Рога, стр. 11

Иг отпустил ее руку, словно голый провод, дернувший его тысячью вольт, вскрикнул и, запинаясь, попятился. Его бабушка зашевелилась и приоткрыла один глаз.

— О! — сказала она. — Ты.

— Извини, пожалуйста. Я не хотел тебя будить.

— И очень жаль, что разбудил. Я хотела спать. Во сне я счастливее. Или ты думаешь, я хотела видеть тебя?

Иг почувствовал, как в его груди собирается холодок. Бабушка отвернула от него лицо.

— Когда я смотрю на тебя, мне хочется умереть.

— Правда? — спросил Иг.

— Я не могу встречаться с подругами, я не могу ходить в церковь, все на меня пялятся. Все они знают, что ты сделал. Из-за этого мне хочется умереть. А затем ты приезжаешь сюда и вывозишь меня на прогулку. Я ненавижу эти прогулки, потому что люди видят нас вместе. Ты себе даже не представляешь, как это трудно — притворяться, что я тебя не ненавижу. Я всегда считала, что с тобой что-то не так. Как шумно ты дышишь, когда куда-нибудь пробежался. Ты всегда дышал ртом, как собака особенно в присутствии хорошеньких девочек. И ты всегда был тупой. Гораздо тупее своего брата. Я пыталась сказать об этом Лидии. Я говорила ей не знаю сколько раз, что с тобой что-то не так. Но она не хотела меня слушать, и посмотри, чем все это кончилось. Нам придется теперь с этим жить.

Вера закрыла глаза ладонью, ее подбородок задрожал. Тихо пятясь, Иг услышал, как она начала всхлипывать.

Иг миновал крыльцо и через открытую дверь вошел в пещерную тьму прихожей. У него мелькнула мысль пойти в свою старую спальню и полежать. Ему хотелось уделить какое-то время самому себе, побыть в прохладной полутьме, в окружении концертных постеров и детских книг. Но затем, проходя мимо кабинета матери, он услышал шорох перекладываемых бумаг и машинально развернулся, чтобы взглянуть на нее.

Его мать склонилась над письменным столом, водя пальцем по каким-то бумагам, время от времени выхватывая одну из них и кладя ее в кожаную папку. Когда она вот так наклонялась, ее юбка в полоску туго обтягивала ягодицы. Отец познакомился с ней, когда она танцевала в Вегасе, и у нее до сих пор сохранился упругий кордебалетный зад. Игу снова вспомнилось то, что он ненароком узнал из Вериной головы, бабушкину святую уверенность, что Лидия была шлюхой и даже хуже, но тут же отбросил все это как сенильную фантазию. Его мать служила в Совете Нью-Гэмпшира по делам искусства и читала русские романы, и даже когда она танцевала в Вегасе, то, по крайней мере, прикрывала некоторые места страусиными перьями.

Когда Лидия заметила Ига, смотревшего на нее с порога, ее папка соскользнула с колена. Она ее поймала, но было уже поздно, бумаги веером рассыпались по полу. Некоторые из них закачались в воздухе в бесцельной, неторопливой манере снежинок, и Иг снова подумал о дельтапланеристах. Иногда люди прыгали с Королевиной Кручи и без всяких крыльев. Это место облюбовали самоубийцы. Может быть, стоит и ему туда съездить.

— Игги, — сказала мать, — я не знала, что ты сегодня придешь.

— Я знаю. Я тут все ездил туда-сюда. Я не знаю, куда мне податься. Это утро стало настоящим адом.

— Бедный мой мальчик, — сказала Лидия. Ее лоб сочувственно наморщился.

Иг уже очень давно не видел на лицах людей сочувственного выражения и так хотел хоть чьего-нибудь сочувствия, что, встретив его, как-то сразу обмяк.

— Мама, со мной происходит нечто ужасное, — сказал он срывающимся голосом.

Впервые за все это утро он был близок к тому, чтобы расплакаться.

— Бедный мой мальчик, — повторила мать. — Ну почему ты не мог пойти к кому-нибудь другому?

— Извини?

— Я не хочу больше слышать о твоих проблемах.

Жгучее ощущение в его глазах слабело, порыв заплакать стихал так же быстро, как и пришел. Рога запульсировали саднящей болью, даже не совсем неприятной.

— Я вляпался в неприятности.

— Я не желаю этого слушать. Не хочу этого знать.

Мать присела на корточки, собирая свои бумаги и засовывая их в папку.

— Мама, — сказал Иг.

— Когда ты говоришь, мне хочется петь! — крикнула она и закрыла уши ладонями, — Лалала-ла-ла-ла!Я не хочу слушать. Я хочу задержать дыхание, пока ты не уйдешь.

Она глубоко вдохнула и задержала дыхание. Ее щеки надулись.

Иг пересек комнату и опустился на корточки в таком месте, где ей не приходилось на него смотреть. Она так и сидела, закрыв ладонями уши и плотно сжав губы. Иг взял ее папку и стал запихивать в нее бумаги.

— И вот так, значит, ты всегда себя чувствуешь, когда видишь меня?

Лидия яростно закивала, ее глаза блестели.

— Ты только не задохнись, мамочка.

Мать взирала на него еще секунду, а затем открыла рот и глубоко, с присвистом вздохнула. Она молча наблюдала, как он кладет ее бумаги в ее папку.

Когда она снова заговорила, голос ее был тихий и визгливый, слова сыпались очень быстро, собираясь в подобие цепочек.

— Я хочу написать тебе письмо очень милое письмо очень хорошим почерком на своей специальной бумаге чтобы сказать тебе как мы с папой тебя любим и как нам жаль что ты несчастлив и как для всех было бы лучше, чтобы ты просто ушел.

Иг засунул последнюю бумагу в папку и уселся на корточки, держа ее на коленях.

— Ушел — куда?

— Ведь ты же вроде хотел отправиться автостопом на Аляску?

— Вместе с Меррин.

— Или посмотреть Вену?

— Вместе с Меррин.

— Или учиться китайскому? В Пекине?

— Мы с Меррин говорили, не поехать ли во Вьетнам преподавать английский. Но я не думаю, чтобы мы и вправду так сделали.

— Мне все равно, куда ты направишься, лишь бы только не видеть тебя каждую неделю. Лишь бы только не слышать, как ты говоришь о себе, словно все в полном порядке, потому что ничто не в порядке и никогда уже не будет в порядке. Видеть тебя для меня сплошное несчастье. А я просто хочу снова стать счастливой.

Иг отдал ей папку.

— Я не хочу, чтобы ты больше был моим ребенком, — сказала Лидия. — Это слишком тяжело. Я хочу, чтоб у меня был один Терри.

Иг наклонился и чмокнул ее в щеку. И когда он это сделал, то увидел, как она тихо ненавидела его все эти годы за то, что у нее из-за него рубцы на животе. Он лично изувечил ее фигуру, а ведь та была хоть на разворот «Плейбоя». Терри был хорошим, внимательным мальчиком и оставил неповрежденными ее фигуру и кожу, а Иг все на хрен изуродовал. Однажды в Вегасе ей предложили пять косых за единственную ночь с каким-то нефтяным шейхом; конечно, тогда детей у нее еще не было. Вот это были денечки. Самые легкие деньги в ее жизни.

— Уж и не знаю, почему я говорю тебе все это, — сказала Лидия. — Я сама себя ненавижу. Я никогда не была хорошей матерью. — Затем она, похоже, осознала, что ее поцеловали, тронула свою щеку, провела по ней ладонью. Она смаргивала слезы, но когда осознала поцелуй, то улыбнулась. — Ты меня поцеловал. Ты думаешь… ты думаешь сейчас уйти?

В ее голосе дрожала надежда.

— Меня здесь и не было, — сказал Иг.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Вернувшись в прихожую, Иг взглянул через дверь, выходившую на крыльцо, на залитый солнцем внешний мир и подумал, что надо, пожалуй, смываться, смываться поскорее, пока не наткнулся на кого-нибудь еще, на отца или брата. Он уже передумал встречаться с Терри, решил обойтись по возможности без этого. После всего, что ему наговорила мать, Иг уже не хотел подвергать испытаниям свою любовь еще к кому-нибудь.

И все же он не покинул дом через парадную дверь, повернулся и начал взбираться по лестнице. Если уж он здесь, то можно хотя бы заглянуть в свою комнату и посмотреть, не стоит ли чего-нибудь оттуда забрать, уходя из дома. Уходя куда? Он еще не знал. Но в нем не было и уверенности, что он когда-нибудь сюда вернется.

Под ногами у Ига столетние ступени скрипели и бормотали. Как только он ступил на последнюю из них, правая дверь, выходившая в коридор, распахнулась и из нее высунулся отец. Иг видел такую картину уже сотни раз. Его отец был очень любопытен и не мог пропустить, чтобы кто-нибудь поднялся по лестнице, не взглянув, кто же это.