещала девушка, оказалась вкуснейшей, буквально только что выловленной из моря, поджаренный горячий хлеб был щедро намазан маслом, а чай — крепкий и обжигающий. Волнение новизны и сознание, что она выглядит прекрасно, избавили Кэти от застенчивости, придали оживления, сделали из нее восхитительную собеседницу. Еще раньше Мори успел заметить в ней склонность к самоанализу и даже печали, и теперь ему было радостно сознавать, что он настроил ее на более оптимистичный лад. А какой привлекательной она была в своем новом элегантном наряде, как сильно она преобразилась, притягивая к себе многие восхищенные взгляды, о чем даже не подозревала, зато от его внимания ничего не ускользнуло. Да, подумал он, благосклонно рассматривая девушку, она стоит всего, что я намерен для нее сделать, оказаться рядом с такой для меня самого будет честью.
Закончив трапезу, они посидели какое-то время в приятном молчании, потом Кэти удовлетворенно вздохнула.
— Как жаль, что этот чудесный день должен закончиться. Но мне пора возвращаться, чтобы сменить медсестру Инграм в семь часов.
— Это обязательно? — воскликнул он слегка разочарованно.
— Боюсь, что да.
— А я надеялся, что мы задержимся и сходим в театр. Разве вам не хотелось бы пойти в театр?
Она потупилась, но через секунду взглянула ему в лицо, уже не пряча глаза.
— Вас, наверное, это удивит, мистер Мори… то есть Дэвид… я ни разу в жизни не была в театре. Когда мама была жива, мы каждый год ходили на представление «Мессия» в исполнении хора «Орфей». А еще я бывала на концертах в «Ашер-холле».
— Но как же обычный театр… Хорошие пьесы, опера и тому подобное?
Она покачала головой с таким видом, что тронула его сердце.
— Но, Кэти, дорогая, мне даже больно думать, чего вы были лишены. Неужели вам никогда не хотелось пойти в театр?
— Нет… не очень.
— Но почему?
Она помолчала, словно обдумывая вопрос, а затем просто сказала:
— Мама не хотела, чтобы я посещала театры. А потом у меня было столько дел… да и голова была занята другим.
— Какой же вы серьезный маленький человечек.
— А вам не кажется, что мы живем в очень серьезное время?
— Пожалуй, — вынужден был он согласиться, — наверное, вы правы.
Ее способность изумлять его, казалось, безгранична. Какой же она бывала временами скрытной, когда в ее глазах появлялась эта сдержанность. Но как чудесно в этот век обесценивания морали встретить такое искреннее, неиспорченное простодушие!
— В таком случае идемте, дорогая, — ласково сказал он. — Я отвезу вас домой.
Он медленно вел машину, проезжая маленькие городишки вдоль лимана, где уже вспыхивали огоньки, борясь с наступающей ночью, и пока машина катилась с тихим урчанием, он размышлял о будущем. Нетронутая почва, повторял он себе, достойная любых усилий с его стороны. Время играло ему на руку, разумеется, но сделать предстояло многое. Девушка была милая и наделена от природы умом — этого он не отрицал, но как светский человек был вынужден признать, что ей не хватало образования и утонченности, она ничего не знала ни о музыке, ни об искусстве или литературе. Та единственная картинка в ее комнате… ужасная… а несколько книжек и Библия — нравоучительное собрание, несомненно, но воспринимаемое с трудом. Бедное дитя! Наверное, она слишком много работала, а по вечерам так уставала, что не могла читать. Все это нужно изменить, она должна получить образование, выучить несколько языков, поступить в хороший университет — Женевский или Лозаннский подойдут, — выбрать, скажем, курс социальных наук. Все это, а также общение с культурными, цивилизованными людьми придаст ей лоска, сгладит мелкие шероховатости, поможет достичь идеала. В какой-то степени виновато ее воспитание — хоть и правильное, спартанское, но в то же время — сомневаться не приходилось — оно было… в общем… ограниченное. А эта ее одержимость Уилли, пусть даже самая бескорыстная, может ему помешать, так что придется что-то предпринять. Но самое важное сейчас — забрать ее с этой работы. Да она и сама намекала, что готовится уйти, и поэтому, с мыслью о том, что процесс следует ускорить, он сказал:
— Я тут подумал, не согласитесь ли вы взять меня на свой обычный обход. Мне было бы очень интересно. Можно на этой неделе?
— Конечно, — не раздумывая, ответила она. — Не завтра, так как я должна увидеться в Долхейвене с медицинским инспектором графства, а на следующий день, если хотите.
— Хорошо. Я заеду за вами в девять.
Когда они приехали в Маркинч, он собрал ее пакеты, проводил до дверей, прервал ее очередное изъявление благодарности и ласково, но кратко попрощался. День, который он так тщательно спланировал, все скажет за себя. Между ними установилась связь, и он не хотел, чтобы ее прервали сантименты у порога.
Глава VII
В тот вечер Мори лег спать рано с необычным чувством безмятежности, сознанием, что все прошло хорошо, да что там хорошо — идеально. И какой свежестью веяло от общения с этой малышкой, каким необыкновенным покоем! С достойным образованием она могла бы служить для него источником нескончаемого интереса, новой целью в жизни, помимо того, что у него появится возможность, которую он давным-давно искал, проявить свою добродетель. Он уснул, как только удобно пристроил голову на подушке.
На следующее утро, когда ему принесли чай, погода, к сожалению, переменилась. В стекло застучали тяжелые капли дождя, и вылезать из постели совершенно не хотелось. Проглотив чай и тонкий ломтик хлеба с маслом, он вновь улегся и закрыл глаза, но заснуть не смог, поэтому позвонил дежурному, чтобы ему принесли утреннюю газету. Коридорный, выполнивший заказ, вручил ему и почту, пересланную Артуро из Шванзее: несколько деловых писем от нью-йоркских брокеров, пару счетов, сообщения о дивидендах, иллюстрированный каталог распродажи графики Домье, [47]которая должна была состояться в Берне, и, наконец, письмо от мадам фон Альтисхофер — его он сразу распечатал.