Хадамаха, Брат Медведя, стр. 66

– Он камлает! Камлает в Ночи! Это черный шаман, люди! Он во всем виноват! Бейте его! Бейте!

Свиток 25,

где Хадамаха возвращается с того света, но снова оказывается на краю гибели

Хадамаха недоуменно огляделся. Он никак не мог понять где он, а главное – что с ним. Он привык и к вытянутому человеческому телу, и к приземистому медвежьему, но сейчас чувствовал себя совсем маленьким и легким. И глядел на мир не снизу вверх, как медведь, и не прямо, как человек, а сверху, с большой высоты.

– Суок! Суок! – резким криком вырвалось из его тоненького хрупкого горлышка, он почувствовал, как возле плеч что-то шевелится, завертел головой и понял, что это крылья. Он летел! Он был птицей!

С высоты он увидел Великую реку, неспешно катящую воды среди серо-туманных берегов, кувыркнулся, опускаясь пониже, и полетел над черной непрозрачной гладью. Воздух над Великой рекой был тихим и неподвижным, словно спящим. Без всякого страха Хадамаха понял, что летит вниз по течению и впереди, приближаясь с каждым взмахом крыльев, разгорается уже знакомое алое свечение. А прямо на воде Реки кто-то стоял. Хадамаха круто свернул.

– Суок! – птица упала на плечо девчонке с медно-золотистыми косами.

– Хадамаха, ты, что ли? – растерянно пробормотала девочка и, сняв птицу с плеча, поднесла близко-близко к лицу, к то темно-зеленым, то непрозрачно-черным, то вдруг серым, как озеро туманным Утром, глазам.

– Я, – чирикнул Хадамаха, наконец отрываясь от созерцания этих переменчивых глаз. – Я превратился в птицу!

– Да не превратился ты в птицу! – воскликнула Калтащ, досадливо мотнув косами. – Это суок, твоя душа-птичка вылетела из тела! Ты… Ты умираешь… – и голос ее дрогнул. – Где этот проклятый мальчишка-шаман? Что он там, в Среднем мире, себе думает?

Хадамаха затих в руках у девчонки. Известие было неприятным. А с другой стороны, не больно совсем. И тепло от рук девчонки такое нежное, ласковое – День бы так сидел, ворковал:

– Суок! Суок! Я попаду в Нижний мир? – Ну, в конце концов, все там будем, а он в прошлый раз у Огненного озера даже осмотреться успел. – А ты меня навещать станешь? – Хадамаха-птичка умильно склонил головку к плечу.

– Может, и попадешь, – беспокойно оглядываясь по сторонам, будто что-то искала, пробормотала Калтащ. Хадамаху она, кажется, не особо и слушала. – А может, на подлете попадешься авахи Олеше из другого мира и превратит он тебя в куклу наследника Тутти! А что это такое, даже я толком не знаю! Но звучит – отвратительно! Эрлик, ну где же Донгар?

– А правда… – Хадамаха переступил лапками по нежной девичьей ладошке. – Правда, что ты с Эрликом того… гуляла?

– Правда, правда… – рассеянно бросила Калтащ.

– А с Уралом?

– И с Уралом… Ну наконец-то! – вскричала она и, шлепая по воде, бросилась к зыбкому, едва заметному прямоугольнику, вдруг прорезавшемуся среди серости тумана.

Туман внутри прямоугольника расплылся, и оттуда высунулась физиономия Донгара.

– А кто тебе больше нравится – Эрлик, Урал, ну, или… – Хадамаха снова замялся, затоптался…

Девчонка аж остановилась, подозрительно глядя на птичку.

– Или – кто? – настороженным голосом спросила она.

– Ну… я… – выдавил Хадамаха и от смущения немедленно спрятал голову под крылом.

– А с чего ты взял, что ты мне вообще… – тем игривым тоном, каким говорят девчонки на медвежьем празднике, начала Калтащ.

Выглядывающий из двери в другой мир Донгар шумно откашлялся.

– Давай его сюда скорее, бабушка Калтащ, а то меня там, кажется, бьют, – с болезненной гримасой выдавил черный шаман.

Да Хадамаха и сам бы ему навернул! Что ж он лезет-то не вовремя! И какая Калтащ ему бабушка! Нашелся тоже внучек!

– Лети уж, птичка-медвежонок! – всполошившаяся девчонка мгновенно сунула Хадамаху в протянутые руки Донгара.

Серая тьма сомкнулась вокруг, его завертело, закружило, и только высоко над головой все виднелся прямоугольник, в котором, прощально помахивая рукой, стояла Калтащ.

– Держитесь, ребята! – на все междумирье звонко и уверенно прокричала девчонка. – Вам помогут…

Хадамаху поволокло дальше, и он уже не видел, как ее выпрямленные плечи поникли, и тихо-тихо, почти беззвучно, она добавила:

– …если смогут. И если ты, Хадамаха, догадаешься…

Хадамахе показалось, что он со всей силы грянулся оземь и лютая боль вспыхнула везде – в голове, в плечах, в обожженных руках и ногах. Один только бок казался онемевшим, как замороженным. Хадамаха попытался вздохнуть – боль вспыхнула в груди. Мальчишка зажмурился, пережидая этот кошмар, и задышал редко-редко, осторожно-осторожно. Боль не схлынула, но чуть отступила – присела рядом, как караулящая добычу Амба, обещая накинуться при первом же неосторожном движении. Перед глазами было темно – то ли сам Хадамаха ничего не видел, то ли и впрямь полный мрак вокруг. Под лопатками было твердо и мокро. Хадамаха провел рукой по голой груди – ясно, куртка, да и сапоги так и остались там, где он превращался, – на берегу Великой Реки. Может, Калтащ найдет? Невдалеке капала вода и звучали тихие голоса.

– Ну и за каким Эрликом мы вообще все в эту драку полезли? – безнадежно спросила Аякчан.

– За Хадамахой, – откликнулся Хакмар. – Он же наш четвертый. Мы должны быть там, где он.

– А я думала, это он должен быть там, где мы, – проворчала Аякчан. – Пока тигрица за своим приятелем гонялась, убрались бы тихонько из того разрушенного домика, пролезли в храм…

– Мы и так в храме, – перебил ее Хакмар.

Девчонка фыркнула:

– Ага, в подвале. Я без Огня, ты без меча, Хадамаха ранен, Донгара избили… И твой южный стальной шар с Огнем в домике для игроков остался. – Она помолчала, а потом еще тише, так что казалось, сам воздух вздохнул, прошептала: – Как ты думаешь, Хакмар, что с нами сделают?

– Ну а что они нам могут сделать? – бесшабашным тоном начал Хакмар и, видно, сам почувствовал, как фальшиво звучит его голос. – Казнят… – так же неслышно откликнулся он.

– Если на Костре, еще ничего, – неожиданно взбодрилась Аякчан. – Я тогда перехвачу Огонь – им же хуже будет!

– Я думаю, они предусмотрели такую возможность, – печально усмехнулся Хакмар.

– Как там ребята? – после долгой паузы спросила Аякчан.

Хадамаха почувствовал у себя на губах чью-то руку.

– Дышат. Оба, – откликнулся Хакмар. – Аякчан, я… Я хотел тебя спросить… Тебе Хадамаха… нравится?

– С чего ты взял? – снова после долгой паузы откликнулась Аякчан.

– Ну… ты ведь даже не спросила, за каким Эрликом, когда его ранили, Донгар при всей толпе камлать начал, – с насмешкой в голосе откликнулся Хакмар.

– Ах вот как ты обо мне думаешь! – задохнулась от возмущения Аякчан. – Раз так – да, нравится! Он высокий! И сильный! В каменный мяч играет!

– Ты же терпеть не можешь каменный мяч! – обозлился Хакмар.

– Откуда ты знаешь, что я могу терпеть, а что – нет? – всхлипнула девчонка. – Ты на меня даже не смотришь, только издеваешься все время! А Хадамаха – он все понимает!

Умгум. Валяется тут в темноте на каменном полу – и понимае-ет, ну просто со страшной силой!

– Чего это он понимает, а я – не понимаю?

– А ничего ты не понимаешь! Рядом с тобой даже Донгар – мудрец-старейшина!

– Донгар вовсе не мудрец… Тьфу, вовсе не тупой он! Это ты – полная чуда!

– Конечно, я чуда! – взвизгнула девчонка. – Если до сих пор с тобой вообще разговариваю!

Темнота снова умолкла. Хадамаха тихонько пошевелился – может, показать уже, что он очнулся, а то пить хочется нестерпимо.

– Аечка… – вдруг примирительно сказал Хакмар, – ну что мы ругаемся все время… Даже сейчас…

– Не нравится! – в голосе Аякчан звучала такая горячность, что без всякого Огня могла растопить любой храм. – Это я так, чтоб тебя позлить, а на самом деле мне Хадамаха совсем-совсем не нравится, честно!