Великие Борджиа. Гении зла, стр. 23

В итальянской политике началась совершенно другая эра.

Четыре всадника Апокалипсиса

I

В шестой главе Откровения Иоанна Богослова, последней из книг Нового Завета, есть жуткий образ – четыре всадника, появляющиеся один за другим. Каждый раз, когда Агнец Божий снимает очередную печать с Книги Жизни, появляются всадники, и всего их четыре, и первый из них на белом коне, и конь говорит: «иди и смотри».

«… Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить…»

Второй всадник появляется на красном (рыжем) коне, и конь говорит: «иди и смотри», и « сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч…»

С третьим всадником, на этот раз на черном коне, тоже происходит нечто подобное, только в руках всадника не оружие, а весы, но хуже всего дело обстоит с четвертым, ибо мчится он на бледном коне, цвета трупа, и один-единственный из всех всадников имеет он имя, и зовут его Смерть, а дальше в тексте идет полуфраза, которую знают даже те, кто Нового Завета и в руки никогда не брал: «… и ад следовал за ним…»

Разные есть интерпретации этого темного текста, но, наверное, наиболее распространенной оказалась такая: всадники означают Мор, Войну, Голод и Смерть, и примерно в этом качестве четыре всадника Апокалипсиса, то есть Конца Света, изображены на гравюрах Альбрехта Дюрера, сделанных им в 1497–1498 годах. У него всадники скачут в ряд, и первый из них разит стрелами, а у второго в руках меч, у третьего – весы, по-видимому, олицетворяющие голод и нехватку, а четвертый – это и вовсе как бы скелет с бородой на до смерти заморенной кляче, и люди падают под их копытами, как скошенная трава.

Если бы гравюры были изготовлены года на четыре пораньше, то в 1494 году, осенью, в Италии оттиски с них расхватывали бы так, что не хватило бы материалов для работы печатных прессов. Собственно, близости к действительности тут особой не было – ни мор, ни голод покуда не случились, и война шла, в общем, без единого выстрела…

Но вот чувство дикого ужаса, охватившего всех, гравюры передавали очень точно. Так что когда Пьетро, наследник Лоренцо Медичи, срочно приехал в ставку короля Карла VIII и передал ему от имени Флоренции крепости на морском побережье, а также Пизу и Ливорно, он был вовсе не одинок. Пьетро надеялся отвести беду полной покорностью, но его действия вызвали в городе мятеж. Ему пришлось бежать чуть ли не в том, в чем он был, его правление рухнуло. Он сумел захватить с собой только некоторые драгоценности из отцовских коллекций, все остальное пришлось бросить. Его младший брат, юный кардинал Джованни Медичи, с которым мы уже знакомы, тоже был объявлен вне закона – тому, кто сумел бы убить его или изловить и доставить во Флоренцию, предлагалось две тысячи золотых. Он, однако, обнаружил редкое присутствие духа – не только сумел бежать, но еще и прихватил с собой некоторые любимые им книги из прославленной библиотеки Медичи. Все-таки профессора, которые по желанию Лоренцо Медичи столь упорно занимались с его сыном, посвятившим себя Церкви, старались не напрасно.

Джованни и в самом деле любил литературу.

II

Франческо Гвиччиардини был умнейшим человеком, да к тому же еще скептиком и рационалистом. В 1494-м ему было всего 11 лет, так что личных воспоминаний о «вторжении варваров в прекрасную Италию» у него особо не было – но и он в своей знаменитой впоследствии «Истории Италии» много писал о « жутких пророчествах и знамениях, предвещавших беду». Были тут и орлы, кружащие в небе, и силуэт всадника, явившийся в облаках, и странные рождения животных с какими-то жуткими дефектами вроде двухголовых ягнят, и даже статуи, покрытые потом, – в общем, полный набор атрибутов, позаимствованный из Светония или Тацита. Так сказать, дань литературной традиции, вполне понятная у такого высокообразованного человека, как Франческо Гвиччиардини [29].

Но тем, кто сам пережил вторжение, было не до литературы.

Во Флоренции монах из Феррары по фамилии Савонарола, или, иными словами, « брат Джироламо», предсказавший « мечи, стрелы и огонь, падающие с неба Волей Господней», был признан пророком и спасителем – и выслан на переговоры с королем Карлом VIII. И он, в общем, действительно выговорил сносные условия – Флоренция уплачивала огромный выкуп, который было невозможно выплатить сразу, размещала у себя на постое французских солдат на то время, пока нужные суммы собирались с граждан Республики – но город не был ни сожжен, ни разграблен.

А Савонарола, не занимая никаких официальных должностей, фактически стал главой некоей теократии, правящей Флоренцией.

Но в Папской области, лежащей южнее флорентийских владений в Тоскане, пророка и спасителя не нашлось – ею правил папа римский, который сам, можно сказать, по должности был высшим духовным авторитетом всего христианского мира, но он был еще и светским государем, находившимся в далеко не лучших отношениях с королем Франции.

22 ноября 1494 года Карл VIII формально объявил, что он идет на Неаполь и что его главной целью является Крестовый поход, захват Константинополя, разгром турецкого могущества, ну и уж заодно – освобождение Иерусалима и Гроба Господня. Но это все цели высокие и пока что отдаленные – а вот свободный проход к Неаполю через Папскую область ему нужен немедленно.

Александр VI был в не очень-то удобном положении для ответа – как раз в это время в Синигалье, на берегу Адриатики, был перехвачен Джорджо Бузандо, его посол к султану Баязиду. Он вез с собой 40 тысяч дукатов – плату султану за содержание его брата Джема – и письмо от « повелителя правоверных и тени Аллаха на земле», в котором папе Александру, Викарию Христа, предлагалось 200 тысяч дукатов в обмен на то, что « несчастный султан Джем» станет покойным султаном Джемом. Папский посол был перехвачен Джованни делла Ровере, братом кардинала Джулиано, – так что и 40 тысяч дукатов пошли ему в карман, и содержание писем было сообщено всем, кто хотел познакомиться с их содержанием. Скандал вышел неимоверный – как-никак папа римский и султан турецкий выступали в качестве партнеров по организации убийства. Но французам наиболее интересным показалось другое письмо – там речь шла об организации союза между Неаполем, Папством и Турцией для совместного отпора французскому вторжению. Из этого, конечно же, были сделаны соответствующие выводы. Король Карл отказался принять папское посольство. Со всем положенным христианину смирением он сказал, что поговорит со Святым Отцом лично.

И сделает это в Риме.

III

Вдобавок ко всем бедам, свалившимся на папу Александра Борджиа, на него упала и еще одна проблема, на этот раз совершенно личная. Его прекрасная подруга, несравненная Джулия Фарнезе, вдруг повела себя как-то странно. Еще совсем недавно в письмах она называла своего пылкого шестидесятилетнего любовника своим « господином, одним и единственным» и рассказывала всем, кто хотел послушать, с каким жаром она его любит и как горячо привязана она к их общему ребенку, ее дочурке Лауре, – но когда он вызвал дам дома Борджиа из Пезаро и велел им вернуться в Рим, Джулия Фарнезе внезапно вспомнила, что она как бы замужем.

И она сообщила Святому Отцу, что ее муж, Орсо Орсини, требует ее к себе, и она не смеет ослушаться, но и к мужу ехать опасается, потому что дороги стали небезопасны, и потому она укроется покуда в крепости Каподимонте… Папа был вне себя. Он написал ей, что она коварна и неблагодарна и что нехорошо с ее стороны оставлять его одного посреди его тяжких забот, – и сразу же послал Орсо денег, с тем чтобы он уже от себя предписал своей « послушной супруге» немедленно ехать в Рим.