О чем рассказали мертвые, стр. 4
Приехав на виллу, Мордехай спросил у слуги, следует ли ему снять обувь перед входом в помещение.
— Я забыл, какую веру исповедует ваш хозяин.
— И он не помнит, милорд.
«Только в Салерно, — подумал Мордехай, — люди забывают о своих привычках и богах и полностью отдаются искусству врачевания».
Он сам не понимал, одобряет ли происходящее здесь. Отбросив косные уложения, лекари Салерно расчленяли тела людей, помогали при трудных родах женщинам, им же разрешали заниматься медицинской практикой.
К сотням врачевателей больные люди ехали со всех концов земли в надежде на исцеление.
Глядя вниз, на скопление крыш, шпилей и куполов, и попивая вино, Мордехай не в первый раз поражался тому, что именно этот город, а не Рим, не Париж, не Константинополь и не Иерусалим стал мировым центром медицины.
Вдруг раздался перезвон монастырских колоколов, перемешивающийся с криками муэдзинов, с высоты минаретов зовущих мусульман на молитву, и с голосами канторов из еврейских синагог. Нараставший шум поднялся по холму и достиг ушей сидевшего на балюстраде человека.
Конечно, так и есть. Сплав. Суровые и жадные норманнские авантюристы, создавшие Сицилийское королевство, были дальновидными прагматиками. Если человек действовал в общих интересах, им не было дела до его веры. Если они хотели обеспечить мирную жизнь — а значит, и процветание, — то следовало достичь слияния завоеванных народов. Не должно остаться второсортных сицилийцев. Арабский, греческий, французский, латинский — равноправные языки. Продвижение и успех — человеку любой веры.
«И мне жаловаться не к лицу, — думал Мордехай. — В конце концов, я, еврей, сотрудничал и с греческой ортодоксальной церковью, и с папскими католиками короля-норманна. Приплыл сюда на сицилийской военной галере, которой командует араб».
Внизу на улице перемешались халаты и рыцарские кольчуги, кафтаны и сутаны, а их обладатели не только не плевали друг на друга, но и обменивались приветствиями, новостями и идеями.
— Вот, милорд, — произнес Гай.
Гординус взял письмо.
— Ах да, конечно. Теперь вспомнил… «Симону Менахему отплыть со специальным поручением»… хм… «…евреи Англии оказались в затруднительном и угрожающем положении… Христианских детей истязают и убивают…» О Господи! «…а ответственность возлагают на иудеев…» О Боже, Боже… «Вам поручается разобраться и послать с вышеуказанным Симоном человека, сведущего в причинах смертей, говорящего на английском и иудейском языках и не склонного верить слухам».
Врач улыбнулся секретарю.
— И я послал, не так ли?
Гай наклонился к нему:
— Тогда возник один вопрос, милорд…
— Конечно, послал, я прекрасно помню. И человека, не только отлично разбирающегося в лечении болезней, но и владеющего также латинским, французским и греческим. Первоклассного специалиста. Я сказал это Симону, потому что он был несколько смущен. Я заверил, что лучше никого не найти.
— Замечательно. — Мордехай встал. — Прекрасно.
— Да, — гордо подтвердил Гординус. — Полагаю, мы в точности выполнили требования короля, не так ли, Гай?
— Совершенно верно, милорд.
В поведении слуги сквозило нечто странное — Мордехай привык подмечать подобные вещи. В голову пришла мысль: почему Симон Неаполитанский был смущен личностью человека, назначенного ему в спутники?
— Кстати, как дела у короля? — поинтересовался Гординус. — С той маленькой неприятностью справились?
Не обращая внимания на вопрос, Мордехай в упор посмотрел на Гая:
— Кого он послал?
Слуга перевел взгляд на возобновившего чтение хозяина и ответил, понизив голос:
— Выбор посланца — дело ответственное…
— Послушай, любезный, миссия в высшей степени деликатная. Надеюсь, хозяин выбрал не выходца с Востока? Желтокожего, заметного в Англии, как лимон?
— Нет, нет. — Гординус решил лично принять участие в беседе.
— Хорошо, так кого же вы послали?
Лекарь назвал.
Не веря своим ушам, Мордехай переспросил:
— Вы послали… кого?
Гординус повторил.
Ко всем стенаниям тревожного года прибавился вопль Мордехая:
— Ах ты, старый дурак!
Глава 2
Англия, 1171 год
— Наш приор умирает. — Монах был юн и сильно напуган. — Приор Жоффре умирает, а его даже положить не на что. Во имя Господа, одолжите вашу повозку.
Вся кавалькада наблюдала, как монашек спорил со своими собратьями возле приора, страдающего от мучительной боли и доживающего, возможно, последние минуты. Двое монахов склонялись в пользу легкой повозки настоятельницы и даже согласны были оставить приора на земле — только бы не везти его на крытой повозке язычников, торгующих снадобьями.
Толпа одетых в черное людей, обступившая несчастного аббата, донимала его советами и больше походила на стаю воронья над падалью.
Маленькая монахиня, сопровождающая настоятельницу, совала приору какой-то предмет.
— Ваше преподобие, вот сустав пальца святого. Молю, попробуйте еще раз. Может быть, чудодейственные свойства…
Ее мягкий голос тонул в громких возгласах юродивого по имени Роже Эктонский. Последний докучал аббату чуть ли не от Кентербери.
— Сустав пальца настоящего святого. Только верьте…
Даже настоятельница внесла лепту и посоветовала:
— Только прикладывайте его к телу с усерднейшей молитвой, приор Жоффре, а уж святой маленький Петр сделает свое дело.
Решение принял сам несчастный страдалец, который между стонами и богохульством промычал, что готов направиться хоть к язычникам, только подальше от настоятельницы, надоедливых клириков и прочих ублюдков, которые способны лишь стоять и таращить глаза на умирающего человека. Несколько оживившись, приор заявил, что не желает доставлять им удовольствия зрелищем того, как он испустит дух. Тем временем к богомольцам присоединилась часть проезжавших мимо крестьян. Селяне смешались с пилигримами и с интересом наблюдали за извивающимся на земле аббатом.
Оставалась только повозка шарлатанов-язычников. Поэтому монашек и обратился на норманнском диалекте французского языка к едущим на ней мужчинам. Отрок надеялся, что его поймут — до тех пор двое мужчин и женщина общались на неизвестном языке.
На мгновение они растерялись. Затем женщина — неброско одетое миниатюрное создание — спросила:
— Что с ним случилось?
Монах отмахнулся:
— Отойди, девушка, этот разговор не для женских ушей.
Тот из язычников, что был пониже, с некоторой озабоченностью посмотрел на девушку, но произнес:
— Само собой, э…
— Брат Ниниан, — представился монах.
— А я Симон Неаполитанский. Этого господина зовут Мансур. Само собой, брат Ниниан, наша повозка в вашем распоряжении. Чем захворал благочестивый человек?
Монашек объяснил.
Выражение глаз сарацина не изменилось, однако Симон Неаполитанский выразил глубочайшее сочувствие. Можно ли представить себе более мучительное заболевание?
— Пожалуй, мы сумеем оказать большую помощь, чем вы рассчитываете, — сообщил он. — Меня сопровождает доктор из медицинской школы Салерно…
— Доктор? Он доктор? — Монах бегом бросился к своему аббату и толпе, на ходу крича: — Они из Салерно. Этот смуглый — лекарь из Салерно.
Название города подействовало как лекарство. Известие, что троица приехала из Италии, потрясло всех.
Женщина из повозки снова присоединилась к своим спутникам.
Мансур бросил на Симона косой взгляд.
— Здесь какой-то умник сказал, что я салернский доктор.
— Разве? Разве я это сказал? — Симон всплеснул руками. — Повторяю: меня сопровождает…
Мансур перевел взгляд на женщину.
— Неверный не может помочиться, — сообщил он ей.
— Бедняга, — сказал Симон. — Уже одиннадцать часов мучается. Говорит, что лопнет. Вы в состоянии помочь, доктор? Знаете о таких случаях?
Аделия слышала о подобном. Неудивительно, что приор сильно страдает. Его мочевой пузырь действительно может лопнуть. Она видела на анатомическом столе труп мужчины, умершего от разрыва мочевого пузыря. Гординус ставил посмертный диагноз и говорил, что пациента можно было спасти, если бы… если бы… ага, вот. Ее приемный отец рассказывал, что видел в Египте настенную роспись, изображавшую ту же процедуру.