Тайны рун. Наследники Одина, стр. 15

Кстати, интересно, что в Третьем рейхе академическая и мистическая рунология относительно спокойно уживались в качестве параллельных направлений исследования. Одновременно с Вилигутом сотоварищи в рейхе работали, получая поддержку все того же Генриха Гиммлера, рунологи, мало того, что не прибегающие к оккультным и мистическим средствам познания изучаемого предмета, но и открыто выражавшие свое презрение к такого рода приемам. «К несчастью, в этой области встречается слишком много „профессоров всяческих наук“, — писал Гельмут Арнтц, — которые не в силах удержать полет своей фантазии и воображения, но слишком мало серьезных исследователей. Им нужны чудеса, они ищут повсюду мистику и волшебство, создавая мудреные теории. И чем меньше они знают, тем больше им хочется высказаться» [65]. Это противостояние не вызывало у высоких покровителей ни малейших возражений: они ждали, что в споре откроется истина. Правда, интриг, вызванных взаимной неприязнью, было не избежать. Так, скажем, все тот же Гельмут Арнтц пострадал от ложного обвинения в «неарийском происхождении», в гестапо на него поступали многочисленные доносы об «извращении германской науки», о том, что, сравнивая руны с письменами семитских народов, он оскверняет наследие предков, и пр. Но, так как гестапо подчинялось опять-таки Гиммлеру, последствия наветов всегда оказывались менее значительными, чем могли бы быть. Правда, в конце концов патриотически настроенные коллеги заставили Арнтца свернуть исследования до конца войны, но это было вызвано не давлением властей, а неприязненными отношениями внутри цеха.

Другой рунолог, которого также нельзя не упомянуть, раз уж речь зашла об академическом подходе, — Вольфганг Краузе. Для него проблем с властями и вовсе не существовало: он сам занимал немалый пост в общих отрядах СС. Мало того, вполне вероятно, что он был причастен к интриге по устранению из состава «Аненэрбе» Вилигута, Отто Рана и еще целого ряда работавших в отделе «Вайстор» сотрудников. Нрава Вольфганг Краузе был сурового, так что лечение подобного подобным — ответ интригой на интригу, компрометацией на попытку скомпрометировать, тем паче если в результате можно было убрать с пути несколько так раздражавших его «выдумщиков и профанов» — вполне в его духе. Забегая вперед, скажем и о том, что, похоже, компрометация Германа Вирта, повлекшая за собой его увольнение из «Аненэрбе», тоже не обошлась без участия Краузе.

При этом последний не был тупым эсэсовским карьеристом и интриганом. За ним числится несколько серьезных, вошедших в анналы открытий. В частности, ему принадлежат описание, исследование и дешифровка надписей на горе Ковель, целый ряд работ о происхождении рун. Версия Краузе, правда отнюдь не в такой мере, как безумные откровения Вилигута или предположения Вирта, льстила национальному самосознанию немцев и вполне соответствовала взглядам Адольфа Гитлера. Эсэсовский рунолог полагал (и, весьма характерно, брался доказать), что большинство рун было заимствовано из североиталийской письменности, слившись в начертании с древнегерманскими пиктограммами. Гитлер же вполне серьезно заявлял, что, «когда нас спрашивают о наших предках, мы всегда должны указывать на греков», да и вообще весьма нежно относился к античности, почитал Римскую империю эпохи расцвета образцом государственного устройства. Так что вполне понятно, почему с 1940 г. Краузе стал руководителем Центра рунологических исследований при «Аненэрбе», а его исследования получали одобрение руководства института.

Однако повторимся, Гиммлер покровительствовал обоим направлениям. Так, он чрезвычайно благоволил Вилигуту, повышал его в звании, осыпал наградами. Впрочем, долго это не продлилось. В 1939 г. до него дошли не афишировавшиеся ранее сведения о психическом заболевании обладателя памяти предков. Судя по всему, предоставить таковые постарался кто-то из коллег Вайстора по изучению рун и древних ритуалов, кому он мешал в научном или карьерном плане. Наставник рейхсфюрера был тотчас уволен из СС, отстранен от участия в любых проектах и изгнан из Вевельсбурга. Всякие отношения между ним и Гиммлером прекратились. Мелкие доносы о наркомании и алкоголизме вевельсбургского мага Генрих Гиммлер мог пропустить мимо ушей и, как говорится, замять, однако диагноз «шизофрения» — это было уже чересчур: как раз в конце 30-х гг. руководство НСДАП активизировало деятельность по проведению в жизнь Закона о предотвращении рождения наследственно больного потомства [66]. Шизофрения стояла на одном из первых мест в списке заболеваний, носители которых подлежали стерилизации или изоляции. И вдруг такой конфуз — подобный диагноз у высокопоставленного эсэсовского функционера, имеющего непосредственное отношение к самым важным и тайным ритуалам ордена! Тут не могла помочь даже дружба с рейхсфюрером СС. Единственное, что он мог сделать для своего наставника, — сохранить истинную причину увольнения в относительной тайне: официально он вышел в отставку по причине преклонного возраста и слабого здоровья. Умер Карл Мария Вилигут в безвестности в начале 1946 г.

Наследство в СС он оставил богатое: множество ритуалов — свадебные церемонии, церемонии имянаречения, разнообразные неоязыческие праздники, «реконструированные» на основании указаний, переданных Вилигуту являвшимися ему покойными предками, огромное число записей, статей и книг, стихов и молитв, рунические мантры, предназначенные для активизации родовой памяти. И хотя от услуг вевельсбургского мага охранные отряды отказались, наследство его использовалось вовсю. Сумасшедший или нет, больной или здоровый, но Карл Мария Вилигут сослужил СС большую службу. Несмотря на то что большинство исследователей рун, как «академиков», так, что характерно, и мистиков, искренне и от души называли все его откровения полной чушью. Так, как это делал, например, один из его неприятелей — Герман Вирт, коллега Вайстора по «Аненэрбе», уже упоминавшийся пару глав выше.

ГИПЕРБОРЕЙСКИЕ ЗНАКИ

Сразу оговоримся: Герман Вирт не был ни мистиком, ни оккультистом, хотя его очень часто причисляют именно к ним. Он не советовался с духами предков и не взывал к родовой памяти. Напротив, во всех своих исследованиях, так и не принятых, впрочем, официальной наукой, он использовал вполне научную методологию, поддерживал контакт с лингвистами и известными рунологами. Другое дело, что идеи, которым он стремился найти подтверждение, были, мягко говоря, несколько фантастичны. Однако, как писал Герман Раушнинг [67]: «Каждый немец стоит одной ногой в Атлантиде. Там он ищет лучшей участи и лучшего наследства». Излишний романтизм Германа Вирта, непозволительный для ученого, тем не менее вполне понятен. Так же как понятно и его открытое отвращение к деятельности Вайстора-Вилигута.

Есть и еще одна черта, отличавшая его от собратьев, изучающих и исследующих руны. Большинство из них были антисемитами и националистами. Герман Вирт тоже начинал с этих позиций, но затем во многом переменил свои взгляды и стал — как это ни удивительно — едва ли не противником гитлеровского режима. По крайней мере один из главных его постулатов — идея о расовом превосходстве немцев — легко опровергалась выкладками Вирта о присутствии арийской крови едва ли не в любом народе земного шара. За что, в принципе, он и поплатился, расставшись с весьма высоким постом и возможностью организовывать научные экспедиции практически в любую точку земного шара. Впрочем, все по порядку.

Герман Вирт родился в 1885 г. в Утрехте, в старой голландской семье с множеством старых традиций и с корнями, уходящими в прошлое минимум на полтысячелетия. Нельзя сказать, что он был националистом, скорее — патриотом своей страны. Собственно, именно патриотизм Германа Вирта и стал главной причиной его занятия рунологией. Началось все, как и у Гвидо фон Листа, с увлечения фольклором, изучения названий населенных пунктов, символов, которыми голландские крестьяне украшали свои дома. Постепенно увлечение переросло в нечто большее, и в возрасте 25 лет Вирт защитил диссертацию, посвященную народным крестьянским песням. Для того чтобы объяснить прослеживающиеся в разных песнях сходные сюжетные ходы, он выстраивает условную систему некой прамифологии, на основании которой и строилось все народное творчество. Система оказалась весьма правдоподобной и универсальной, и, попытавшись применить ее к народной культуре других европейских народов, Вирт с удивлением обнаружил: она и тут много что объясняет. Это не на шутку заинтересовало молодого ученого, и он распространил круг своих историко-этнографических интересов сперва на все германские земли, а потом и на весь мир. Потому что следы влияния некого сильного народа с богатой духовной культурой прослеживались практически везде. Вирт углубился в лингвистику и сравнительную антропологию, стал изучать данные, накопленные археологами, историками, этнографами. Он изучил в общих чертах более сотни древних языков, чтобы иметь возможность сравнивать их самостоятельно, не опираясь на чужие суждения. Результат этой колоссальной работы вызывал оторопь: на заре человечества как минимум у большой его части существовал единый протоязык, причем принадлежавший весьма развитой в духовном плане культуре. К концу 20-х гг. Герман Вирт систематизирует свои догадки настолько, что выпускает книгу под названием «Происхождение человечества». Естественно, что такого рода труд не мог не вызвать оживленного интереса в Германии, где национальный вопрос и поиски великих предков стали после поражения в Первой мировой своего рода идефиксом даже у самых здравомыслящих и рациональных людей. Эта книга тем более приходится ко двору, что в ней идет речь о легендарной прародине германцев — Северной Атлантиде, — как ее ни назови, хоть островом Туле, хоть Гипербореей. Именно оттуда, по мнению Германа Вирта, и распространилась духовная культура человечества, единая в своей структуре.