Мысли, стр. 31

Ну не фантастическое ли существо являет собой че­ловек! Невидаль, чудище, хаос, клубок противоречий, диво дивное! Судия всему сущему, безмозглый червь, вместилище истины, клоака невежества и заблуждений, гордость и жалкий отброс Вселенной!

Кому под силу разобраться в этой путанице? При­рода опровергает доводы пирроников, разум — доводы догматиков. Что же станется в таком случае с вами, о люди, ищущие истинное свое место в мироздании с по­мощью одного лишь здравого разума? Вы не можете отвергнуть взгляды обеих этих сект, но и стать на сто­рону той или другой тоже не можете.

Познай же, гордец, каким сочетанием несочетаемого предстаешь ты перед самим собою! Смирись, бессиль­ный разум, замолчи, бессмысленная природа: постарай­тесь понять, что человек намного превосходит человека, узнайте от вашего Владыки, каково оно, истинное ваше положение в мире, до сих пор вам неведомое. Внемлите Господу.

Потому что, если бы человек не запятнал себя грехом, он в своей непорочности безмятежно наслаждался бы ис­тиной и благодатью, а если бы человек изначально был греховен, он не имел бы понятия ни об истине, ни о небесном блаженстве. Но горе нам, несчастным, — тем большее горе, чем величавее был некогда наш удел! — мы представляем себе, каково оно, счастье, но не можем его достичь, чувствуем, какова она, истина, но все, чем владеем, сплошной обман; мы не способны ни к полному неведению, ни к несомненному знанию, — какие же еще нужны доказательства былого нашего совершенства, ныне, к несчастью, утраченного!

Но не поразительно ли, что древнейшая из ведомых нам тайн — я говорю о первородном грехе, — что имен­но она, и только она помогает нам познать самих себя! Ведь, бесспорно, нет ничего более оскорбительного для нашего разума, нежели утверждение, что за грех, свер­шенный первым человеком, в ответе самые отдаленные потомки этого человека, к его греху никак не причастные. Подобное перетекание вины представляется нам не про­сто невероятным, но и в высшей степени несправедли­вым, ибо что больше противостоит нашей убогой земной справедливости, нежели вечное проклятие, тяготеющее на ребенке, не способном на проявление собственной воли и не запятнанном грехом, который был совершен за шесть тысяч лет до его рождения? Разумеется, по­добное учение больно ранит нас, но, с другой стороны, лишь эта непостижимейшая из тайн и дает нам возмож­ность постигнуть самих себя. Именно в ее бездне и скрыт узел, от которого тянется все перепутанное пле­тение нитей нашего нынешнего удела, так что человек был бы еще более невообразим без тайны первородного греха, чем тайна первородного греха невообразима для человека.

Отсюда напрашивается вывод, что Господь, пожелав сделать непостижимой загадку тягостности нашего бы­тия, сокрыл узел ее так высоко или, вернее, так низко, что нам до него не дотянуться; поэтому никакие высо­комерные потуги нашего разума не помогут нам познать самих себя: помочь нам в этом может лишь смиренная покорность разума.

Из этих основных положений, твердо установленных нашим вероучением, мы черпаем две равно вековечные истины: одна гласит, что человек в первородном своем состоянии или, другими словами, в состоянии благодати был вознесен над всеми другими тварями, он был как бы подобием Бога, на нем лежал отблеск его Божест­венного Создателя; вторая гласит, что после грехопаде­ния он утратил благодать и стал подобен животным.

Обе эти истины неоспоримы и безусловны. Их не­сколько раз открыто провозглашает нам Священное Пи­сание: “Deliciae meae esse cum filius hominum” [61], “Effundam spiritum meum super omnem camem” [62], “Dii estis” [63]и т.д.

А в других местах сказано: “Omnis саго faenum” [64], “Homo assimilatus est jumentis insipientibus et similis fac-tus est illis” [65]. “Dixi in corde meo de filiis hominum” [66](Еккл. III, 18).

Из чего с несомненностью следует, что человек, осе­ненный благодатью, как бы подобен Богу, он приобщен к Нему, а лишенный благодати как бы подобен тупым животным.

439. Если бы не эти Божественные откровения, лю­дям только бы и оставалось, что превознести себя, вняв тайному голосу, нашептывавшему о былом их величии, или, напротив того, впасть в уныние, ощутив нынешнее свое бессилие. Ибо кто не постиг истину во всей ее полноте, тот никогда не достигнет совершенной добро­детели. Одни считают человеческую натуру непорочной, другие — неисправимой и соответственно погрязают или в гордыне, или в лености, а эти пороки — исток всех других пороков, потому что леность мешает их побороть, а гордыня — с ними расстаться. Ибо не познавшие превосходства человеческой натуры не ведают о ее по­рочности и, значит, умеют справляться с леностью, но попадают в плен к гордыне, а сознающие порочность человеческой натуры не ведают о ее высоком достоинстве и, значит, без труда справляются с тщеславием, но с головой погружаются в отчаяние. Вот это и породило множество сект — стоиков, эпикурейцев, догматиков, академиков и др.

Исцелить эти пороки дано только христианскому вероучению, но не с помощью земной мудрости, одним вытесняя другого, а с помощью евангельской простоты, вытесняя сразу обоих. Ибо христианство учит правед­ных, что оно возвышает их до причащения Самому Господу, но что и в этом столь благостном состоянии духа они несут в себе порчу, которая до скончания дней обрекает их власти заблуждений, горестей, смерти, гре­ха; и в то же время оно взывает к закоренелым без­божникам, твердит им, что и они могут сподобиться милосердия своего Спасителя. И вот, вселяя трепет в тех, кому дарует спасение, и утешая тех, кого сурово осуждает, христианская вера, с одной стороны, умеря­ет страх надеждой и, все время вещая о двойной спо­собности любого человека и причаститься благодати, и погрязнуть в грехах, не дает впасть в отчаянье, хотя при этом так принижает, как никогда не мог бы при­низить разум, а с другой стороны, не дает раздуться от спеси, хотя так возвышает, как никогда не могла бы возвысить наша прирожденная гордыня: тем самым она, христианская вера, как бы вразумляет всех, что лишь ей, не запятнанной заблуждениями и пороками, дано исправлять людей.

Так возможно ли отвергнуть этот свет, льющийся с небес, возможно ли не довериться ему, не возлюбить его? Разве не яснее ясного, что любой из нас ощущает в себе неизгладимые черты совершенства? И не столь же очевидно, что ежечасно дают нам себя чувствовать следствия нашего прискорбного удела? И не об этой ли двойной природе человека кричит сей хаос, сия чудо­вищная путаница голосом столь громоподобным, что не услышать его просто невозможно?

Раздел II. УЗЕЛ

1. Убрать препятствия

440. “Случись на моих глазах чудо, оно укрепило бы веру во мне”, — говорят многие люди. Те, чьи глаза чуда не увидели. Иные доводы разума, если их рассматривать издали, ограничивают наш кругозор, но стоит найти правильную точку зрения, как мы начинаем видеть даже и за пределами нашего кругозора. Людской разум неиссякаемо словоохотлив. Нет правил без исключения, любят повторять люди, как нет истины столь всеобъемлющей, чтобы в любом случае оставаться безошибочной. А если она к обсуждаемому предмету неприменима, этого довольно, чтобы причислить его к исключениям и сказать: “Это утверждение не во всех случаях соответствует данной истине, значит, в этих случаях оно ошибочно”. И нам только и остается, что доказывать: нет, никакой ошибки в нем нет, — и до чего же неловкими и приниженными чувствуем мы себя, если не находим убедительного довода.

441. Порядок. — Окончив послание — “Должно искать Бога”, написать следующее — “Убрать пре­пятствия”, где речь пойдет о “механизме”, о подго­товке механизма, о поисках с помощью здравого ра­зума.