Теперь ты меня видишь, стр. 30

В 1888 году Энни Чэпман запрокинули ноги и развели колени, чтобы было видно гениталии. Должно быть, поза призвана была шокировать того, кто ее найдет. А может, Потрошитель просто готовился к следующему этапу, от которого его отвлекли.

У нашего Потрошителя времени было вдоволь.

Большинство женщин, которым перевалило за двадцать пять, хотя бы раз в жизни оказывались у гинеколога на осмотре шейки матки. Мы ложимся на стол и разводим ноги так, что колени оказываются чуть ли не на уровне плеч. Иногда стопы нам крепят в специальных подставках, иногда просто просят развести колени. Эта женщина была похожа на пациентку, ждущую врача. Вот только ни один из врачей, которых я встречала, не стал бы фиксировать согнутые в коленях ноги слоями скотча. Эта женщина не могла ни шелохнуться, ни вскрикнуть, когда в нее вогнали двухфутовый кусок древесины.

Сейчас на этот убийственный кол смотрел Джосбери. И я. В трех дюймах от того места, где он высовывался из тела, были вырезаны четыре буквы.

ЭННИ.

— Да, приятель, мы уже и так поняли, — пробормотал Джосбери, вытирая лицо и сглатывая ком в горле.

Восьмого сентября 1888 года Джон Дэвис сразу же кинулся за помощью. Он остановил двух прохожих и попросил позвать констебля. Сто с лишним лет спустя Марк Джосбери вывел меня на негнущихся ногах из сарая и позвонил инспектору Таллок по мобильному телефону, после чего вызвал местных полицейских по рации в своем автомобиле.

Кто-то — возможно, наш приятель Джон, — опустил юбки, чтобы Энни выглядела чуть пристойнее. Джосбери послал паркового сторожа за новым замком. На этот замок он плотно запер дверь.

Весть уже летела по округе. К сараю стекались работники парка и люди, там отдыхавшие. Я же пока ничего не делала. Я просто стояла, облокотившись на машину Джосбери, и наблюдала за развитием событий. Мне нужно было прийти в себя.

Когда я спросила, что мне делать, Джосбери велел стоять у входа и отгонять зевак. Я видела, как подъезжают патрульные машины: первая, вторая… Джосбери расположил офицеров по всем четырем сторонам и даже привлек к охране места преступления нескольких сторожей. Прибывало все больше полицейских, и вскоре меня сменили на посту. Как быть дальше, я не знала и просто села в машину Джосбери. Оттуда я видела, как растягивают желтую ленту вокруг сарая, а внутрь заходит первый криминалист. Этим убийством, как и предыдущим, займется Льюисхэм, но надо будет держать Тауэр-Хэмлетс в курсе.

Джосбери подбежал к серебристому «мерседесу», как только тот остановился прямо посреди газона. Он не позволил Таллок идти дальше. Она посмотрела на него и кивнула, заверяя, что сможет это вынести. Они о чем-то поговорили, потом посмотрели на меня и, похоже, завязали спор. Если я не ошиблась, победителем вышел Джосбери. Сказав ему еще пару слов, Таллок пошла к сараю, а Джосбери ко мне — в компании Стеннинга.

— Ты как? — спросил он, когда расстояние между нами достаточно сократилось.

— Нормально.

— Пройтись не хочешь?

Я решила, что он хочет отправить меня по какому-нибудь мелкому поручению.

— Куда?

— Ну, погулять. Выйди за внешний кордон, как будто хочешь просто подышать воздухом.

Внешний кордон устанавливали за прудом, чтобы на территорию не лезли посторонние.

— Вполне возможно, что наш друг по-прежнему здесь. Не верти головой. Он может наблюдать за нашей суетой из укрытия. И он будет крайне рад тебя увидеть. Просто походи туда-сюда, а мы со Стеннингом будем искать людей, которые слишком уж пристально на тебя глазеют.

До меня не сразу дошел смысл его затеи.

— То есть я буду у вас приманкой, так?

— Лэйси, мы же рядом, — сказал Стеннинг. — Если кто-то хотя бы приблизится к тебе, мы тут же его схватим.

— Само собой, — подтвердил Джосбери. — Также хочу отметить, что это не официальное распоряжение начальства и ты можешь отказаться в любой момент, а детектив-инспектор Таллок пообещала, в случае чего, лично отрезать мне яйца и скормить их голубям у Саусваркского собора.

Я с трудом сдержала улыбку.

— Не отказалась бы на это посмотреть.

Стеннинг похлопал меня по плечу, и они отошли в сторону. Через пару секунд я уже их не видела. Опустив голову, я потерла шею. Если повезет, со стороны покажется, будто она затекла от долгого сидения в машине.

Я пошла вдоль пруда по асфальтовой тропинке, которая вывела меня к толпе зевак, собравшихся у внешнего кордона.

— Разрешите пройти, — пробормотала я.

И, не оглядываясь, прошла мимо детской площадки, следуя вдоль голубого металлического ограждения. Скоро асфальт закончился, сменившись обычной дорожкой, которая тянулась к вершине невысокого травянистого пригорка. Слева простирались поля для каких-то командных игр, за парком высился розовый дом. На холме там и сям торчали деревья, но их было слишком мало, чтобы беспокоиться, не прячется ли кто-то в чаще.

Прямо мне под ноги откуда ни возьмись прыгнула большущая ворона, что, согласитесь, сложно трактовать как добрый знак.

День неумолимо шел к закату, и небо уже окрасилось той прелестной бирюзой, которую видишь только осенними вечерами. Странное это время, мне всегда так казалось: уже не день, еще не вечер, промежуточная пора, когда знакомый мир может резко изменить очертания.

Я понимала, что мир, знакомый мне, очертания уже изменил.

Лодочный сарай переливался многоцветными огнями, как цирк шапито. Приехал полицейский врач. Я видела множество людей, снующих из стороны в сторону, но знала, что они меня не видят: слишком яркий свет. Я по большому счету стала невидимой.

Но невидимыми стали также Джосбери и Стеннинг, и это меня беспокоило. Оставалось надеяться, что они меня не подведут. В противном случае ситуация вырисовывалась следующая: я одна, в сотнях метров от коллег, иду по темнеющему парку в полном распоряжении человека, который умеет долго, с упоением свежевать женщин, но в случае необходимости проявляет завидную расторопность.

Миновав вершину, я снова пошла вниз и продвигалась вперед, пока путь мне не преградило небольшое озерцо. Что творилось по ту сторону игровой площадки, я уже не видела. Своих охранников — тоже. Если они действительно бросили меня тут, то за право отрезать Джосбери яйца Таллок придется побороться.

В небе уже сияла открытая на три четверти луна, высыпали первые звезды. По периметру озера были высажены кусты, и я решила его обойти. Так, наверное, будет опаснее, чем оставаться на виду, но что делать. Пока я в безопасности, он ко мне не приблизится.

В озере отражались последние сполохи заката, и рябь вокруг камышей густо розовела. По поверхности воды плыли, словно миниатюрные лодочки, буковые листья бронзового цвета. В таком городе, как Лондон, шум никогда не прекращается, но посреди большого парка он снижается до фонового гула, вроде как мошкара гудит погожим летним днем. Только в парках можно найти хоть какое-то подобие тишины и спокойствия. Впрочем, глядя на листок, сорвавшийся с ветки и спланировавший на воду, я подумала, что, пожалуй, у меня еще никогда в жизни не было так тревожно на душе.

Тьма сгущалась, и тени скользили по траве, словно преследуя меня. Гомон полицейских сюда почти не долетал. Я дошла до самого края и вздрогнула, заслышав внезапный шорох, а следом за ним — пронзительный, беспокойный вопль. Но это оказалась всего лишь утка, выскочившая из камышовых зарослей. Теперь она как оглашенная загребала лапками, оставляя за собой пенную дорожку. Зыбь, идущая по воде, словно что-то мне шептала.

Джосбери, будь он неладен! Неужели недостаточно того, что я увидела? Неужели мне обязательно расхаживать с неоновой табличкой «Я следующая» на виду у этого монстра?

Глухой шлепок теннисного мячика, отскочившего от ракетки. Волосы у меня на затылке встали дыбом. В это время парки обычно уже закрыты. Мои коллеги, наверно, разгоняют последних посетителей. Никто не может играть сейчас в теннис. К тому же до корта отсюда далеко.