Верни мне мои легионы!, стр. 35

Значит, можно цивилизовать и германцев. Все, что для этого требуется, — твердая рука и немного времени.

VIII

Арминий подыскал под прикрытием леса еще одно хорошее местечко, дающее неплохой обзор. Отсюда можно было наблюдать за продвижением римлян в Германию. Рейн, граница между Галлией и Германией, установленная еще в ту пору, когда Цезарь вытеснил германцев с западного берега реки, остался за спинами легионеров. Они находились в сердце родины Арминия, во владениях его народа.

Пришла весна — и, словно перелетные птицы, возвращающиеся на прежние гнездовья, вернулись римляне. И точно так же как птицы вьют новые гнезда, легионеры принялись заново отстраивать свой лагерь в Минденуме.

На сей раз Зигимер последовал за Арминием, чтобы тоже увидеть людей, задавшихся целью лишить германцев свободы. Увиденное произвело на отца Арминия должное впечатление. Арминий почувствовал, что отец испытывает к римлянам невольное уважение, потому что и сам отчасти чувствовал то же самое.

— Они работают усердно, а? — проворчал Зигимер. — И быстро.

— Так и есть. Усердно и быстро, — подтвердил Арминий.

Отец нахмурился.

— Если ты зайдешь за дерево, чтобы облегчиться, а потом выглянешь снова, их частокол за это время заметно вырастет.

— Они не были бы столь опасны, если бы не умели делать все как следует и не знали, что и зачем делают, — вздохнул Арминий. — Римляне покорили множество народов и прекрасно знают, что для этого нужно. До сих пор им всегда сопутствовал успех. И боюсь, если они не наделают ошибок, успех будет сопутствовать им и здесь. В Паннонии они побеждают, несмотря на силу и упорство тамошних повстанцев.

— И ты им помогал, — с упреком промолвил Зигимер.

— Верно, — кивнул Арминий. — Но один человек, на чьей бы стороне он ни сражался, не может повлиять на ход войны.

— Герой… — начал было отец.

— Нет, — перебил Арминий, хотя это и было проявлением неуважения. — Среди прочего римляне заставили меня усвоить: для достижения военного успеха герои не играют особой роли. Их воины вполне могли бы быть крестьянами или горшечниками. Они смотрят на это так: у каждого легионера есть своя работа, и, если он как следует ее выполнит, вся армия победит.

— Но не здесь, клянусь богами! — воскликнул Зигимер. — Мы добыли немало римских голов.

— Я знаю, отец, — мягко согласился Арминий. — Но общий итог побед и поражений все равно в их пользу. Признай: если бы все было иначе, разве они стали бы снова возводить этот лагерь? От Рейна досюда долгий путь.

— Не такой уж долгий, — проворчал Зигимер, не желая признавать очевидного.

Арминию было трудно его в этом винить. При виде деловитого спокойствия римлян ему становилось не по себе. Легионеры работали так, словно были уверены: никто и ничто не может помешать им завершить начатый труд. Впрочем, почему «словно»? Арминий, сам служивший во вспомогательных войсках, знал, что римляне действительнов этом уверены. Таков был один из усвоенных им уроков.

Одни легионеры рубили деревья. Другие обтесывали их. Третьи устанавливали на место, сооружая частокол. Четвертые прокладывали вокруг кольца заостренных древесных стволов защитный ров. Пятые насыпали защитный вал из выброшенной изо рва земли. А часть легионеров в полном вооружении несли караул, чтобы в случае необходимости отразить любую попытку помешать строительству лагеря.

— Как мы сможем их остановить? — пробормотал Зигимер, помрачнев еще больше. — Они похожи на муравьев или пчел, верно? Большой улей римлян…

Он печально покачал головой.

— Да, жалить они могут, спору нет, — отозвался Арминий. — Но, — продолжал он, ткнув себя пальцем в грудь, — это умеем и мы. Просто нужно устроить так, чтобы преимущество оказалось на нашей стороне. Тут мы и нанесем удар!

— Задумано неплохо, сынок. Но многое из того, что задумано неплохо, нелегко осуществить, — покачал головой Зигимер. — Ты только погляди на этих свинских псов! Сразу видно — они приготовились ко всему. Ручаюсь, если мы на них нападем, они будут только рады. Это даст им повод заставить нас пожалеть о том, что мы вообще родились на свет.

— Твоя правда, — отозвался Арминий. — Я помню одну засаду в Паннонии. Паннонцы думали, будто готовят засаду для нас, когда мы разбивали лагерь, но вышло наоборот. Минуций — военный трибун, который командовал нами, — специально выбрал место рядом с лесом, чтобы противники могли собраться в чаще, считая, что там они в безопасности. Паннонцы теснились среди деревьев, а мы, находясь на открытой местности, имели возможность совершить любой маневр, как только они появятся. Ну и задали же мы им, когда они наконец показались…

Арминий вспоминал об этом с улыбкой — ведь тогда он славно сражался, пусть даже заодно с римлянами, и остался победителем. Зато, судя по выражению лица Зигимера, тот был близок к отчаянию.

— Если они всегда так предусмотрительны и дотошны, как нам их одолеть?

— Я уже говорил — их надо заставить совершить ошибку, — ответил Арминий. — Они не боги, отец. Они — люди, со всеми людскими слабостями. И, как любые другие люди, временами допускают ошибки.

— Да, ты уже говорил, — произнес Зигимер тоном умудренного жизнью взрослого человека, урезонивающего юного несмышленыша. — Только вот не сказал, как ты предлагаешь все проделать.

— Не сказал, потому что и сам пока не знаю, — произнес Арминий, как молодой глупый отпрыск, признающийся в том, в чем не хочет признаваться. — Но такой способ обязательно должен быть.

— С чего ты взял? — безжалостно спросил Зигимер. — Тебе хочется, чтобы римляне совершили глупость, но ты потратил уйму времени, объясняя мне, насколько они умны. Умные люди потому и умны, что почти не делают глупостей.

— Почти!

Арминий ухватился за это слово, как утопающий хватается за соломинку.

— Это не значит, что они лишены недостатков. Вовсе нет! Никто не может быть все время ловок и умен.

— Никто, — согласился отец.

Но, произнося эти слова, он смотрел не на римлян, строивших укрепленный лагерь прямо в центре Германии. Нет, он в упор глядел на Арминия.

Щеки и уши молодого человека запылали.

— Мы можемих победить, — упрямо повторил Арминий. — Мы обязаны их победить. Если мы позволим им продолжать в том же духе и дальше, они превратят нас в рабов.

Он выдвинул подбородок, бросая вызов Зигимеру, римлянам, всему и вся, что посмеет противостоять его воле.

— Ну, давай! — обратился он к отцу. — Скажи мне, что я не прав.

Зигимер вздохнул, на сей раз глядя на римских воинов, которые рубили, пилили, копали, возводили. Потом снова вздохнул. На лице его отражалось много противоречивых чувств, но радости среди этих чувств не было.

— Если мы попытаемся выступить против них и потерпим неудачу, Германия никогда не скинет цепи рабства, — наконец сказал он.

— Это правда. Но если мы не выступим, она обязательно будет их носить, — возразил Арминий. — Единственная возможность избавить ее от цепей — это подняться и победить. Тогда наша земля будет свободна! Свободна навсегда!

Зигимер снова уставился на римлян и на сей раз не сказал ни слова.

Квинтилию Вару не нравилось сидеть за обедом вместо того, чтобы возлежать, но здесь, в Минденуме, даже стул со спинкой считался предметом роскоши. При виде настоящего пиршественного ложа, тем более при виде нескольких лож, грубые, лишенные утонченности солдафоны принялись бы ворчать. С одной стороны, можно было пренебречь мнением невежд, но с другой — Вар должен был поддерживать с командирами хорошие отношения. И не только потому, что эти люди выполняли его приказы. Просто ему здесь не с кем было общаться на равных, кроме как с военными. Если бы он испортил отношения с воинами, его собеседниками остались бы одни рабы. В захолустье с ограниченным кругом общения не приходится быть очень разборчивым.

Под бдительным, озабоченным взглядом главного повара два кухонных раба — здоровенных, нескладных германца, прислуживавших в трапезной, — внесли в шатер и поставили на стол огромное блюдо с крышкой. Один из рабов, обмотав руку тряпицей, приподнял крышку, и аппетитный аромат вызвал у Вара, да и не только у него, восторженные возгласы. Некоторые даже захлопали в ладоши. Конечно, в данном случае аплодисменты были неуместны, но можно ли требовать от вояк хороших манер?