Это не сон, стр. 9

Разве не так обстоят дела?

Мудрость это или трусость? На весах сейчас лежало слишком многое – счастье множества людей, не только ее собственное. Но разве можно сделать людей счастливыми, если чувствуешь глубоко несчастной себя? Разве сможешь улыбаться, когда тебе хочется плакать?

Слезы снова затуманили Кэролайн глаза, но она сморгнула их и повернулась к стене. Будь она проклята, если заплачет еще раз! Все равно слезы ничего не решают…

Кэролайн удалось заснуть только под утро, а когда она проснулась, Тадео уже уехал в Кордову. На подушке муж оставил записку, в которой говорилось, что после такой ночи он постарается больше не задерживаться допоздна в офисе.

Она застонала от невольно охватившего ее возбуждения и тут же почувствовала острое отвращение к себе. Соски затвердели, стоило ей лишь вспомнить, что делал с ними Тадео прошлой ночью. И что она делала с ним!

Отчаянно покраснев и скомкав записку, Кэролайн вдруг вспомнила, что сегодня должны начаться месячные. С ее губ сорвался стон облегчения. Она просто не вынесла бы такого саморазрушительного поведения. Как и лишних дней, проведенных здесь, нервно подумала Кэролайн, надевая халат и устремляясь в детскую.

Она попыталась успокоить себя тем, что через день уже будет на пути домой. Возможно, оказавшись в Лондоне, она сможет заниматься любовью с Тадео, не чувствуя себя потом такой униженной. По крайней мере, Рита будет за тысячи миль от них, и хотя бы по этой причине можно не опасаться, что Тадео удастся уделять им обоим внимание в один и тот же день.

Кэролайн задержалась перед дверью в детскую и несколько раз глубоко вдохнула, чтобы успокоиться. Взяв себя в руки, она нацепила на лицо улыбку и потянула за ручку.

Хотя комната и называлась детской, но была скорее большим игровым залом, с множеством игрушек, которых хватило бы для целого детского сада. Когда она вошла, Антония устраивала чаепитие для трех кукол. Хуан качался на большой, похожей на настоящую лошадке в дальнем углу. Исидора, няня-аргентинка, сидела в кресле у окна и, очевидно, любовалась видом на озеро.

Оно действительно бывало очень красивым по утрам. Вода казалась стеклянной.

Услышав звук открывающейся двери, Исидора повернула голову и встала, улыбаясь вошедшей Кэролайн.

– Доброе утро, сеньора, – сказала она на почти чистом английском, которым усиленно занималась, надеясь со временем попасть в Англию. – Сегодня вы выглядите намного лучше. У вас появился румянец на щеках.

При этом замечании румянец Кэролайн стал еще гуще.

– Да, – отрывисто произнесла она, – головная боль прошла. Спасибо, что присмотрели за детьми, Исидора. Теперь я сама займусь ими.

– Я буду внизу, в кухне, если понадоблюсь, – сказала она, продолжая улыбаться теплой, доброй улыбкой.

Это была двадцатилетняя девушка, пухленькая, очень симпатичная. Она прекрасно ладила с детьми. По-видимому, у нее были младшие братья и сестры, и Исидора помогала матери воспитывать их.

– Мама, ты встала очень поздно, – сказала Антония без укора, но с удивлением. – Я скучала по тебе.

– Я тоже скучала по тебе, милая, – ответила Кэролайн. – Ты не хочешь поцеловать меня?

Антония вскочила с резного деревянного стульчика и, подбежав к ней на крепких маленьких ножках, прыгнула в уже раскрытые объятия.

Девочка обожала обниматься и целоваться. Хуан тоже, но после недавнего замечания Тадео, что избыток нежностей может превратить мальчика в маменькиного сынка, Кэролайн старалась быть с сыном посдержаннее. Теперь Хуан наблюдал за матерью и сестрой, ревниво надув губы.

Она поставила Антонию на пол и направилась к Хуану, который немедленно спрыгнул с лошадки и, повернувшись к ней спиной, принялся с преувеличенным старанием полировать седло.

– А ты не хочешь поцеловать меня, дорогой мой малыш? – ласково спросила Кэролайн, присев рядом на корточки.

Он помедлил, затем с рыданием повернулся и бросился ей на шею.

– Что случилось, Хуан? – со сжавшимся от любви и тревоги сердцем спросила она.

Сын отстранился, его черные глаза блестели.

– Я хочу домой, – всхлипнул мальчик. – Я скучаю по Марми.

Кэролайн сдержала улыбку: вряд ли Марми мог сказать то же о себе. Десятилетний персидский кот достался им от одинокой соседки, которой пришлось перебраться в дом престарелых. В то время Хуан только учился ходить и считал кота лучшей в мире игрушкой. Двигающейся, мяукающей игрушкой, хвост которой был предназначен для того, чтобы за него таскать, уши для того, чтобы в них кричать, а мягкий пушистый живот – для того, чтобы на нем сидеть или лежать.

– Он же не подушка! – пыталась урезонить сына Кэролайн, но безрезультатно.

Как ни странно, кот вовсе не старался избегать своего мучителя. Он никогда не царапался и не шипел на малыша и не убегал от него, хотя легко мог это сделать. Терпение кота казалось поистине непостижимым.

– Я тоже скучаю по Марми, – призналась Кэролайн. – Скоро мы будем дома. – А я хочу еще скорее! – проворчал Хуан.

Кэролайн вздохнула. Она была полностью согласна с сыном.

Глава 4

Наконец-то!

Кэролайн несколько раз вздохнула с облегчением, неся Антонию к выходу на посадку. Из Кордовы в Буэнос-Айрес они прилетели с опозданием, и нервы Кэролайн, и без того натянутые, грозили окончательно разыграться. Но к лондонскому рейсу успели вовремя.

Последние тридцать шесть часов были самыми трудными в ее жизни. Кэролайн чувствовала себя так, словно внутри у нее тикала бомба с часовым механизмом, готовая вот-вот взорваться.

Внешне ей удавалось казаться спокойной, говорить положенные слова свекрови и свекру и вести себя с Тадео насколько возможно обычно.

Но это было нелегко. Пару раз муж бросал на нее озадаченные взгляды, словно чувствовал, что с нею что-то творится, но не мог понять что.

Подумав о Тадео, Кэролайн взглянула на него через плечо. Он шел за ней, спокойный и непринужденный, держа в одной руке портфель, а в другой – руку Хуана. Сын шагал рядом, как маленький мужчина, которым всегда хотел казаться в присутствии своего драгоценного отца. Никаких послаблений вроде несения на руках.

Тадео поймал взгляд жены и одарил ее одной из своих теплых, интимных полуулыбочек, благодаря которым когда-то заставлял чувствовать Кэролайн такой любимой и желанной. Сейчас она только покрепче стиснула зубы и устремила взгляд вперед, чтобы Тадео не заметил вспыхнувшей в нем обиды, и прибавила шагу.

– Хочешь, я понесу Антонию? – крикнул он ей вслед, и что-то в его голосе подсказало Кэролайн, что муж уловил неприязнь, если не во взгляде, то в движениях.

– Нет, спасибо, – не поворачиваясь, холодно ответила она. – Все нормально.

Настолько нормально, насколько возможно, когда живешь во лжи, с горечью подумала Кэролайн. Когда любовь, которую ты испытывала к своему мужу, постепенно превращается в презрение. Когда твое сердце истекает кровью, а твой брак рассыпается в прах!

К несчастью, Кэролайн все-таки пришлось повернуться к Тадео, когда они поднялись на борт самолета и стюардесса протянула руку за ее иностранным паспортом. У Кэролайн его не было.

– У моего мужа, – натянуто сообщила она очень симпатичной девушке и кивнула в сторону Тадео, отходя в сторону и оборачиваясь.

Это был еще один шагом на пути к прозрению – наблюдать, как Тадео ведет себя со стюардессой. Кэролайн всегда знала, что женщины находят его невероятно привлекательным. Официантки спешили немедленно выполнить его заказ. Продавщицы млели. Женщины на улице открыто смотрели ему вслед.

Никогда раньше это не беспокоило Кэролайн, потому что она была уверена в своем браке и безоговорочно доверяла мужу. Кроме того, Тадео, казалось, не замечал направленных на него взглядов и преувеличенного внимания. Где бы они ни появлялись, он не сводил глаз с нее. Он не давал ей ни малейшего повода к ревности, поэтому Кэролайн никогда не ревновала мужа.

Теперь все изменилось. Черное иссушающее душу чувство бушевало в ней, заставляя возмущаться тем, как просветлело лицо бортпроводницы, как очень по-женски и все-таки хищно сверкнули ее зеленые кошачьи глаза, остановившиеся на Тадео.