Пешка в большой игре, стр. 69
– Салям алейкум, дорогой! – радостно отозвался тот. Но Верлинов не слишком обольщался доброжелательным тоном. Четыре-пять лет назад, когда КГБ был всесоюзным монолитом, – тогда да... А сейчас готовность помочь могла ровным счетом ничего не значить.
– Встретили твоих людей на узбекской границе, все решили как положено...
Точка проведения операции находилась на юго-востоке Туркмении, в треугольнике между Узбекистаном и Афганистаном. По прямой линии от Ашхабада до нее было семьсот двенадцать километров, от Ташкента – четыреста девяносто, от Душанбе – двести шестьдесят. Поэтому борт, выполняющий спецрейс с группой и техникой для операции «Пески», приземлился в душанбинском аэропорту.
Но суверенность республик не способствовала беспрепятственному движению даже по кратчайшему пути. Генерал Верлинов задействовал старые связи в министерствах безопасности Таджикистана, Узбекистана и Туркмении, однако до последнего не был уверен в успешном прохождении двухсотшестидесятикилометрового маршрута.
Сложнее всего пришлось в Таджикистане, раздираемом клановыми междуусобицами. Помощник президента по делам национальной безопасности и старый приятель Дайр заверил, что все будет хорошо, однако Верлинов подстраховался, подкрепив полученное обещание российским мотострелковым батальоном, оцепившим место разгрузки военно-транспортного самолета и сопроводившего группу до границы.
В Узбекистане их встретили сурхандарьинские чекисты и без происшествий провели по своей территории.
Теперь старый знакомец, улыбчивый рыхлый Ашур, подтвердил прибытие специальной группы на место.
– Спасибо, – сказал Верлинов. – Я твой должник.
– Какие счеты, дорогой! – заливался Ашур. – Приезжай в гости, барана резать будем, плов делать будем, все как положено... На Востоке принято улыбаться.
Приветствовавший гостей на таджикской земле Дайр – сухощавый, в аккуратном европейском костюме, золоченых очках, наблюдая за разгрузкой, все время улыбался. Он умел определять номенклатуру военных грузов даже в ящиках, брезентовых чехлах и под маскировочной сетью.
Вечером, за богатым дастарханом, он ел белый плов с горохом и жареную баранину, улыбаясь, поднимал наполненный водкой стакан, адресуя учтивые слова сотрапезнику – бородатому крепкому человеку в национальной одежде с обветренным, обожженным солнцем лицом.
– Много пулеметов, – деловито докладывал он в перерывах между здравицами. – Больше десяти. Снайперские винтовки, «стингер», еще какая-то труба, вроде гранатомета... Пистолеты двадцатизарядные, гранаты... Машина под брезентом, что-то непонятное в ящике, бурильная установка, тоже замаскированная...
Улыбаясь, Дайр произнес очередной тост, на этот раз – за победу, за освобождение Таджикистана.
– Генерал, что мне звонил, большая шишка в КГБ. Вел секретные военные проекты. И сюда он неспроста людей послал. Что-то затевает на границе...
Сотрапезником улыбчивого Дайра был один из руководителей движения Исламское освобождение Таджикистана.
Движение объединяло боевиков оппозиции, оставшихся на территории республики, и вооруженные отряды, укрывшиеся в Афганистане, поддерживало тесные контакты с моджахедами генерала Дустума.
В случае свержения нынешнего правительства сидящий за дастарханом человек становился видной фигурой в новом руководстве страны. Пока же он обдумывал материальные, военные и политические выгоды от нападения на дерзко проникших в их края неверных.
И улыбался в ответ Дайру.
Глава двадцать первая
Весть о новых людях разносится в пустыне довольно быстро. Ответственный за контакты с местным населением Сайд на родном языке охотно рассказывал всем желающим, что экспедиция ищет воду. Такое объяснение очень правдоподобно и легко принимается за правду: там, где страдают от жажды, свято верят в чудо – бьющий из песка фонтан бесценной жидкости. Все, что поддерживает надежду, принимается без особых размышлений.
Только туркменские чекисты вряд ли поверили в легенду, особенно после того, как Васильев перед расчехлением грузов настоял на их возвращении в город, благодарно уверив, что необходимости в дальнейшей помощи нет.
Если бы житель ближайшего населенного пункта – поселка Мукры подошел к лагерю «искателей воды», он подумал бы, что снимается кино: буровая установка с иностранными надписями, потрепанный «Додж» с номерами штата Калифорния, два человека – высокий рыжий европеец и сухощавый азиат в явно ненашенском облачении: ярко-оранжевых касках и синих полукомбинезонах – центральные фигуры происходящего, именно вокруг них суетились то ли ассистенты режиссера, то ли операторы. Единственное, что не вписывалось в версию киносъемки, – отсутствие кинокамер и большой отряд охраны, по численности почти вдвое превосходящий основную группу.
Бойцы в камуфляжных спецкомплектах «Пустыня-92» кольцом окружили лагерь, контролируя подходы к нему. Сами они оставались практически незаметны даже с десятка метров, но у аборигенов не было никаких шансов увидеть происходящее возле буровой установки.
– Так тоже не пойдет. – Богосов устало оторвался от блестящего цилиндрика, окуляр которого имитировал видоискатель видеокамеры. – Саксаул в кадре, а его никак не спутаешь с креозотовым кустарником.
– Можно вырубить, – сказал Васильев. Он был в светлом пустынном камуфляже, на голове широкополая шляпа с пробковой прокладкой и вентиляционными отверстиями, темные очки, лицо успело обгореть. Пистолет он носил скрытно, под комбинезоном, карман над коленом оттягивала граната.
Богосов покачал головой.
– Там еще характерный рельеф.
В задачу специалиста инсценировок входило не допустить в кадр ни одного идентификационного признака. Угол падения тени, приметный бархан или такыр, промелькнувшая кобра могли выдать подлинное время и место действия.
Поэтому Богосов работал очень кропотливо. До вылета он замучил рыжего «геолога» расспросами о приметах и характерных особенностях «Доджа», типе шин, одежде, погоде в этот сезон. Уже два дня инсценировщик не мог подобрать безупречную композицию.
Бывший нелегал начал нервничать и сменил излюбленный напиток. Всю дорогу и первый день он пил только чай.
– Передвинем буровую на семь метров вправо, а снимать будем отсюда, тогда нормально! – крикнул помощник Богосова, и тот направился апробировать своим окуляром новую точку.
«Иван Петрович Иванов» прошел в палатку, достал из аккумуляторного холодильника бутылку, плеснул в пластиковый стакан и быстро выпил. Гипнотизер Верлинова за несколько дней привел его в норму, он спокойно перенес перелет и суточное продвижение через территории трех республик. Внезапно вновь накатила мутная волна страха и душевных переживаний. Он знал: всему виной возвращение туда, куда возвращаться нельзя. Ведь то, что остальным казалось инсценировочной площадкой, для него являлось куском прошлой жизни.
Это его машина стояла неподалеку от буровой. Этот номер он получал в дорожной полиции штата Калифорния. И пески вокруг были песками Мохаве. Но если машина специально сделана похожей, а номер искусно изготовлен в лаборатории КГБ, если за тентом палатки вовсе не Мохаве, а тщательно подобранный уголок на противоположной стороне земного шара, то кто есть он сам?
За несколько минут водка успела согреться, и очередная порция прошла с трудом. Еще труднее оказалось удержать ее внутри.
Кто есть он сам? Кто стоит в двадцати футах, улыбаясь неизвестно чему? Ведь Чен мертв. Он сам убил Чена. Пусть без умысла – это дела не меняет. Чен не был кадровым сотрудником Центра, значит, его жизнь не шла ни в какое сравнение с жизнью майора Свиридова.
Он удивился, что помнит свою фамилию. За десять лет блужданий по пустыням Большого Бассейна он привык к другому имени и здесь представлялся им.
Нет, он предупредил Чена! Тот вернулся сам, видно, надеялся успеть... Значит, крови товарища на нем нет... Он убил только того парня, который пришел за их жизнями. Самооборона. Обычная самооборона. А с Ченом – несчастный случай. Да.