Дело о спасении телезвезды, стр. 20
— Выходит, ты меня спас?
— Выходит, так, грустно сказал Скрипка.
— А известно ли тебе, что коль спасете вы девицу, на ней обязаны жениться, — дурашливо промурлыкала я, еще с трудом осознавая, что произошло.
— Брось ты, Горностаева, свои шуточки, — отстранился он от меня.
— Леш, я тебе сейчас что-то скажу, и ты поймешь, до какой степени ты ошибался в своих подозрениях.
— Ну?
— Кажется, ты скоро станешь папой…
— Ты это серьезно? — с недоверием произнес Скрипка. — И что же теперь делать?
— Учись готовить! — назидательно сказала я, вспомнив фразу из рекламного ролика. — А завтра принеси мне персик.
На другой день Леша принес мне такое количество персиков, что их хватило бы на целую палату.
— Ты сумасшедший! Куда столько, тем более что меня завтра выписывают?!
— Надеюсь, ты не собираешься в тот же день бежать на работу? — строго поинтересовался Скрипка.
— А почему ты спрашиваешь об этом таким тоном? — возмутилась я.
— Потому что хочу, чтобы у нас родился здоровый ребенок, а это возможно только в том случае, если ты уйдешь из «Золотой пули», — уговаривал меня Леша. — Я не хочу, чтобы тебя, с твоей удивительной способностью вляпываться в дурацкие истории, постигла та же участь… А с Обнорским я поговорю сам.
Я вдруг представила, что не буду приходить каждый день в «Золотую пулю», не буду сплетничать с Агеевой и Завгородней, Нонка не будет кидать на меня ревнивые взгляды из-за своего Модестова… И я никогда не буду жевать в нашем буфете беляши и запивать их молоком… Что-то кольнуло в груди, и на глаза навернулись слезы.
— А ты останешься в Агентстве, Лешенька? — еле слышно спросила я.
— Наверное, нет. Без тебя мне нечего там делать. К тому же мне уже давно предлагают заняться маркетингом шипучих напитков.
Я отказывался, но теперь, судя по всему, нам потребуются большие деньги. Так ведь?
Я промолчала и закрыла глаза.
— Ты давно не рассказывал мне своих новых историй, Леша.
Скрипка положил руку мне на живот и спросил:
— А он уже нас слышит?
Я кивнула.
— Тогда я лучше расскажу ему сказку…
ДЕЛО ОБ ЭКЗАЛЬТИРОВАННЫХ БАРЫШНЯХ
«Соболин Владимир Альбертович, 28 лет. Бывший профессиональный актер. После окончания Ярославского театрального училища работал в театрах Казани, Майкопа, Норильска и Петербурга. В Агентстве "Золотая пуля " возглавляет репортерский отдел. Мобилен, инициативен, имеет хорошие контакты с сотрудниками правоохранительных органов.
Жена, Соболина Анна, также работает в Агентстве. Некоторое время отношения между супругами были на грани развода, но постепенно нормализовались…»
Из служебной характеристики
— Гражданин, в тамбуре не курят, — плотоядно улыбаясь, козырнул молоденький милиционер.
— Я при исполнении. — Перекатив сигарету в угол рта, я с безразличным видом полез в карман и достал ксиву.
Сержант взял удостоверение в руки и уставился на него так, словно ему очень хотелось полистать его, как роман. С явным сожалением мент ограничился только осмотром внутренней и тыльной стороны документа.
— Сотрудник Обнорского? — с сомнением переспросил он.
— Да, его самого, живого классика, — с готовностью ответил я.
Железнодорожный милиционер внимательно посмотрел на меня, словно прикидывая, может ли работать у Обнорского человек с таким внешним видом. Возможно, у него даже промелькнула мысль, на каком, мол, основании живой классик разрешает курить в тамбуре? Но вслух он ее не высказал. Еще раз козырнув, блюститель правопорядка направился к сидящему в вагоне лицу кавказской национальности, которое, заметив это, придало физиономии выражение полной непроницаемости настоящего горца.
За окнами замелькали старушки, чепчики, тележки, платья — электричка подошла к перрону. Я вышел и неторопливо двинулся в сторону пляжа. Торопиться было необязательно.
Я поехал в Зеленогорск больше из любопытства, чем по должностной необходимости. В одном из пансионатов съемочная группа трудилась над очередной серией «ужастиков», написанных сотрудниками «Золотой пули» под бдительным руководством нашего шефа. Снимался как раз мой сюжет, над сочинением которого я голову не долго ломал. Просто вспомнил историю с похищением Антошки и описал все за одну ночь. Да и вспоминать-то нечего было — все произошедшее до сих пор стоит у меня перед глазами. Удивительно, что когда изложил все на бумаге, то как-то даже отошло, словно не в реальной жизни это было, а в дурацком трехкопеечном детективе…
Помнится, Обнорский даже хвалил и сам сюжет, и его изложение. Он очень серьезно отнесся к нашим опусам, которые никто иначе как «ужастики» не называл.
Вот вроде и из любопытства, но в тоже время по настоятельной просьбе Андрея я и поехал в свой законный выходной проинспектировать, насколько реалистично изображают актеры события давно минувших дней.
С волосами, еще мокрыми от купания в заливе, я дошел до небольшого домика в три этажа, переделанного в пансионат «Мечта» из корпуса пионерского лагеря. Розовощеких пионеров сменили толстые дядьки с разукрашенными пергидрольными женами, всем своим видом демонстрирующими, что отдых в Зеленогорске куда приятнее отдыха на Канарах. С этим самым видом они увлеченно следили за съемками, которые были в самом разгаре: в холле горели прожектора и мелькали комбинезоны техперсонала. Среди них носился взлохмаченный тип крайне идиотского вида. Как я понял, это был режиссер Семен Неручко. Мне достаточно подробно о нем рассказывали: странноватый, но крайне талантливый и подающий надежды. Надежды он подавал уже лет пятнадцать, неизменно являясь помрежем на различных именитых проектах. На съемках «золотопульного» сериала он тоже был помрежем, но поскольку Ян Геннадьевич Худокормов лежал в больнице после разбойного нападения, Семену Неручко доверили самостоятельно снять одну серию. Что-то мне подсказывало, что сделано это было напрасно.
А Ее я узнал сразу. Это точно была главная героиня. Высокая, стройная, с длинными и светлыми, как у Аньки, волосами. Она сидела в центре площадки, закинув ногу на ногу, и томно курила, размышляя о чем-то возвышенном (судя по ее виду). Например, что мир — театр, а люди в нем — актеры. Причем театр имени ее. Интересно, как ее зовут?
— Наконец-то, — взлохмаченный Семен подскочил ко мне, близоруко щурясь. — Явились! Мы вас с самого утра ждем!
— Меня? — приятно удивился я.
— И что мы тогда стоим? — саркастически осведомился Семен. — Ждем натуру? Учим роль? На площадку!
Этот близорукий идиот явно принял меня за Олега Спиридонова — актера, игравшего моего героя — репортера Самойлова. Мы и правда были похожи, только Олег был чуть погрузнее и, как бы это сказать, помаститей, что ли… Играл он меня вальяжно, размашисто и особенно напирал на то, что я был бывшим актером. Это казалось ему очень, как он выражался, действенным, чем приводил меня в откровенно веселое расположение духа.
В любом случае, мне выпал снова повод повеселиться, чем я и воспользовался, громогласно рассказав бородатый киношный анекдот:
— Знаете, сидят в просмотровом зале слепой оператор, глухой звукорежиссер и ненормальный режиссер. «Что-то я ничего не вижу», — говорит оператор. «А я не слышу!» — подхватывает звуковик. «А мне нравится!» — восхищенно хлопает в ладоши режиссер.
Площадка затихла, потом кто-то нерешительно хихикнул. Пергидрольные тетки придвинулись поближе, напрягая слух.
— Не понял, — протянул Семен.
— Ну ладно, репетну, — вздохнул я и рухнул на колени перед «Анной».