Жертва мистификации, стр. 20

Беркутов понял, что эксперимент пора заканчивать, а то он плохо может закончиться для соседей Криворотовых.

— Садитесь, Виктор Борисович! — проговорил он властно и указал на стул против себя.

Перегудов трусливо вжал голову в плечи, послушно поплелся к столу, сел.

«С этого и надо было начинать», — подумал Дмитрий, наблюдая за ним.

— Скажите, вы отвозили вчера Михаила Киприяновича после работы?

— Ну, отвозил.

— И куда же вы его отвозили?

— Ну, на эту... На Ленина. Там ещё гостица для этих... для иностранцев.

— Вы отвозили его к гостинице «Сибирь»?

— Да. К ней.

— Ему надо было в гостиницу или в ресторан?

— А я не знаю. Он мне сказал подъехать. Я подъехал. Вот и все.

— Так куда вы подъехали? К гостинице или к ресторану?

— А я это... Я на стоянке там остановился.

— А Аристархов?

— Он забрал у меня ключи и сказал, чтобы ехал домой.

— Значит, машину вы оставили на стоянке, а сами поехали домой? Так?

— Ну, а я чего говорю.

— Ваш шеф с кем-то хотел там встретиться?

— Я не знаю.

— Он вам ничего не говорил?

— Он со мной вообще не говорит.

Беркутов записал объясниня Перегудова. Тот их прочитал, расписался.

— Все. Большое спасибо. Я вас больше не задерживаю.

Перегудов встал и, переминаясь с ноги на ногу, нерешительно спросил:

— Товарищ следователь, а как же быть с моей женой?

Беркутов почувствовал легкое головокружение. Теперь он уже не мог с полной уверенностью сказать — кто над кем прикалывается. Определенно. Заколебал, блин, с этой женой. Едва сдерживаясь, сухо ответил:

— Успокойтесь. С вашей женой и вашими соседями все нормально. Пошутил я. Понятно?

Перегудов ничего не ответил, лишь недобро сверкнул на него глазами, повернулся и, сгорбившись, медленно потопал из кабинета. И глядя ему вслед. Беркутов с тоской подумал:

«Когда-нибудь я со своими приколами нарвусь на большие нериятности. И будет поделом.»

Глава пятая: Друг семейства.

Проанализировав полученную в офисе фирмы информацию, Беркутов решил, что встреча Аристархова с одним или несколькими неизвестными должна была состояться непременно в ресторане. Но идти туда, не имея на руках фотографии коммерсанта, может оказаться занятием совершенно бесполезным. И он вновь направил своего испытанного друга на улицу 1905 года к безутешной вдове. Но «Мутант» в очередной раз выкинул подлянку и, едва увидев на горизонте престижный дом, намертво остановился. То ли ему, старому заслуженному пенсионеру, не нравился этот новый сумерсовременный дом, где проживают хозяева его злейших врагов: «Мерседесов», «БМВ» и прочей сволочи, то ли решил лишний раз напомнить мне, что нуждается в отдыхе и ремонте — пойди разбери. Пришлось топать, как говорили в далеком детстве, пешкодралом.

Аристархова была все в том же красивом платье, но только не совсем походила на безутешную вдову, а вернее, совсем не походила. Теперь перед Беркутовым стояла молодая цветущая женщина в зените своей красоты, которой всегда и во всем сопутствует в жизни удача. Она улыбалась улыбкой святой Магдалины до раскаяния, а свой великолепный бюст держала, как главное оружие в борьбе с жизненными неурядицами и катаклизмами. От неё пахло духами, вином и грехом.

— Дмитрий Константинович! — радостно воскликнула она. — А я отчего-то была уверена, что вы вернетесь, поэтому не стала снимать платье. Проходите, пожалуйста!

Ее самоуверенность больно кольнуло самолюбие Дмитрия. Он шагнул на территорию предполагаемого «противника», как на минное поле, понимая, что в любую секунду может так рвануть, что от его мужского достоинства и самообладания остануться лишь жалкие ошметья. В зале стоял накрытый стол, на котором среди всевозможных холодных закусок стояли несколько красочных бутылок, а за столом сидел этакий стареющий лев с пышной седеющей гривой — эталон мужественности и мужской красоты и с любопытством и некоторым чувством превосходства взирал на вошедшего. Взгляд этот Беркутову определенно не понравился. Если не сказать больше.

— Павел Александрович, разрешите вас познакомить с майором милиции Дмитрием Константиновичем Беркутовым. Он расследует самоубийство Михаила Киприяновича. Дмитрий Константинович, а это друг нашей семьи художник Шмыгов Павел Александрович, о котором я вам говорила, — представила мужчин Аристархова. Дмитрий отметил, что при последних словах Шмыгов бросил быстрый взгляд на хозяйку, и во взгляде этом читалось явное неудовольствие.

Художник встал, шагнул навстречу Беркутову, крепко пожал руку, проговорил красивым баритоном:

— Очень приятно!

— Взаимно.

Шмыгов сделал печальное лицо, сокрушенно вздохнул, развел руками.

— Надо же, какое несчастье! Кто бы мог подумать! Когда мне Мира Владимировна позвонила, то я, знаете ли, не поверил, подумал — глупый розыгрыш. От кого, от кого, а от Миши я никак этого не ожидал.

— Да, — в тон ему ответил Дмитрий. — А вы, стало быть, уже празднуете смерть Аристархова. Правильно. Раньше начнешь, раньше кончишь.

Лица Аристарховой и Шмыгова выразили растерянность. Они переглянулись, не понимая, о чем говорит майор.

— Ну, зачем же вы так, Дмитрий Константинович, — «празднуете»? — решила наконец обидеться красивая вдова. — Вы ведь сами видели, как я переживала смерть Михаила Киприяновича. Просто, решили его помянуть, несколько расслабиться. Что здесь такого плохого?

— Простите, Мира Владимировна, я, верно, не так выразился, — миролюбиво улыбнулся Беркутов. — Бога ради, простите!

— Присаживайтесь к столу, Дмитрий Константинович.

— Спасибо, Мира Владимировна, но вынужден отказаться. Только-что из-за стола. А вот с другом вашего семейства я бы с удовольствем побеседовал. — Беркутов повернулся к Шмыгову. — Вы не возражаете?

— Конечно же, какие могут быть вопросы, — охотно согласился тот.

— Тогда пройдемте в кабинет.

В кабинете все было по-прежнему. Не было лишь пустык бутылок и хрустального стакана, да створки окна на этот раз были плотно закрыты. Мужчины сели на небольшой кожаный диванчик у дальней стены. Закурили. Шмыгов сходил в зал принес пепельницу, поставил на диван между ними.

— Я весь внимания, Дмитрий Константинович.

— Вы давно знали покойного?

— Пять лет. Это ведь он помог организовать первую персональную выставку нашей нынешней знаменитости художника Стрельникова. С его легкой руки тот и пошел в гору. Н-да. На этой выставке мы и познакомились.

— Какие между вами были отношения?

— Самые теплые. Мы были друзьями. И я, не без основания, горжусь этим.

— А что за причины, заставили его это сделать?

— Ума не приложу! Для меня самого это большая загадка. Миша был не из тех, кто легко расстается с жизнью. Он был жизнелюбом. И я до сих пор не могу понять, что заставило это сделать. Мира говорит, что здесь было две пустых бутылки из-под водки. Возможно, белая горячка?

— Возможно. У него были враги?

— Конечно, как у всякого порядочного человека.

— Когда вы видели его в последний раз?

— С неделю назад. Я заходил к нему в офис.

— Вы не заметили никаких странностей в его поведении?

— Нет, абсолютно никаких странностей я не заметил. Он был, как всегда, доброжелателен, сдержан. Он таким был по характеру, — не очень разговорчивым.

— А каковы были его взаимоотношения с женой?

— С Мирой? По-моему, самые теплые. Он её любил и был ей благодарен, что она помогла ему заглушить боль утраты жены и сына. Вы в кусе?

— Да. Где вы были вчера вечером?

— В Доме ученых академгородка на открытии выставки все того же Стрельникова. Вначале на торжествах по случаю открытия, а затем, отметили это дело в ресторане. А что?

— Нет, ничего. Просто спросил. А какая у вас машина, Павел Александрович?

— Пятисотый «Мерседес». А это что, имеет какое-то значение для дела? — Красивые карие глаза Шмыгова стали колючими.

— Неужто картинами можно заработать на такую машину?