Мастер-Девил (СИ), стр. 123

„Это она-то любит?“ — взрывается внутренний голос. — „Твой Девил наплевала на то, что может пострадать сама, хотя ее неоднократно предупреждали, наплевала, что тем самым может сделать больно тебе, и потащилась спасать собаку!“

Эрика стоит передо мной с абсолютно потерянным видом, молча и не шевелясь, побледневшая и испуганная, не сводя с меня подозрительно блестевших глаз. С каждой секундой на ее лице все отчетливее читаются отчаяние и… боль от утраты. Она считает, что теряет… меня?

„А как же!“ — ехидно подтверждает внутренний голос. — „Кто в здравом уме и твердой памяти согласится связать свою жизнь с безбашенной девчонкой?“

„Я!“ — не раздумывая, сообщаю… не знаю кому — себе, внутреннему голосу (или это тоже себе?), Эрике, любому желающему…

„Она выбрала собаку, а не тебя“, — продолжает настаивать внутренний голос.

С лица Эрики сползают последние краски, растворяясь в окружающей нас темноте, которая концентрируется вокруг небольшого освещенного пятачка мокрого темно-серого асфальта. Мне кажется, что девушка сейчас стоит на месте только потому, что просто не может шевельнуться, уже поверив в финал наших отношений, завершение нашей короткой совместной жизни, конец света, после которого все схлопнется в одну точку и прекратит существование.

„И правильно“, — удовлетворенно сообщает внутренний голос.

„Она не знала — не осознавала — с чем имеет дело!“ — мысленно кричу я ему и прихожу в себя, сбрасывая покрывающий меня кокон из ледяной субстанции, которая, кажется, просочилась наружу и пропитала все тело.

— Ты понимаешь, что творишь? — обнимаю я Эрику, притягивая к себе. Это можно не спрашивать, и так ясно, что она не осознавала опасность своих действий, но я уже не могу больше молчать, слова рвутся из меня, как арабские скакуны из горящей конюшни. Я что-то шепчу Эрике, крепко прижимая к своей груди, не в силах отпустить, не понимая, как я — мой внутренний голос — вообще мог подумать о том, как расстаться с ней. Только с Эрикой я чувствую себя цельным, только с ней я живу, а не существую, только она показала мне, что в мире, кроме черно-серых тонов, существуют и яркие краски. Шепот смешивается с бессвязным лепетом и отчаянными всхлипываниями моей девушки. Моей любимой.

Она поднимает голову и встречается со мной взглядом. В ее заплаканных глазах ясно видны надежда, любовь и … страх? Что, опять? Я уже внутренне напрягаюсь, с опасением ожидая ее следующих слов.

— Я люблю тебя, — шепчет она.

В эту секунду я понимаю, что сделал тот единственно правильный выбор. Да, у нас будет еще много всего — и хорошего, и плохого, скучной нашу совместную жизнь вряд ли можно будет назвать, но я не променяю ее ни на какую другую, и…

— Да поможет мне бог, потому что я тоже люблю тебя, — со стоном произношу я.

Мы целуемся, прощая друг друга.

Мы целуемся, потому что только что потеряли и вновь нашли друг друга.

Мы целуемся просто потому, что любим друг друга.

Мы принадлежим друг другу — отныне и навсегда.

И у нас все будет — и дети, и два кота — черный и белый, и собака… Впрочем, собаку из списка можно вычеркнуть — она у нас уже есть.

Я отрываюсь от нежных губ Эрики, переводя дыхание, но продолжаю крепко прижимать ее к себе.

— Кто-то что-то говорил про наказания, — вслух размышляю я. — Самое время приступить к этому, тебе не кажется? — и в качестве аванса сильно сжимаю ее попку. Вместо ответа Эрика опять тянется к моим губам.

Да поможет мне бог, потому что я действительно люблю ее!

Эпилог

Эрика

Нас разбудил громкий настойчивый стук в дверь. С трудом вывалившись из теплой дремоты, я разлепила один глаз. Яркие солнечные лучи пробивались сквозь занавески, так что цифры на часах были видны четко и ясно. Семь утра. Покопавшись в памяти, я выудила из нее, что сегодня суббота, и вставать рано не надо. Хотя… сегодня же выпускной: торжественное собрание, раздача слонов — то есть аттестатов, искренние поздравления администрации, которая наконец прощается с нами, и не очень искренние — родственников, вынужденных опять принять под свое крылышко любимых деток на ближайшую пару месяцев, пока не начались занятия в колледжах.

Я ткнула Кейна в бок.

— Иди открывай.

— Почему я? — сонно возмутился он.

Стук повторился снова, не менее громко и настойчиво.

— Потому что это твоя сестра, — пробурчала я, подчеркивая слово „твоя“. — Больше некому. Только она может явиться в такую рань субботним утром.

Кейн, проворчав себе под нос что-то явно нецензурное, выполз из-под простыней, натянул на себя шорты, не утруждаясь поиском трусов, и вышел в коридор, прикрыв за собой дверь спальни. Я закрыла голову подушкой, спасаясь от света, заливавшего комнату и тихого разговора в прихожей, чтобы урвать еще несколько минут сна. Кажется, я опять начала проваливаться в ждущую меня темноту…

— Эрика?

О черт! Только не это! Мать-мать-мать… Похоже, я произнесла это вслух, потому что очень знакомый голос подтвердил:

— Точно, это я. Ну, ты так и будешь прятаться под подушкой или все-таки вылезешь и поприветствуешь меня?

Внутренне простонав, я отбросила подушку в сторону и повернулась.

На краю кровати сидела моя мама. Жаль. Я все-таки надеялась, что ошиблась. Она ничуть не изменилась со времени нашей последней встречи — все те же голубые глаза, коротко подстриженные волосы, морщинки на загорелой до черноты коже и полное отсутствие макияжа. В экспедициях на другом краю земли, куда не добралась цивилизация, как-то даже в голову не приходит накраситься — так она пояснила мне несколько лет назад.

— Привет, мам.

— Привет, дорогая.

Я потянулась было обнять ее, но в последний момент вспомнила, что совершенно голая. Вчера вечером, после ночи любви мне, естественно, и в голову не пришло одеваться. Собственно, я, даже если бы и хотела, не смогла бы этого сделать, поскольку вырубилась, измотанная, в объятиях Кейна сразу после очередного оргазма.

Я поспешно натянула простыню повыше. Мама внимательно разглядывала меня, и я могу поклясться, зная ее, что она заметила и отпечаток головы Кейна на соседней подушке, и разбросанную в порыве страсти по всей спальне нашу одежду. Черт… В комнате воцарилось молчание, нарушаемое лишь легким шумом на кухне. Кейн, по всей видимости, не стал прерывать долгожданную встречу матери и дочери и решил максимально удалиться от объяснений. Молчание длилось уже слишком долго, и я ляпнула первое, что пришло мне в голову.

— А… а что ты здесь делаешь? — Не самый умный вопрос, ясное дело, но ничего другого я придумать не смогла. Мама чуть приподняла брови.

— Приехала к дочери поздравить ее с окончанием школы. Ты не ждала меня?

— Нет. Точнее, ждала, но ты не звонила, и я решила…

— Я хотела сделать сюрприз, дорогая, — мягко сказала мама. — Но, кажется, сюрприз ждал меня.

Я опустила голову, закрывая лицо прядями волос. Сюрприз, конечно, получился, что и говорить. За все это время я отправила маме два письма, зная, что она все равно их не получит, и в них ничего не говорилось ни об Кейне, ни о Мастере и Девиле… Только скучная короткая информация, что у меня все хорошо и мне ничего не надо. Представляю, как она удивилась, узнав, что дочь живет вместе с парнем и, мало того, спит с ним в одной кровати. Нет уж, я не собираюсь отдуваться в одиночку! Кейн причастен к этой ситуации не меньше меня.

Я, все так же прикрываясь простыней, дотянулась и достала валяющуюся на тумбочке футболку Кейна. Она достаточно длинная, чтобы прикрыть мое тело до середины бедра и скрыть отсутствие на мне белья. Просунув в нее голову и руки, я посмотрела на маму.

— Пойдем на кухню, выпьем кофе, а то я никак не проснусь. Там я тебе все объясню.

— Хорошо, — кивнула она. — Но сначала покажи мне, где у вас, — она подчеркнула последнее слово, — можно помыть руки.

Я осторожно вылезла из-под простыни, убедившись, что не сверкнула голой задницей. Хотя кого и в чем я пытаюсь убедить? Один вид полуобнаженного Кейна (а он вышел в одних шортах, раз его футболка на мне) и очевидные признаки того, что мы спим в одной постели, говорят сами за себя.