Жертва мистификации, стр. 17

— А с его женой беседовали?

— Да. — Беркутов рассказал о содержании объяснений Аристарховой.

— Все ясно, — заключил следователь. — Типичный случай самоубийства.

— С вашим опытом, вам виднее, — смиренно заметил Дмитрий, чем вновь вызвал краску на лицо следователя. — Осталось только узнать, почему после двух бутылок водки его обуяла страсть к ночным полетам?

— А? Да-да, конечно, — тут же согласился Олегов.

Наконец, появился Борис Щерба. Достал из папки несколько листов с объяснениями, протянул следователю. Пояснил:

— Здесь, значит, такое дело. Свидетель Валерий Семенович Кулик из дома напротив пояснил, что в два часа к этому подъезду подъехал джип то ли «Чероки», то ли «Мерседес». Из него вышли двое мужчин и зашли в подъезд.

— Ну и что? — спросил следователь.

— Нет, ничего, — смутился оперуполномоченный. — Просто, я взял объяснение. Может, пригодится. А ещё ряд свидетелей говорят, что на этой вот скамейке до часа ночи гуляла молодежь. Я тоже это записал.

— Все это несущественно, — заключил следователь, пряча объяснения в дипломат, — и к нашему самоубийству никакого отношения не имеет.

— К вашему определенно не имеет, — не упустил Беркутов случая подколоть следователя.

Тот сделал вид, что не расслышал слов майора. Посмотрел на часы. Обрадованно сообщил:

— Время дежурства закончилось. — Он вновь раскрыл дипломат, достал протокол осмотра места происшествия, постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы, объясниния, перереданные ему Щербой, скрепил все канцелярской иголкой и торжественно вручил участковому. — Отдадите в дежурную часть своего отдела для передачи в прокуратуру Центрального района.

— Хорошо, — ответил Забродин, беря бумаги.

— До свидания! — И следователь бодро запрыгал прочь.

— Этот сопляк плохо кончит, — проговорил Беркутов, глядя ему вслед. — Определенно.

С ним все молча согласились. Следователь никому не понравился. Верхогляд. Балаболка. Неужели в прокуратуре тоже напряженка с кадрами, что таких вот стали брать?

— А у нас с вами, господа менты, дежурство, стало быть, продолжается, — заключил Дмитрий, обведя взглядом маленький, но дружный коллектив. — Кроме, естественно, господина подполковника. Оне могут отправляться к своим оладушкам, приготовленным замечательной женщиной и отменной красавицей Леной Колесовой. Очень он, парни, любит эти самые оладушки по утрам. И мы не можем, не имеем морального права лишать господина подполковника такого удовольствия.

— Ну, замолол, — добродушно пробурчал Сергей, вызвав смех присутствующих.

— И что самое печальное, ребята, в наших отношениях с господином подполковником, это то, что все мои благие намерения, наталкиваются на бетонную стену непонимания.

Все, в том числе подполковник Колесов, слушая треп Беркутова, улыбались. Слишком хорошо Сергей знал своего друга, чтобы обижаться на его приколы. Были, конечно, моменты, когда Диме изменяло чувство меры. Были. Но сейчас не тот случай.

— На сегодня я отказываюсь от оладушек, — проговорил он, смеясь. — Я с вами, ребята! Так и быть, положу на алтарь общего дела свой, положенный мне по закону, отгул.

— Это поступок не мальчика, но мужа. Только, Сережа, хорошенько подумай, — нужна ли тебе такая жертва?

— Я подумал, — серьезно ответил Колесов.

— В таком случае, я теперь уверен, что с твоей помощью мы обязательно раскроем тайну этого странного самоубийства, лежащего пока на глубоком дне. Тебе предстоит выяснить — живы ли родители Аристархова, есть ли у него братья, сестры и иные родственники, с которыми он поддерживал связь и, по возможности, взять с них объяснения. А вам, Павел Ефимович, — обратился Беркутов к участковому, — надо все же выяснить все об этом джипе. К кому из жильцов приезжали те двое мужчин?

— Я забыл сказать, товарищ майор, что в двадцать шестой и тридцать четвертой квартире никого не оказалось. Возможно, кто-то из них и уехал на джипе.

— Вот я и говорю — надо выяснить. Мира Владимировна до замужества работала искусствоведом в картинной галерее и преподавала в художественном училище. Надо побывать там и потолковать с работниками о самой Аристарховой, круге её знакомых, подруг, о её взаимоотношениях с мужем. Этим у нас займется Борис Иванович.

Щерба молча кивнул.

— А ты, Вадим Александрович, — обратился Дмитрий к Бушкову, — выяснишь кому из следователей прокуратуры Центрального района будет поручена проверка и окажешь ему посильную помощь.

— Ясно, — криво усмехнулся Бушков, понимая, что его попросту отстраняют от этого дела. «Вот так всегда, — подумал он, — стоит сказать правду, как сразу же становишься неугоден. А из чего, спрашивается, весь этот сыр-бор? Кому-то надоело жить и он решил свести счеты с жизнью. Эка невидаль! Носятся с этими новыми русскими, как с писанной торбой, понагнали оперативников, когда и один участковый бы вполне справился».

— А я, с вашего разрешения, займусь сослуживцами Аристархова. «По коням», господа офицеры! — торжественно закончил Беркутов.

Уже зависшее на безоблачном небе молодое солнце было радостным и ослепительно оптимистичным. Оно обещало людям жару и все, связанные с ней, неприятности.

Глава четвертая: Сослуживцы.

Все, кто был знаком с Дмитрием Беркутовым, считали, что этому неистощимому на выдумки и приколы оптимисту легко и весело живется на родной планетке с симпатичным названием «Земля», что у него никогда не было и не может быть никаких проблем. Да и планета не сама по себе крутиться, а ей придают движение отталкиваясь уверенными ногами от её поверхности такие мужики, как Беркутов. Все остальные бегут уже по инерции. И лишь сам Беркутов, да еще, может быть, его закадычные друзья Сережа Колесов и Юра Дронов, не разделяли общего мнения. Оптимизм — это хорошо, но и он порой не выдерживал, и тогда небо становилось с овчинку, с детское одеяльце, сшитое когда-то мамой из ярких радужных лоскутков, а солнечный диск казался ослепительно черным. Так было, когда его несправедливо выперли из милиции из-за какой-то сволочи, обвинив во всех смертных грехах, так было и позже. Но в последние полтора года ему явно везло в жизни. Во-первых, он наконец нашел именно ту, кого искал всю свою сознательную жизнь, свою Светлану, прекраснее и замечательнее которой, нет и не может быть ни одной женщины на всем белом свете. От своей необыкновенной любви он уже не был желчным и мрачным тираном для своих знакомых и сослуживцев, а стал просто добродушным безобидным малым. А если кто ещё обижался на его шутки, то это были исключительно ханжи и дебилы, которым так и надо. Во-вторых, его востановили в родной ментовке, да ещё с повышением в должности, а затем и в звании. Словом, все складывалось путем. За самоубийство Аристархова он взялся с большой неохотой. Не лежала у него душа к подобным делам, хоть тресни. Он заранее знал, что будет здесь много грязи, фальши, низости, откровенного предательства и тэдэ, и тэпэ, то-есть всего того, чего он терпеть не мог. Но работу, как и любимую жену, не выбирают. Она падает к вам на голову с «неба» в виде указания начальства. А мент, он же человек подневольный. В том-то и дело.

Что же все-таки заставило Аристархова свести счеты с жизнью? Это должна быть очень веская причина. Определенно. Он не выглядел слабаком, чтобы выбрасываться из окна по пустякам. Версию несчастной любви и вероломства жены он отбросил. Значит, надо искать причину на стороне. Почему он так поздно явился домой? Где был, с кем встречался?

Беркутов посмотрел на часы. Половина восьмого. А контора фирмы Аристархова «Гарантия» работала с девяти. До девяти можно ещё позавтракать и с полчасика покимарить. И он направил своего «Мутанта» домой.

Светлана, увидев его, радостно засветилась, обняла, поцеловала, будто сто лет не виделись. При виде жены у Дмитрия тут же улучшилось настроение. Как же ему крупно повезло в жизни, что он её встретил. Правда, пока законных оснований называть Светлану женой у него не было. Если бы какой-нибудь следователь записывал в протокол его анкетные данные, то в лучшем случае написал бы: «Находится в фактических брачных отношениях с гражданкой Бехтеревой С.Н.», а то и просто: «сожительствует». Как-то у них все не получается узаконить отношения.