Власов. Два лица генерала, стр. 62

— Вы, немцы, дважды победили меня,-сказал он наконец. — Один раз на Волхове и второй раз здесь, в сердце Германии.

Сергей Фрёлих вспоминает, что эсэсовская вдова Адельхейд (Хейди) Биленберг, руководившая курортом, была весьма интересной особой… Ей было лет тридцать пять. Начитанная, общительная, она охотно играла на гитаре и пела.

«Мы сидели в ее комнате на мягких креслах у круглого стола и пили чай. Казалось, что Власов был под сильным впечатлением от этой необычной уютной атмосферы и вообще от личности хозяйки. Они ходили вместе гулять и с удовольствием беседовали. За это время Власов настолько освоил немецкий язык, что мог заставить себя понимать его, а госпожа Биленберг знала несколько фраз по-русски».

Мы не случайно выделили слова о языке.

Во Власове необыкновенно была развита способность к мимикрии. Он как-то мгновенно улавливал самые слабые токи симпатий и предпочтений и тут же менялся в соответствии с ними, принимая обличив нравящегося его собеседнику (или собеседнице) политического и общественного ландшафта.

Протоиерей Александр Киселев приводит любопытную сценку. Власов спросил у белогвардейского генерала А.А. Лампе о его отношении к РОА.

— Видите ли, Андрей Андреевич,-сказал Лампе, не симпатизировавший планам немецкого национал-социализма относительно России. — Мы с генералом Красновым — монархисты…

Ответ, способный обескуражить кого угодно, но только не Власова.

— Поезжайте в наше село, господа генералы,-дружелюбно загудел он. — Там вы найдете еще одного монархиста — моего отца. Он — кирасир, и его идеал — император Александр Третий.

И дело тут не только в быстроте реакции, не в сообразительности и даже не в беспринципности и цинизме — отца у Власова давно уже не было в живых, — а в способности, как мы говорили, мгновенно улавливать самые слабые токи симпатий и предпочтений собеседников и меняться в соответствии с ними. Меняться, не задумываясь, даже и не сознавая, что ты меняешься.

Вероятно, эта способность, помимо прочих достоинств, и способствовала Власову в преодолении языкового барьера с Хейди Биленберг.

— Вы, я смотрю, господин генерал, совсем уже освоили немецкий язык,-криво улыбаясь, сказал Власову его «домашний святой», Штрик-Штрикфельдт. [222]

— Вильфрид Карлович,-ответил Власов, — для Руполдинга и моего немецкого хватает.

Какая— то горькая ирония ощущается в том, что, создавая свое детище-Комитет освобождения народов России и Русскую освободительную армию, Власов, по сути дела, повторяет карьеру в Китае.

Попав в постель Хейди Биленберг, Власов устанавливает родственные отношения с высшим эсэсовским руководством (брат Хейди был ближайшим помощником Гиммлера). Тогда и обретает наконец реальность его проект создания настоящей, а не пропагандной «Русской освободительной армии»…

Глава пятая

16 сентября 1944 года произошло невероятное. В этот день Власов встретился с «черным Генрихом».

Сохранилась фотография.

Генерал Власов, рейсхфюрер Гиммлер.

Оба в очках. В профиле Гиммлера что-то лисье… Профиль Власова тяжелее, проще.

Д'Алькэн подробно описал это свидание…

Гиммлер приветствовал Власова, и в его взгляде можно было прочесть изумление — генерал произвел на него впечатление своим ростом, достоинством и глубоким голосом.

— Господин генерал,-сказал рейхсфюрер, предложив Власову сесть. — Я должен честно признаться, что я глубоко сожалею, что эта встреча произошла только теперь… Но я уверен, что еще не поздно. Те решения, к которым мы должны здесь прийти, требуют известного времени для созревания. Я не принадлежу к числу людей, быстро выносящих свои суждения, но, если я принимаю какое-нибудь решение, я остаюсь при нем.

И как бы в подтверждение своих слов Гиммлер бросил взгляд на д'Аль-кэна.

— Я знаю,-продолжал он, — что обо мне говорят, но это меня не беспокоит. Болтают что угодно; однако даже эти сплетни повышают мое значение, вызывают большее уважение. Поэтому я и не собираюсь опровергать эти разговоры… Было сделано много ошибок, и я знаю все ошибки, которые касаются вас. Поэтому сегодня я хочу говорить с вами с бесстрашной откровенностью…

Единомыслия относительно «унтерменшей» к осени 1944 года не осталось ни в армии, ни в национал-социалистической партии, ни в организации [223] СС. И «главный эсэсовец рейха», который еще недавно был буквально пропитан идеями об избранничестве немецкой расы, тоже дал слабину. Может быть, его поколебали в убеждениях пытки офицеров и генералов в гестапо, при которых он присутствовал?

Ведь это он сам заговорил об ошибках!

Д'Алькэн вспоминал, что был поражен, с какой легкостью и умением Гиммлер обошел и сгладил пропасть, лежавшую между ним и Власовым.

— Не моя вина, что назначенная нами первая встреча была отложена. Вам известны причины, а также и вся ответственность, тяжелым бременем павшая на мои плечи. Я надеюсь, что вам все это знакомо и понятно!

Власов внимательно следил за Гиммлером и одновременно как бы впитывал в себя перевод доктора Крэгера. Его лицо было похоже на маску, скрывавшую все его мысли, чувства, обвинения и сомнения.

Когда Гиммлер окончил свое обращение, Власов немного помолчал, а затем спокойно, разделяя слова, чтобы облегчить работу переводчика, начал:

— Господин министр! Благодарю вас за приглашение. Верьте, я счастлив, что наконец мне удалось встретиться с одним из настоящих вождей Германии и изложить ему свои мысли… Вы, господин министр, сегодня самый сильный человек в правительстве Третьего рейха, я жез генерал Власов, первый генерал, который в этой войне на боевых полях России разбил германскую армию под Москвой. Разве это не перст судьбы, которой привел к нашей встрече?

Напомним читателю, что причиной, вызвавшей гнев Гиммлера весною 1943 года, были хвастливые слова Власова насчет Русской освободительной армии, без которой немцы никогда не смогут победить Сталина. И сейчас, называя себя первым генералом, который сумел разбить германскую армию, Власов рисковал.

Д'Алькэн никак не комментирует реакцию Гиммлера. Он лишь отмечает, что Гиммлер сдержался, услышав рискованные слова Власова. Только бросил косой взгляд на д'Алькэна и опять застыл.

Но мы прокомментировать этот эпизод обязаны.

Власов всегда умел подать себя. Генеральское искусство приписывать себе чужие заслуги было развито в нем необыкновенно сильно. Это известно, об этом мы уже не раз говорили, и разбираемый эпизод ничего нового не прибавляет для обрисовки этой черты характера Власова.

Новое тут, пожалуй, только необыкновенное мастерство, с которым умудряется Власов как бы отчасти переписать на себя и те победы советских [224] войск, которые были одержаны, когда сам Власов уже перешел на обеспечение немцев.

Фраза Власова выстроена необыкновенно мастерски.

Можно понять из нее, что Власов первым из русских генералов разбил немцев, но можно понять ее и как намек, что он, Власов, первый из генералов, бьющих сейчас немцев на всех фронтах.

Разумеется, разговор, который ведется через переводчиков, не мог удержать всей многозначности вкладываемых в слова смыслов, но Власов и не собирался передоверять доктору Крэгеру его перевод.

За несколько дней до встречи с Гиммлером Власов поведал своему верному Сергею Фрёлиху, как он собирается воевать со Сталиным, когда окажется во главе Русской освободительной армии.

— Меня там знают…-осушив очередной стакан, рассказывал он. — С большим числом командующих генералов я в дружбе… Я хорошо знаю, как он износятся к советской власти. А генералы тоже знают, что я об этом осведомлен. Нам не надо будет друг другу ничего выдумывать. Мы сразу поймем друг друга, хотя бы даже и по телефону.

На самом ли деле он надеялся выиграть войну по телефону или это отчаяние было — Фрёлих так и не понял, но о разговоре, как и было положено, сообщил. Так что Гиммлер теперь, даже если Крэгер и запнулся в переводе, все понял.