Жрица голубого огня, стр. 58
Аякчан зябко обхватила себя за плечи – духи слышат все, особенно обещания шаманов. Мальчишка явно решил драться до смерти!
– Думаешь, Черная придет? – напряженно спросил Хакмар.
– Обязательно, – Донгар понизил голос, – сперва девочку заберет, через нее родителей возьмет, а после них и всю кузнечную слободу прихватит! – Он с сожалением поглядел на Буту, растерянно поглаживающего косы спящей дочери. – Черной все время души людские нужны, тогда она здесь, в Среднем мире, своей будет, даже сам Эрлик-хан ее назад в Нижнюю землю не затащит. – Донгар вышел на двор и вскоре вернулся – на поясе у него висел вытащенный из тюка шаманский бубен. Хакмар некоторое время смотрел на него – и тоже вышел. Аякчан слышала, как он возится – не иначе, меч достает и куртку с заклепками. Аякчан заметила – всегда он ту куртку надевает, когда опасное дело. Будто оружие, пусть даже Огнем пышущее, поможет против нижней ведьмы, с которой и сам Эрлик сейчас не справится! Ее и бубном не прогонишь, ее можно только растерзать, разорвать горло когтями, спустить в Великую реку ее черную кровь, а тело вколотить прямо в Нижнюю землю! Сила шаманов – всего лишь сила духов, которыми они повелевают, а ни один из Донгаровых духов на такое не способен. Против албасы устоит только другая албасы!
Но она не покорный Донгару дух и ею он не повелевает! Аякчан враждебно покосилась на мальчишек… Те даже не смотрели на нее! И Аякчан поняла – они не станут ее просить! Так и будут молча и сосредоточенно готовиться к бою, в котором у них нет ни единого шанса!
«Ну и слава Огню, даже спорить не придется!» – неуверенно подумала Аякчан. Можно просто вскочить на оленя и убраться подальше, как она и намеревалась, это единственный разумный выход… Но… Мальчишки спасли ее – никто и никогда ее не спасал! Потом они, все трое, ссорились, и она настояла на своем – Хакмар был на ее стороне! Только что они были все вместе, и вдруг она снова осталась совсем одна – как в отцовском чуме, как в школьной спальне… Она еще немного подумала и тихонько подобралась к ошеломленно разглядывающему Донгаров бубен Буте.
– Мастер, а у вас… запас Огня в кузнице есть? – потянув хозяина за рукав, тихонько спросила она.
Бута вздрогнул, отрываясь от созерцания бубна, и виновато посмотрел на Аякчан:
– Последнюю чашу в горн заправил! Думал, поделки твоего дружка продам, – он кивнул на вернувшегося в дом Хакмара, – и новый прикуплю.
– Он мне не дружок! – рявкнула Аякчан, с возмущением глядя на смутившегося кузнеца. Что муженек, что женка, совершенно безответственная семейка! Да будь у нее хоть малый Огнезапас, она встретила бы Черную здесь, в Среднем мире – а так… если она хочет спасти маленькую Нельку и не дать этим двум дурням погибнуть, остается только признать себя Донгаровой албасы!
Девочка чуть не застонала. Выходит, права была Калтащ – есть все же человек, против которого ей не устоять? За поясом ее меховых штанов вдруг что-то шевельнулось. Аякчан недоуменно запустила туда руку – на ее ладони лежало то маленькое и круглое, что кинула ей Калтащ в междумирье над Великой рекой! Крохотное медное зеркальце, то самое, в котором она должна увидеть своего покорителя, того, кто заставит ее принять судьбу албасы. Она и позабыла вовсе! Аякчан медленно поднесла полированную пластинку к лицу, внутренне готовясь увидеть там лицо Донгар Кайгала, Великого Черного – и возненавидеть его до скончания Дней!
Но в медном зеркальце не было ничего… кроме ее собственного отражения! Она… она сама… Все зависит от нее – и даже виноватым никого не сделаешь!
Аякчан вдруг резко дернули за рукав – она вскинула голову и уставилась в потерянную физиономию Буты.
– А твой… твой приятель… – кузнец замялся, подбирая слово, – камлать будет? – Он ткнул грязным пальцем в Донгаров бубен. – Нельзя ж Ночью-то!
– Он мне не приятель! – мрачно рыкнула Аякан. – А вы, Бута, странный какой-то! Кто ж Ночью-то камлать станет, смешно даже?! Он просто вообразит, что нынче День! – И она стиснула медное зеркальце в ладони так крепко, что его края больно врезались в пальцы.
– Тиха-а! – страшным шепотом просвистел Донгар, хватаясь за бубен и колотушку. – Идут!
Хакмар с тихим шелестом потянул из ножен меч…
«Как – идут?» – в растерянности замерла Аякчан. Но… Она же еще ничего для себя не решила! Она – ученица Храма, она должна подумать, взвесить все последствия, она не может так быстро! Она невольно шагнула к дверям… Фу, глупость какая, будто можно попросить черную женщину зайти как-нибудь попозже! Аякчан остановилась… За дверью слышался шорох и шарканье… многих ног. Черная что, подружек пригласила?
Могучий удар с грохотом обрушился на дверь. Аякчан шарахнулась в темный угол. И без того болтающаяся на одной петле створка отлетела, рухнув внутрь дома. Топоча торбозами, ворвалась встрепанная Ингама.
– Не-е, это еще не Черная! – отпуская рукоять меча, с облегчением пробормотал Хакмар. – Это пока еще припадочная!
Свиток 28
О странных похоронах без покойника
– Доченька! – Ингама с воплем рванула к лежащей у очага дочери. – Родная моя, проснись! Да что ж такое – я тебя спасаю, а ты спишь и спишь, не глядишь на меня… Я соседей привела, и шамана нашего тоже! Тебе помогут, доченька, тебе обязательно помогут, – обнимая спящую девочку, зашептала Ингама.
Деревянные ступеньки тяжело заскрипели под шагами, и, заполняя собой весь дверной проем, возник человек в сделанном из перьев облачении белого шамана. Сразу понятно стало, что это шаман кузнечной слободы – плащ аж топорщился на широченных плечищах. Шагая так, что доски пола прогибались, он направился к очагу. В опустевшем дверном проеме немедленно появились физиономии помянутых Ингамой соседей. Аякчан неприязненно поморщилась. На торчащих из-за дверного косяка лицах было написано любопытство и немножко злости. Но над всем этим господствовал мерцающий в глазах страх. Одуряющий смертный ужас, от которого жалобно кривятся губы, дробно постукивают зубы и дрожат пальцы. Ужас, от которого утрачивают разум, превращаются в скулящих тварей или в скалящихся чудовищ, в котором все человеческое тонет, как в болоте, оставляя вместо людей – безмозглую и бессмысленную стаю, готовую как убивать, так и спасаться бегством.
Белый шаман принял из рук Ингамы расслабленное теплое тело дочери и наклонился над ней, напряженно всматриваясь в ее лицо.
– А этот что же – тоже вообразит, что нынче День? – пробормотал Бута и принялся искать взглядом Аякчан, похоже, считая, что она разбирается в шаманских причудах.
Местный шаман вскинул голову, так что украшавшие его шапку перья прошлись по закопченному бревенчатому потолку, а мрачные темные глаза вперились в кузнеца.
– Нашел время шутки шутить, Бута! Беда в доме твоем, кузнец, беда великая! – голос белого шамана стал мерным и в то же время грозным, как рокот темной волны, накатывающей на обледенелый берег. Он начал раскачиваться из стороны в сторону. – Беда страшная пришла, беда черная, в городе беда, в слободе беда! Метит, метит людей злая сила, семьями забирает, улицами губит… Ночью беда пришла, не Днем, Днем побоялась… – Качания его становились все шире, шире, спящая девочка на его руках то взлетала, то опускалась. – Днем белый шаман кузнечную слободу стережет, Днем белый шаман беду бы за косу поймал да по ветру развеял… – черная тень шамана, похожая на встопорщившуюся птицу, расползлась на все четыре бревенчатые стены, вскарабкалась на потолок и замерла там, горестно нахохлившись, – но беда Ночью прокралась, подлая! – мерный речитатив шамана сорвался на пронзительный визг.
Будто эхом в ответ ему взвыла Ингама – и, дергая себя за косы, принялась биться головой о стену. За дверями немедленно завопила какая-то старуха – и даже у топчущихся на крыльце здоровенных кузнецов начали жалостно, как у маленьких, кривиться дубленые физиономии. Дом кузнеца Буты наполнился рыданием, казалось, горе и страх лились через край, захлестывая всю слободу и расползаясь дальше, дальше по городу…