Окольцованная птица, стр. 18

— Ладно, сама большая, — усмехнулся Сомов. — Как хочешь. Если твои кредиторы…

— Они скоро запустят счетчик. Но у меня такое чувство, что произойдет нечто… Что-то такое… выход найдется сам собой.

— Да, милочка, если бы ты брала в долг у наших людей…

— Вы хотите сказать, такие деньги, как мне дали в Москве, лежат у наших в бабушкиных сундуках?

— Да ясное дело, не лежат, — вздохнул он.

— Потому-то отец и свел меня с теми людьми.

— Но ты не хочешь, чтобы он…

— Об этом не может быть и речи. — Она вздернула подбородок, щеки покрылись румянцем, а хвост цвета ржаной соломы метнулся на спине.

— Понял, милочка. Что ж, флаг тебе в руки. Так когда тебя звали в Туманный Альбион?

Она расплылась в улыбке:

— Они пришлют письмо, но, судя по всему, в конце лета. После того, как все сведения по вальдшнепам сойдутся у них в компьютере. А какие милые люди! «Мисс Ульяна Кузьмина, имеем честь пригласить вас…» — почти пропела она, и глаза ее засияли. Сомов не мог отвести взгляда от ее лица. Сейчас она похожа на свою мать в молодости.

— Как матушка-то? Ничего?

— Лучше всех. — Ульяна пожала плечами. — Она говорит, что, наверное, скоро изменит свой статус. — Она сделала паузу, давая время Сомычу удивиться как следует. — Они поженятся.

— Да? Ее поп хочет отойти от церковных дел?

— Во-первых, он не поп, — одернула Сомыча Ульяна.

— Прости, извини. — Он поднял руки кверху, сдаваясь. — Я в этом деле не силен, мне они все на одно лицо, то есть на бороду или рясу. — Он хихикнул. — Но не важно. Я про другое. Он что же, отошел от дел?

— Мама говорит, что ему предлагают заняться изданием духовной литературы. — Она пожала плечами, в который раз удивляясь и восторгаясь. — Видите, когда натура цельная, как у мамы, ее все равно приведет туда, куда надо. Снова к книгам. Просто на другом витке.

— Да, у вас в семье все цельные. Потому вы все в разных местах и стоите, как столбы, — проворчал он.

— Но у нас хорошие отношения, — сказала Ульяна.

— Это правда. Потому что у вас голова тоже цельная.

— Просто мы все — и отец, и мама, и я — считаем, что люди должны жить так, как они хотят. Ведь жизнь — собственность каждого. Незачем поддаваться чужому давлению, иначе потеряешь себя.

— Это, знаешь ли, когда и впрямь есть что терять. Когда сам личность. Когда знаешь точно, что тебе надо. Слыхала, внучка бухгалтерши, пигалица восемнадцати лет, завтра замуж выходит?

— Вот она-то правильно делает. Она не знает, что с собой делать, потому и отдает себя другому, пускай он ею занимается. Хорошо, если он знает, что с ней делать.

— Природа подскажет. — Сомов подмигнул! — Не все же такие умные, как ты. Только если бы все такие умные были, человеческий род прекратил бы существование.

— А кто вам сказал, что я не собираюсь заводить детей?

— Но ты замуж-то не собираешься?

— А разве это обязательно? — Она пожала плечами. — Вот будет мне под сорок, и… рожу.

— От кого же?

— Ну… найду от кого.

— От донора только не советую, — ехидно сощурился Сомов. — Выродишь черт знает кого.

— Я поищу в донорской базе за границей. К тому времени я стану вполне состоятельной бизнесменкой, разбогатев на угле для пикников. — Она хмыкнула.

— Ага, и на карпах.

— Нет, в следующий раз я запущу в пруд форель.

— Ох, я тебя умоляю, — простонал Сомов.

— Или сомов, они живучие и толстокожие. — В глазах Ульяны заплясали искорки. — Как ты, Сом Сомыч.

— Вот это правильно, — басом расхохотался он. — Слушай, хочешь еще посмеяться?

— Хочу.

— Мужички, которых ты привезла со станции, выпили перед отъездом в тайгу и спрашивают меня: «Как же, Сомов, ты сумел такую Артемиду при себе удержать? Завлечь-то можно, но вот удержать… Ты молодец. Мы у вас тут и глазами отдыхаем». Вот как ты их потрясла. А я им говорю: «У меня, видите, все качественное. В заказнике должно быть все самое лучшее. Но имейте в виду, все находится под строжайшей охраной. И не только государства». — Он подмигнул ей.

— Тоже мне, — фыркнула Ульяна, — ценители! На себя бы посмотрели.

— Они себя видят прежними, дорогуша. Вот и ты думаешь, что в возрасте под сорок будешь такой же, как сейчас. Не обольщайся, извини за грубость. Поверь, блеск из глаз уйдет, а это означает одно: душа остывает. У других это виднее, чем у себя.

Дверь в кабинет открылась, и на пороге возникла Надюша.

— А я тебя ищу с собаками. — Она грозно взглянула на Ульяну. — На примерку — шагом марш!

— Ишь, какая командирша, — улыбнулся Сомов, с любовью глядя на жену. — За что это мне в жизни так повезло?

— Наверное, за блеск в глазах, который до сих пор не угасает.

— А ты ехидина, Кузьмина. Это у тебя от матери. Между прочим, запомни, блеск в глазах бывает отраженный. Вот смотрю в блестящие глаза своей жены, и мои блестят. Это тоже имей в виду. Запомни.

— Запомню, поэтому все хотят жениться на тех, кто намно-ого моложе.

— Глупая, женятся на тех, кого любят.

— Пош-шли, — зашипела Надежда, — а то у меня вдохновение пропадет. Ишь, философы собрались. Вы на себя посмотрите — сидите в глуши, в тайге, а говорите, будто в столице мира уселись.

— Каждый человек, если с мозгами, конечно, это свой мир. А где тогда у него столица? Естественно, в душе.

— Ох, по-моему, пора побаловать тебя отбивной из чушки. — Она повернулась к Ульяне: — Представляешь, я по утрам пою его морковным соком и не даю никакого мяса.

Потому что ему нужно весной подпитаться витаминами, а чтобы они лучше усваивались, сменить привычную еду на непривычную. Но если вместе с этим его повело на философию, то надо, от греха подальше, посадить его снова на мясо.

— Кусок мяса! Да я тебе сейчас такое выдам, только записывай! — воздел руки к небу Сомыч.

— Умоляю тебя, Ульяна, пойдем отсюда.

Ульяна засмеялась, а Надюша вцепилась ей в руку и потащила за дверь.

— Мясо! — восклицал Сомов. — Мясо! — неслось им вслед.

Улыбка и озорной блеск в глазах Сомова пропали, как только стих стук женских каблуков и хлопнула дверь конторы на первом этаже. Пошутили, и будет. В который раз он прокручивал в голове свою мысль и думал, имеет ли он все-таки право сделать то, что хочет.

Имеет, решил он. Он просто обязан это сделать, потому что слишком многим обязан ее отцу. Он посадил очки на их законное место, сдвинув со лба на переносицу, прижал их, чтобы не болтались, и потянулся за телефоном.

— Привет, дорогой. Да, я. Конечно, важное, иначе я бы тебе не звонил по этому номеру. — Сомов хмыкнул. — Буду краток: придержи Вороного. Скажи ему, что карпы сдохли. Ага. Кислотный дождь. И скажи, что дожди бывают не только кислотные. Град тоже бывает, из свинца преимущественно. Скажи, из твоих уст это прозвучит доходчиво.

Мужчина на другом конце провода рассмеялся:

— У тебя осталось еще одно желание. Два ты уже попросил меня исполнить.

— Я знаю. — Он положил трубку.

Конечно, он знает, но ему не жаль потратить на Ульяну одно из трех желаний.

Роман лежал, закинув руки за голову, и смотрел себе на живот. На нем лежала новая игрушка, за которой он не поленился поехать в Питер, где его свели с коллекционером-антикваром. Тот предложил ему купить вот эту копию старинной винтовки. Такая же копия есть только в Оружейной палате, в Кремле. И у него. Ей сто пять лет, у этой копии все работает, даже есть крошечные патроны, причем заряженные, из нее можно стрелять. Коробка красного дерева тоже той поры.

Он почувствовал, как удовлетворение разливается по телу, словно после свидания с загадочной, удивительной, необычной, нестандартной женщиной. Как…

Как Ульяна Михайловна?

Он засмеялся. Кажется, это ему не грозит. Она отказалась с ним разговаривать в прошлый раз, когда он позвонил, желая сообщить, что выяснил каталожную цену ружья, она совершенно несуразная для России, хотя для Англии, может быть, вполне подходящая. По одежке протягивай ножки, давняя истина, хмыкнул он.