Игра стоит свеч (СИ), стр. 44

— Люди? Там только один человек — Ники. А твой Падрон — исчадие ада!

— Ты перегибаешь палку! Этьен, ну, в самом деле…

— Макс, ты ее в это втравил! Ты обязан помочь!

— Я уверен, что Ники не нужна моя помощь. И твоя тоже.

— Макс, я прошу тебя, — Лавинь глубоко вздыхает. — Я тебя никогда ни о чем не просил. А сейчас прошу. Умоляю. Просто позвони ему и скажи это.

В руках Мак-Коски с треском ломается авторучка.

— Хорошо, Эт. Но это все равно неправильно!

Глава 24. И снова круговорот людей и событий по миру

Зал аэропорта, безликий, безымянный, шумный. Привычный, как дом. Даже не так — как кабина машины, как очередной номер гостиницы. Один в череде многих.

Вот только чувство острого беспокойства, щемящей тревоги — оно было новым. Так же как почти неконтролируемый страх отпустить ее, несмотря на то, что — надо.

— Ник, все будет хорошо, я уверен.

— Угу, — торопливо.

— Твой дядя поправится.

— Надеюсь. Ну, все, я побежала, Кайл.

— Может, я все-таки с тобой?..

— Нет, не нужно.

— Позвони мне, как только будут новости, обязательно!

— Да, конечно, — ее неожиданный и от того безмерно приятный поцелуй, пусть хотя б мимолетный и в щеку. Успел прижать ее к себе на краткий миг. Поймал взгляд, удержал его.

— Я буду ждать, Ник.

Она кивает серьезно, и он наконец-то получает сомнительное удовольствие лицезреть ее спину, удаляющуюся в толпе. А потом она внезапно оборачивается, торопливо возвращается к нему.

— Кайл!

— Что такое, малыш?

— Я совсем забыла сказать тебе… Нет никого там, в Буэнос-Айресе! Не знаю, с чего ты взял, но… я еду к дяде. И только к нему!

У него сердце сжимается, и одновременно едва сдерживает улыбку. Его честная искренняя девочка. А он просто ревнивый влюбленный идиот. Еще и самоуверенный, потому что из Аргентины он опасности уже не ждал.

— Я рад, Ник, — не удержался, еще раз притянул ее к себе, поцеловал, от греха подальше — в лоб. — Спасибо, что сказала.

На том конце снимают трубку. Она задерживает дыхание и спрашивает — осторожно и с надеждой:

— Дядюшка?

— Да, Ники, девочка моя, это я.

Голос его вроде бы похож на обычный, только немного расстроенный. Ну, оно и понятно.

— Я прилетела. Как ты? В какой ты больнице?

— Я дома, Ники.

— Как?! Как дома? Что с тобой? Что случилось? — ее охватывает гремучая смесь эмоций, в которой все — и облегчение, что он дома (значит, ему лучше?), и тревога (как так — ведь у него же был приступ, по словам сэра Макса!?), и непонимание того, что происходит…

— Все хорошо, Николь. Со мной все в порядке… уже. Приезжай скорее.

— Мчусь!

Он кладет в сторону телефон и морщится. Впервые в жизни ему стыдно перед племянницей по-настоящему. Так случалось, что он, бывало, обижал ее, они ссорились, ругались, она сердилась на него, а он на нее. Но всегда он был уверен, что поступает так или иначе только для ее же блага. И что они обязательно помирятся, как бы не были сердиты друг на друга.

А сейчас он не был уверен ни в том, ни в другом. Его манипуляция Ник стоила ему нешуточных баталий с собственной совестью. И он сомневался, что она поймет, что простит. При воспоминании о том, каким встревоженным звучал ее голос, он зажмурился. «Прости меня, девочка. Я уже сомневаюсь, что нужно было это делать. Но карты сданы, и надо играть.»

Обычно после разлуки Ник всегда накидывалась на дядю с объятьями, которые если не по силе, то по экспрессии все же можно было назвать «медвежьими». Сейчас тоже обняла, но бережно, словно он был хрупкой фарфоровой вазой. Ее судорожный вздох он почувствовал всем телом. Отстранилась, оглядела всего, потом взгляд уперся в лицо.

— Как ты сейчас? Что говорят врачи? Почему ты дома? Тебе лучше?

— Все в порядке, девочка, — он крепко сжал ее руки. — Пойдем в гостиную. Нам нужно поговорить.

Финал его тихого, местами сбивчивого, полного пауз, и, по сути, краткого рассказа она дослушивала, уткнув лицо в ладони. Потому что смотреть в лицо дяде уже не могла.

— Зачем? — простонала она. — Вот скажи мне — зачем?!

— Ник, я только хотел… — Лавинь с трудом подбирает слова, — дать тебе время. Чтобы ты подумала… чтобы оценила… чтобы поняла, чего стоит Падрон на самом деле. Ведь он же…

— Падрон?!? — она резко отняла руки от лица и посмотрела на дядю блестящими от подступивших слез глазами. В последние дни она плакала много. Слишком много. — Да причем тут он?! Можешь относиться к Кайлу как угодно — дело твое! Но обо мне… обо мне ты не подумал?!

— Ник, ты просто ослеплена его обаянием и…

— При чем тут это?! — она вскакивает с места, отходит к окну. Смотрит слепо сквозь слезы на панораму вечернего Буэнос-Айреса. — Ты можешь забыть о Кайле?! Ты хоть представляешь… — она всхлипнула, дернула плечом, оттирая слезы со щеки, — что я пережила, пока добиралась сюда? Я с ума сходила, не зная — что с тобой?! Насколько все серьезно? Я ведь думала, что в самом поганом случае могу тебя потерять! А ты… ты… ты чертов эгоист, Этьен!

Этьен… не дядя. Значит, сердится действительно крепко.

— Ники, пожалуйста… — он подошел к ней. Остановился, не решаясь прикоснуться. — Я уже сожалею о том, что сделал. Но я действительно думал только о твоем благе… Только о нем…

— Ты чуть не убил меня своим враньем, старый идиот! Сэр Макс в курсе? Или ты и его обманул?

— Он знает, — вздыхает Лавинь.

— За-ши-бись! — желчно произносит Ник. — Я ненавижу вас обоих!

— Ник! Ники! Девочка моя…

— Хрен тебе, а не твоя девочка!

— Ники, я прошу тебя! Прости меня! Я был неправ! Но… сделанного уже не вернешь. Я просто хотел, чтобы ты взяла паузу… подумала. Осознала, кто такой Падрон. Он разобьет тебе сердце.

— Дался он тебе! — срывается на крик Ники. — Если кто и разбил мое сердце, так это ты! Черт! Как ты мог? ТАК играть моими чувствами?!

— Ник, ну что мне сделать, чтобы ты поверила мне? В то, что я искренне сожалею о том, что обманул тебя, что сыграл на твоих чувствах? На колени встать?

— Не пройдет! Меня это абсолютно не впечатляет! — фыркает Ник. — Не веришь, спроси у Кайла — он пробовал!

— Что?! — несмотря на всю сложность и неоднозначность ситуации все пересиливает обыкновенное изумление. — Падрон вставал перед тобой на колени?! Он же эгоистичный и самовлюбленный сукин сын!?

— Я больше не желаю слышать ни слова о Падроне! Надоело! Здесь есть только один самовлюбленный и эгоистичный… тип! Угадай, кто?

— Ники, прошу тебя! Пожалуйста… Я дико сожалею. Я больше никогда не позволю себе такого. Только, пожалуйста, пожалуйста… прости меня.

На последних словах голос его падает до шепота. Ник вытирает слезы, вздыхает грустно.

— Выбора-то у меня нет, по большому счету… Прощу, куда ж я денусь? Ведь ты же мой единственный, придурочный и больной на всю голову родственник. Только мне нужно время. И вообще — я хочу в душ и спать. Я дико устала… дядя.

Он выдыхает. Дядя… больше не Этьен. Ник выходит из гостиной, голова опущена, руки привычно в карманах, плечи понурены. Лавинь испытывает острое желание дать самому себе в морду. Как бы ни был ненавистен ему Падрон, он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не должен был так играть на чувствах Ник к нему. Счастье, что его девочка слишком добрая и по-настоящему любит его. А он чуть было не лишился ее любви и привязанности. Но раз он так дорого заплатил за эту попытку, надо довести дело до конца. Он выходит из гостиной и затем возвращается, на видное место, на тот самый журнальный столик, переделанный из двигателя, кладет папку. Ник увидит. Ей будет больно, но она должна знать.