Древо Иуды, стр. 27

Но в тот же вечер с ним внезапно приключилась необъяснимая депрессия, не отпустившая его и на следующий день. Капитан перебрался в свои обычные апартаменты на берегу, а старпом О’Нил весело отбыл на прогулку вдоль побережья Кендрапара, оставив вместо себя Джонса, второго помощника капитана, пожилого неразговорчивого валлийца, присматривать за делами. Джонс, меланхоличный тип, обремененный обязанностями начальника на своем посту подчиненного, и раньше не очень-то уделял время корабельному врачу, а теперь вообще не обращал на него внимания. Почти весь день он проводил в столовой дока, согнувшись над дешевыми триллерами, читал и ковырял в носу, предоставив заниматься текущими делами старшине-рулевому. По вечерам он запирался у себя и играл на аккордеоне с заунывным пафосом. На берег он никогда не сходил, разве только купить резных слоников для жены. У нее, как он рассказал Мори, набрался уже целый стеклянный шкаф таких фигурок из слоновой кости в их особняке на две квартиры в Портколе.

Пустой корабль, стоящий на якоре у грязного, зараженного москитами дока, где день-деньской царил невероятный шум разгрузки — громко переговаривались местные такелажники, скрипели лебедки и грохотали краны, — был совершенно не похож на благородное судно, которое еще совсем недавно так бодро скользило по голубой воде. И жильем оно служило никудышным. Изматывающая жара, комары, роем кружащие в каюте, не давали спать всю ночь своим тоненьким грозным писком и вынудили Мори принять меры против малярии. Пятнадцать гранов хинина в день окончательно убили в нем всякое настроение. Как назло, агент известил всех, что почтовое судно застряло в Тилбери из-за забастовки и прибудет только на следующей неделе. В отсутствие писем Мори еще острее переживал свое одиночество, и все чаще и чаще его грустные мысли обращались к уехавшим друзьям.

Ну почему от Холбруков не было никаких известий? Почему… почему… почему? Сначала с раздражением, затем с беспокойством, и окончательно потеряв надежду, он все время задавался этим вопросом. Ему казалось непостижимым, что они его забыли, отбросили, как ненужную вещь, которой воспользовались во время путешествия, а потом решили, что она им больше не понадобится. Не хотелось верить, но, видимо, дело обстояло именно так. Он представлял их в роскошном отеле, как они проводят дни в веселье и развлечениях, осматривая достопримечательности среди новых лиц и новых друзей вокруг себя. Под натиском стольких впечатлений легко забыть об остальном. Что касается Дорис… Несомненно, она быстро нашла другой интерес, а ведь еще совсем недавно сходила по нему с ума. Он поморщился от ревности, терзаясь дурными предчувствиями и злобой. Это была самая мучительная мысль из всех. Только гордость и страх, что она его отвергнет, не позволили ему позвонить в отель.

В попытке занять себя чем-то он предпринял экскурсию на берег. Но доки располагались в нескольких милях от города, а повозку он так и не нашел, и после того как потерялся среди ветхих лачуг, притулившихся одна к другой, где местные жители сидели на корточках, поплевывая в вездесущую пыль, он вынужденно признал поражение и побрел обратно на корабль с отвратительным ощущением, будто вновь вернулся в серые и мрачные дни своей юности.

И вот тогда он действительно начал отчаянно скучать по Холбрукам и всему тому, чем наслаждался в их обществе. Какие это были чудесные люди — гостеприимные, щедрые и — чего уж там скрывать — богатые! Ему больше не повезет встретить таких. Миссис Холбрук была милая и очень добрая, совсем как мама. И Берт — отличный парень, они сразу подружились. А то предложение, которое сделал ему старик (хотя, конечно, он не может его принять), было фантастически выгодным, единственным шансом в жизни. Никогда больше ему не представится такая блестящая возможность. Никогда. По сравнению с ней его будущее в маленькой больнице Гленберн рисовалось как жалкое существование. И ведь он еще называл себя амбициозным.

А Дорри, разве он не сожалел о ее потере больше всего? Какая она все-таки чертовски привлекательная девушка — даже в переменчивости ее настроений он теперь находил очарование. С такой никогда не соскучишься. Наоборот, одно только присутствие рядом с ней дарило радостное волнение. По ночам, лежа без сна в душной каюте, иллюминатор которой смотрел на высокую стену причала, он метался на койке, вспоминая, как они танцевали, как она смотрела ему в глаза с пронзительным и молчаливым приглашением, как прижималась к нему в тот вечер на шлюпочной палубе, когда перед ним открылись все возможности. Какой же он дурак, что отказался от такого соблазнительного дара! Вот О’Нил посмеялся бы, если бы узнал. Наверное, она теперь считает его полным болваном. Так разве можно ее винить, что она сбросила его со счетов? Он с горя зарылся лицом в подушку, переполненный презрением к самому себе.

Глава XIV

В конце недели одним знойным утром, когда песок скрипит на зубах, Мори стоял на палубе, повиснув на поручнях, и маялся бездельем. Настроение у него было хуже некуда, но тут, словно мираж, на пристань выкатил большой сверкающий «крайслер» и подъехал прямо к кораблю. Мори, опешив, поднес руку козырьком колбу. Не может быть. Наверное, солнце припекло голову, вот и разыгралось воображение. Но это не была галлюцинация. В машине, изящно откинувшись на заднем сиденье, небрежно вытянув руку на спинке соседнего кресла, вальяжно скрестив полные ноги, зажав сигару пальцами в кольцах и задорно сдвинув шлем на один бок, сидел Берт.

— Неужели мои старые глаза меня обманывают или я действительно вижу офицера медслужбы на славном корабле «Пиндари»? — с улыбкой прокричал Берт, а потом добавил уже другим голосом: — Тащи свои вещички, старина. Ты едешь к нам.

Сердце у Мори так и подпрыгнуло. Они о нем не забыли. Бледный от возбуждения и радости, он кинулся к себе в каюту. Какой же он был идиот — разумеется, он им нужен, как же иначе. Не прошло и пяти минут, как он переоделся в гражданское и уже сидел в машине, а местный шофер укладывал его чемодан в багажник. Машина мягко заурчала и покатила в город. По дороге Берт объяснил, почему так долго с ним не связывался — произошла заминка с арендой склада, на улаживание которой ушло несколько дней. Но теперь соглашение подписано, и они могут себе позволить хорошо провести время.

— В этом старом городке есть много чего интересного, если разведать все как следует, — доверительно сообщил Берт. — Какой-то чудак назвал его Городом Страшных Ночей, но я обнаружил, что кроме страхов здесь есть кое-что и получше. Познакомился тут с парочкой медсестер-евразиек… горячие штучки и хорошенькие — страсть. — В подтверждение слов он причмокнул губами. — Я знаю, что говорю, мой мальчик. Хотя погоди… тебя ведь интересует только наша Дорис. И поверь мне, Дорри пусть и моя сестра, но она не промах.

Оставив позади нагромождение обветшалых хижин, они въехали в город по широкой дороге с напряженным движением, обогнув просторную площадь, зеленую от фикусовых деревьев и уставленную никудышными конными статуями, и подкатили под высокий навес отеля «Норд-Истерн». Их встретили с поклонами, проводили в высокий холл с мраморными колоннами, где под потолком жужжали вентиляторы, а затем Берт повел его вверх по лестнице в номер, специально зарезервированный для Мори и примыкающий к собственным апартаментам Холбруков на втором этаже.

— Я оставлю тебя на полчаса, чтобы ты привел себя в порядок, — сказал Берт, бросив взгляд на циферблат. — Отца с матерью сейчас нет, но мы все встретимся за обедом, Дэйв.

Когда он ушел, Мори оглядел номер. Это была роскошная комната — просторная и прохладная, со вкусом облицованная плиткой, с решетчатыми жалюзи и свежими москитными сетками, прикрывавшими большую высокую кровать с отброшенным покрывалом, чтобы продемонстрировать тонкое, безукоризненное постельное белье. Мебель здесь была выкрашена в светло-зеленый цвет, на туалетном столике стояла ваза с розами. Дальше находилась ванная, белая и блестящая, с полотенцами, мылом, баночками с солью и мягким белым халатом. Мори улыбнулся в восторге. Какой контраст по сравнению с его маленькой, душной, забитой комарами каютой — вот где настоящая жизнь. Он разложил свои немногочисленные пожитки, выкупался и принялся расчесывать волосы, когда отворилась дверь и вошла Дорис.