Шестое чувство, стр. 1
Наталья Корнилова
Шестое чувство
Пролог с окнами
Вечерние сумерки царапали оконное стекло, словно сам склонявшийся к ночному покою вечер просился на ночлег в большую, со старомодными тяжелыми шторами комнату. Сидящий за столом человек вздрогнул и поднял голову. Нет, это во дворе падали листья, ветер закручивал их в осеннюю карусель и швырял в московские окна.
«О-он мне дорог с ранних лет, и его яснее нет… м-масковских ока-а-ан негасимый свет!..» – неимоверно фальшиво вдруг пропел человек, сидящий за столом. – Нервы разгулялись что-то, н-да… – Он был почтенных лет, и потому эта манера говорить с самим собой вслух, кажется, вошла у него в привычку. – Непонятно мне… непонятно.
И он снова углубился в работу.
Минуты шли, слагаясь в часы. Человек склонялся над бумагами, лежащими у него на столе, кряхтя и бормоча, и в пространство комнаты один за другим выцеживались слова: «соматический», «вирулентность», что-то про «каскадный метод» и даже – «эйдетическая психооснова». Тем временем пробило два часа ночи. Кукушка из настенных часов прокуковала, сложила крылышки и, обидевшись на непонятные слова, которые носились в воздухе комнаты, камнем провалилась на место. Человек за столом сидел не разгибаясь еще пятнадцать минут, потом стал протирать очки и наконец удосужился взглянуть на циферблат, за которым притаилась обиженная механическая кукушка.
– Уф-ф… – выдохнул он, округлив щеки. – Пора баиньки…
Старый человек встал из-за стола, разминая затекшую спину и шею. Ему неожиданно показалось, что в комнате сквозняк. Он прекрасно сознавал, что сквозняк в его тщательно закупоренной квартире – это не меньшая редкость, чем, скажем, привидение. Призрак покойной жены, например. Или старого друга, генерала Поземова, жившего тут по соседству. Поземов… «Поземов. Тоже человек был… большой человек», – подумал старик и тут же поймал себя на ощущении, что снова говорит вслух.
– Безобразие, Владлен Моисеевич! – громко выговорил он. – Тут вам не там. Перестаньте болтать и немедленно ступайте спать! А то с этим ненормированным рабочим днем вполне можно и… И так здоровье ни к черту!
Он в последний раз мельком проглядел листы, веером раскиданные по столу, озабоченно выдохнул: «Экая жалость… как раз сейчас, когда самая важная стадия… черт бы его!..» – и стал складывать их в толстую старую папку с плохо гнущимися, словно одеревенелыми, завязками. В углу комнаты, как ненужная мебель, стояли комплектующие компьютера, но Владлен Моисеевич пользовался им только в исключительных случаях. Он по старинке не доверял электронике и самые важные свои документы хранил на бумаге, в папке, в сейфе, стоявшем за одной из портьер. А на компьютере он практически не работал, больше играл. Причем в одну и тут же игру – «Championship Manager-2001/02». Старик был большим любителем футбола и играл за «Манчестер Юнайтед». Виртуально, конечно. Приходившие к нему визитеры, застав его со счастливым лицом, могли не сомневаться, что он радуется только по одной причине: купил в свою виртуальную команду очередного звездного игрока. Ничто другое не вызывало на сухом, носатом, с дряблыми старческими веками лице Владлена Моисеевича Горового эмоций. Больше этой, настоящей, жизни его радовала виртуальная возня с футболистами.
Он вообще всю жизнь работал с людьми так, словно они были не живыми, одушевленными персонами, а вот этим – слабым их подобием в виртуальности. Такая работа. Владлен Моисеевич никогда не распространялся о своей работе, о содержании тех бумаг, которые он положил в сейф. Даже его коллеги порой натыкались на стену недоверия, хотя все то, что старик, упрямствуя, не хотел, как говорится, «светить», было прекрасно им известно.
Владлен Моисеевич спал в своем кабинете. У него были и спальня, и гостиная, принадлежавшая ему квартира, которую он занимал один, вообще была огромна, но старик любил спать на узкой кушетке в кабинете. Хотя в спальне стояла внушительная двуспальная кровать.
Сопя, он улегся на кушетку, поджимая под себя сухие белые ноги. Из головы не шло имя, с которым были связаны все сегодняшние проработки, аналитические пробы и… многое другое. Владлен Моисеевич был настолько скрытен, что кое-что скрывал даже от самого себя.
Как же такое могло произойти? Ведь контроль был отлажен по лучшим стандартам КГБ. И тем не менее… тем не менее. Нужно было вести барражирование… да, на случай непредвиденных обстоятельств.
Старик закряхтел и перевернулся на другой бок. Сон не шел. Он словно находился неподалеку, на расстоянии протянутой руки… у окна, завернувшись в темную, чуть колышущуюся портьеру. Но упорно не желал снизойти к Владлену Моисеевичу, чтобы старый человек – один в огромной квартире – заснул.
Портьеры!..
Только сейчас Владлен Моисеевич понял, что портьеры ну никак не могут колыхаться в этой комнате с наглухо закрытыми окнами. Старик застонал и вскочил с кушетки, но тут его словно схватили за горло… Он закашлялся, вцепившись пальцами в собственную шею. Ему показалось, что его кто-то душит. Но нет… нет. Просто в легкие Владлена Моисеевича Горового попал свежий ночной воздух, которого отродясь не было в его кабинете даже в теплые летние ночи, не говоря уж о теперешних, сентябрьских.
Старик шагнул к окну, портьера шевельнулась и словно бы устремилась ему навстречу. Владлен Моисеевич поджал губы и сухо выговорил:
– Это безобразие! Что вы себе позволяете? Ночью!..
– Совершенно верно, Владлен Моисеевич, – ответили ему почти шепотом. – Это совершенное безобразие с моей стороны, как вы любили говорить.
– Я и сейчас так говорю, – возразил старик. – Это вы приоткрыли окно?
– Мне показалось, что в вашем кабинете несколько спертый воздух.
– Почему вы…
– Одну минуту, Владлен Моисеевич. Сегодня теплая ночь. Нет-нет, не включайте света. Станьте к окну. Правда, сегодня ночью тепло?
– Дурацкие выходки! Между прочим, я был уверен, что вы не будете дурить. Я вас ожидал.
– Ожидали! Так как там насчет бумаг, Владлен Моисеевич?
Старик поднял седые кустистые брови:
– Как, вы… из этих?
– Вот именно, Владлен Моисеевич. Так что насчет документов на куплю-продажу?
– Я и не думал, что ты на такое способен. Ладно. Насчет бумаг: я уже сказал, что это бесполезно! А вот теперь насчет тебя. Это нехорошо, что ты…
– Это очень плохо, драгоценный мой Владлен Моисеевич, – перебили его. – Речь не обо мне, речь о вас. И я говорю: очень плохо.
Старик хотел что-то ответить, но тут он вдруг почувствовал, что в его ушах поднимается высокий звенящий звук. Так у него бывало при вспышках раздражения, при повышении давления… Владлен Моисеевич кашлянул, подавшись вперед, и тут же складки портьер скользнули к его ногам, и старик понял, что на его щиколотках сжимается кольцо чужих пальцев. Владлен Моисеевич хотел сказать, что не нужно таких фокусов, что у него к ночи распухают суставы и что это возрастное, до известной степени нажитое сидячим образом жизни… Но тут он устремился вверх с силой, которую не могли сообщить ему его слабые, отечные в щиколотках ноги. Он перевалился через подоконник со слабым щенячьим стоном и увидел, что в десяти или более метрах под ним ходит волнами черная земля.
Владлен Моисеевич понял, что его просто-напросто выкидывают из окна и нельзя этому никак помешать.
Старик закрыл глаза, попытался уцепиться немеющими пальцами за подоконник, но тут его рванули так, что Горовой вывалился из окна.
Вспороли воздух, принимая тело и снова разгибаясь, ветви деревьев. А еще ниже старика ждали металлические прутья ограды… В московском дворе опять стояла тишина. Но вот возник глухой и тоскливый звук, льющийся волнами, один наплыв за другим.
Это выла собака.
…А в кабинете Горового человек сжал пальцами виски, скорчился, как от страшной боли, и стал раскачиваться взад-вперед… Нижняя губа безвольно отвисла, и с нее, как ниточка слюны, тянулась цепочка, казалось бы, бессмысленных слов: