Бессмертные, стр. 118

Она взглянула на свое лицо в зеркале, затем повернулась к Джеку — в уголках глаз у нее сияли капли слез — и заплакала:

— Ох, Джек, я так боюсь .

Он поднялся, поставил бутылку с содовой, обнял ее и крепко прижал к себе. Понемногу она успокоилась, только тогда он выпустил ее из своих объятий и произнес тихим и нежным голосом, но отчетливо и серьезно:

— Никогда ничего не бойся.

36

И все же страх с новой силой охватил ее, уже в самолете, по пути в Лос-Анджелес.

Пять лет, говорила она себе, это большой срок. В глазах всего мира она по-прежнему оставалась блондинкой номер один, но ее имя в титрах кинофильмов уже не обеспечивало огромных кассовых сборов, а истории о ее опозданиях на съемки и личных проблемах отпугивали режиссеров и продюсеров. Это бы еще можно было пережить, но вот сознание того, что она возвращается в родной город, как побитая собака, приводило ее в отчаяние.

Эта мысль не давала ей покоя. Она поселилась в бунгало отеля “Беверли-Хиллз”, в том самом, где начинался ее роман с Ивом и закончилась супружеская жизнь с Артуром, но через неделю переехала в дом Фрэнка Синатры — его в это время не было в городе — и стала подыскивать себе жилье. Она узнала, что ее прежняя квартира в доме на углу Доэни-стрит и Синтия-стрит пустовала.

Она перевезла туда свой чемодан и, даже не удосужившись как следует распаковать вещи, забегала по врачам. Она регулярно посещала доктора Ральфа Гринсона, своего психиатра, доктора Хаймана Энгельберга, терапевта, а также еще нескольких врачей, о которых не стала говорить Гринсону.

Постепенно вся ее жизнь снова сосредоточилась вокруг одной-единственной цели — добыть необходимые рецепты. Днем она просиживала в кабинетах врачей, а вечерами бродила в поисках освещенных неоновым светом круглосуточных аптек, где ее не знали. К своему ужасу, она обнаружила, что таблетки перестают действовать на ее организм, поэтому дозы приходилось постоянно увеличивать. Она употребляла лекарства в таких количествах, что, узнай об этом доктор Гринсон или доктор Крис, они немедленно забили бы тревогу.

Вскоре ее затянуло в местную “банду”. Ее “лучшими друзьями” стали Фрэнк, Питер Лофорд, Сэмми Дэйвис-младший и Дин Мартин. Она “примазалась” к ним, участвовала в их пьяных пирушках, помогала им выбирать девочек, весело чокалась с ними, хохоча над непристойными шутками, шумно веселясь, восставая против всех законов киностудий и кодексов поведения кинозвезд.

Ей казалось, она искренне любит их всех — Дино, Сэмми, Фрэнки, Питера, — она считала их своими друзьями и поклонниками, а они уважали ее, поскольку были посвящены в ее тайну, знали о ее связи с “Прези”, как она теперь называла Джека. Однако ночи она по-прежнему проводила без сна и в одиночестве, все в той же квартире, из которой она когда-то уехала, чтобы завоевать весь мир.

Фрэнк подарил ей маленького песика, потому что каждый раз, подвыпив немного, она начинала плакать, вспоминая бедняжку Хьюго — собаку, которая осталась в Коннектикуте у Артура. Песик был маленький, пушистый, беленький — с такими собачонками гуляют проститутки в Майами; он сразу привязался к ней всей душой. В качестве шутки, которая была понятна только ей и Фрэнку, она дала песику имя Мафия, сокращенно Мэф, хотя все стали звать собачку Моф, потому что это рифмовалось со словом “mop” [18]. Песик и впрямь был похож на копну волос.

Не менее одного раза в день она звонила Джеку по специальному номеру, который он ей дал. Ей не всегда удавалось дозвониться до него, но это было вполне объяснимо, да она и не надеялась постоянно заставать его на месте. Когда ей все же удавалось дозвониться до него, он, как правило, мог уделить ей всего минуту, но иногда они говорили подолгу.

Порой они беседовали по нескольку часов, в другой же раз ее звонок заставал его во время совещания. Тогда он говорил приглушенным шепотом, делая вид, что ему звонят из Пентагона. А однажды ее неправильно соединили; ей ответила Джеки и сразу же положила трубку.

И все же, несмотря ни на что, эти разговоры с Джеком придавали ей силы, и в те дни, когда ей удавалось поговорить с ним, она лучше спала и пила меньше таблеток. Иногда, разговаривая с ним ночью, она начинала возбуждать себя, и под воздействием его голоса, таблеток и выпитого вина ее тело и мозг погружались в ленивое, чувственное, сладкое состояние полудремы.

Ее подавленность объяснялась не только тоской по Джеку, хотя и этого было достаточно, чтобы прийти в отчаяние. Киностудия никак не могла предложить работу своей самой прославленной актрисе. Она ненавидела Занука, это верно, но, во всяком случае, он за это время уже наверняка обеспечил бы ей один или два фильма. Новая администрация состояла из крохоборов с чисто бухгалтерским мышлением. Студия была на грани банкротства, а они все урезали расходы и от Мэрилин шарахались, как от тифозной!

Как-то на вечеринке у Фрэнка она встретила Эрона Дайамонда, знаменитого менеджера.

— Как дела, девушка? — прокричал он, подходя к ней.

— Превосходно, Эрон, — ответила она, наклоняясь, чтобы поцеловать его в лысую макушку. Его гладкая голова была похожа на изваяние — символ удачи и везения, так сказать, отполированный Будда.

— Тогда почему у тебя вид, как у облезлой кошки?

Она не обиделась на него. Дайамонд не церемонился в выражениях, но сердце у него было доброе — такое сочетание возможно только в мире кино.

— По-моему, я выгляжу неплохо, Эрон, — возразила она.

— Не-а. Ты не способна выглядеть плохо, тебе это недоступно, но вид у тебя несчастный. Как дела на любовном фронте?

— На любовном фронте comme ci comme ca . — Она махнула рукой.

— Как работа?

— Скорее comme ci, чем comme cа , я бы так сказала.

— Эти подонки из твоей студии говорят, будто ты уже не та, что прежде. Тебе это известно, не так ли? Кажется, они скорее разорятся к чертям собачьим со своей “Клеопатрой”, чем дадут тебе возможность работать.

— Они предлагали мне кое-что… Но мне не понравилось.

— Bubkis , так? Они надеются, что ты отклонишь все их предложения, чтобы потом подать на тебя в суд за нарушение контракта. Слушай, у меня есть сценарий, по мотивам старого фильма “Моя любимая жена”; там снимались Айрин Дан и Кэри Грант. По-моему, Дино хочет сыграть в фильме по этому сценарию. Он будет называться “Что-то должно произойти”. Сценарий потрясающий — хорошая, умная комедия, как раз для тебя. Давай я поговорю с ними.

— Гм. — Ее привлекала идея работать с кем-нибудь из тех, кто ей нравился , например с Дином Мартином. Дино, она была уверена, защитит ее перед администрацией студии, если у нее возникнут какие-нибудь сложности. — Я посмотрю сценарий, Эрон, — сказала она. — Пришли мне его.

— Значит, договорились. Завтра же получишь. — Дайамонд похлопал ее по мягкому месту и исчез в толпе, как будто его и не было вовсе, но на следующее утро сценарий лежал у нее дома.

Прочитав его, она согласилась, что, возможно, это как раз то, что ей нужно. Это была история о женщине, которую семь лет считали умершей, но она возвращается из небытия и узнает, что ее муж женился на другой. Диалог был написан интересно, остроумно, но не вычурно — как раз такой стиль ей и нравился. Ее роль была окрашена некоторыми элементами комизма, и она знала, что сумеет достойно изобразить это на экране.

Ее жизнь наконец-то стала налаживаться.

Но тяжелая болезнь подкосила ее.

Как только я узнал, что Мэрилин находится в одной из больниц Нью-Йорка, я немедленно поехал к ней. На этот раз ее удалось поместить в больницу без лишней огласки. Когда я приехал, она отдыхала в уютной палате и вид у нее был спокойный, хотя она казалась худой, как Одри Хепберн.

Здоровье Мэрилин пошатнулось. Тяжелые болезни обрушивались на нее одна за одной. Сначала врачи в Лос-Анджелесе в срочном порядке положили ее в больницу “Ливанские кедры”, где ей сделали операцию на поджелудочной железе. После этого она улетела в Нью-Йорк, — очевидно, чтобы повидаться с Джеком, — но там у нее возникли боли в желчном пузыре, и ей срочно пришлось делать еще одну операцию.