Вся жизнь – игра, стр. 8

Павел Борисович достал из-под дивана бутылку вина и хватил здоровенный глоток прямо из горлышка (первый раз я видела, как дорогое французское вино пьют на манер дешевого портвейна). Еще двух глотков хватило, чтобы бутылка полностью опустошилась, Павел Борисович швырнул ее в кадку с пальмой и, повалившись на диванчик, захрапел.

Родион смотрел на своего непутевого крестного, а потом кашлянул и проговорил:

– Мне почему-то кажется, что нам пора. – И мы последовали за Маминовым с его семьей, компаньоном и охранником.

Все упомянутые персоны обнаружились в одной из гостиных, внушительной комнате с громадным витражным окном, вызывающим смутные ассоциации с церковью. Родион Потапович подошел к Климовой, которая беседовала с Маминовым-младшим. Тут же ошивался и совершенно пьяный бывший кандидат в члены Политбюро ЦК.

– Анна Ивановна, – сказал Родион хозяйке дома, – мне кажется, что нам пора откланяться. Мы хотели поблагодарить всех за гостеприимство и еще поздравить вас, Алексей Павлович, со знаменательной датой.

Маминов сидел в некотором отдалении от нас и редкими глотками пил вино из тонкого бокала. Возле него торчал неподвижно телохранитель Хал, а на столике виднелась нелепая фигурка подарочного «капиталиста-финансиста», по выражению Павла Борисовича. Услышав обращенные к нему слова Шульгина, экс-банкир не спеша поднял бокал, отвечая на приветствие моего босса.

Из располагающейся неподалеку бильярдной доносился громовой голос неунывающего Мавродитиса. Тот оживленно выигрывал «зеленые» у одного из гостей, крупного рыботорговца. При этом двусмысленно шутил, что выигрывает вовсе не американские доллары, а дико позеленевшие от сырости «деревянные», то бишь родные рубли.

– Дерево-то в сырости покрывается плесенью, ты, рррыбная душа! – посмеиваясь, гремел он, пряча в карман очередной выигрыш.

Рыбный магнат морщился, но аккуратно отсчитывал проигранные суммы. Изредка предлагал прекратить игру, но веселый грек-банкир острил, перекраивая известные шекспировские слова: «Мавродитис сделал свое дело, Мавродитис может уходить? Не-ет, рыбная душа! Еще по «пирамидке»!»

– Телемах дурит, – сказал Маминов, вдруг поднимаясь из кресла. – Хал, иди позови господина Мавродитиса.

– Ты что это задумал, Алексей? – недоуменно спросила Анна Ивановна. – Ты что, уезжать собрался?

– Что-то в этом роде.

– Ты что, из-за отца расстроился?

– Нет, – холодно ответил Маминов. – Стоит он того, чтобы из-за него расстраиваться. Да вон он идет. Полежал и снова в бой. Сил как у молодого.

В самом деле, упомянутый персонаж, растрепанный, с блуждающей дурацкой улыбкой на красном лице, приближался, посылая всем идиотские воздушные поцелуи. У Маминова дрогнули брови, он открыл было рот, явно желая что-то сказать, но тут из бильярдной вышел Хал, а следом за ним в гостиной появился Мавродитис под ручку с одной из дам и громогласно потребовал от всех продолжения банкета.

При этом он умильно смотрел на Маминова и улыбался примерно той же дурацкой улыбкой, что и отец юбиляра. Я даже остановилась и придержала уже намылившегося спускаться по лестнице, к выходу босса:

– Подождите, Родион Потапович. Чрезвычайно интересно. Дурацкое любопытство… Ведь не часто мы бываем в гостях у банкиров и бывших членов ЦК КПСС, правда? Не каждый день видим их в домашней, семейной обстановке. Что касается меня, то никогда прежде не приходилось видеть подвыпившего партийного бонзу, да еще Леонида Ильича!

Босс остановился и улыбнулся:

– Как ты, оказывается, любопытна, Мария.

– Как и всякая женщина, – тут же ответила я.

Тем временем Маминов подступил вплотную к Мавродитису и крепко взял того за отворот пиджака:

– Послушай, Телемах, мы же договорились с тобой, что сегодня следует созвониться с американцами по известной проблеме. Это у нас ночь, а у них-то день! Так что ты должен быть в норме: может, придется принимать решение.

– В-вопросы я урегури… улегури… урегулировал, – ответил тот, – созвонился. И решение того… дуплетом в середину… принял.

– Что?

– А что слышал, – вдруг вылез откуда-то сбоку неугомонный Павел Борисович. – Он, Алешка, давно… острит зуб на твой кус, я тебе говорил, знаешь!.. – Павел Борисович, который так и не нашел второго ботинка и хромал в одном, оступился и едва не упал. Да и упал бы, не подхвати его под руку Леонид Ильич, и пара распоясавшихся стариков-разбойников выдала несколько коленец, чтобы не упасть теперь уже вдвоем.

– Ты созвонился с Америкой? – спросил Маминов.

– Да.

Алексей Павлович холодно смотрел на компаньона. Интересные люди, подумала я, нисколько не удивлюсь, если тут произойдет что-нибудь экстраординарное – со скандалом, а то и с разборкой. По всему было видно, что между первыми лицами «ММБ-Банка» существует скрытое противостояние, не разрешаемое мирным урегулированием, и все это рано или поздно выплеснется наружу.

К тому и шло. Изрядно подогретый алкоголем горячий грек Мавродитис исподлобья смотрел на хмурого шефа и машинально тискал попавшуюся ему под руку девицу. Та отпихивалась и слабо повизгивала.

– Нам пора, – произнес Маминов, смерив Телемаха Одиссеевича спокойным, уничтожающим взглядом. – Поговорим позже.

– Нет, сейчас!..

Я поняла, что сейчас что-то произойдет.

Родион стоял и с интересом смотрел на склоку. В его глазах, верно, это была лишь обычная ссора, пусть двух высокопоставленных лиц.

Но для меня ситуация прочитывалась совсем по-иному. Ласточки летают низко к грозе, кошки убегают из домов к землетрясению, а я – я неосознанно повернулась к громадному витражу, к окну, и там в набрякшем за стеклом, на улице, ночном влажном мраке почудилось движение. Словно дрогнуло и встрепенулось в застывшем воздухе что-то живое. Я знала, что не могу видеть этого, но подсознание настойчиво диктовало, что…

Слабо осознавая, что я делаю, я бросилась к Мавродитису с намерением уложить его на пол, потому что я почти зримо выявила флюиды неотвратимой угрозы, как лапы хищника, тянущиеся к нему. Но тут под ноги некстати ввинтился пьяный Леонид Ильич, и я не успела достать председателя правления «ММБ-Банка».

Неуловимая точечная вспышка света, мгновенно потухшая, – и звонко разлетелось оконное стекло, устилая осколками пол. Волна холодного влажного воздуха ворвалась в гостиную и захлестнула ее. Раздался женский визг, и я с трудом узнала голос Анны Ивановны. Елена Маминова с помертвевшим лицом прислонилась к стене, ее грудь тяжело вздымалась и опускалась.

Телемах Мавродитис недвижно лежал на полу. По его белому костюму, набухая и ширясь, расплывалось алое пятно.

Глава 4

Не хочется вспоминать о том переполохе, который начался после убийства Мавродитиса – неожиданного, жуткого. Только с живостью прорисовывается в мозгу словно окаменевшее лицо Алексея Маминова, отправляющего своих людей на поиски киллера. Пространство перед домом, как черную яму котлована, взрыли лучи прожекторов, шум шагов наполнил дом, крикливые, сухие, как автоматные очереди, голоса полетели в темноту ночи.

Хал оттеснил Маминова в угол и закрыл собой. К экс-банкиру шагнул Родион. На скулах его играли желваки. Халмурзаев преградил моему боссу дорогу, мне даже показалось, что он ударит его, и тогда не миновать… Но Родион Потапович успел выговорить быстро и твердо:

– Стреляли оттуда, – и с уверенностью указал на внушительный темный массив в восьмистах метрах от дома Климова. Там был холм, освещенный луной, и на нем прорисовывался строящийся дом.

Маминов глянул на босса вдумчиво и серьезно и коротко кивнул. Взмахом руки он отрядил несколько человек обшарить окрестности; Хала он оставил при себе.

Помню перекошенный гневом рот враз протрезвевшего Леонида Ильича, который злобно орал на свою охрану:

– Быстрее, тупое отродье, пугливые долбозвоны!

«Пугливые долбозвоны» со скоростью, сделавшей бы честь любой опергруппе, тщательно обшарили недостроенное здание, откуда, по предположению Родиона, и был произведен роковой выстрел, потом перевернули всю округу. А Маминов сидел в холле и молча смотрел на бьющуюся в истерике Анну Ивановну, которую утешал Павел Борисович, на мертвенно-бледную Елену, на притулившегося в углу, как-то сразу постаревшего и жалкого Леонида Ильича.