Ты против меня (You Against Me), стр. 27

Она сморщила нос, задумавшись над ответом. Ему это нравилось. На переносице у нее была россыпь веснушек – а раньше он не замечал.

– Сдаюсь.

– Облаком.

Она застонала, но не засмеялась. И при этом склонилась к нему, и ее волосы скользнули по его щеке. Он поцеловал ее в макушку – вдруг, повинуясь секундному импульсу. Не собирался, это само собой произошло – прямо там, на скамейке перед пабом. И хотя в глубине души он понимал, что это плохая идея, что-то сильное, неумолимое внутри подталкивало его к этому и не собиралось останавливаться. Она не отстранилась даже тогда, когда он перестал целовать ее волосы и начал целовать шею, а рука скользнула под пальто и притянула ее ближе.

– Ты такая красивая, – прошептал он.

Она замерла, потом медленно отстранилась. Вид у нее был огорошенный. Он тоже сам себе удивился – ведь это было все равно что признаться ей в любви, а этого он никогда не говорил ни одной девчонке. Правило у него было такое.

У нее глаза заблестели.

– Красивая?

– Да.

– А как же шрам?

– Мне нравится. Она опустила глаза:

– А ноги? У меня ноги ужасные.

– Прекрасные ноги. – В доказательство своих слов он слез со скамейки и взял в ладони обе ее ступни по очереди.

– У меня туфли грязные.

На ней были юбка от школьной формы и колготки, как и в прошлый раз. Сидеть внизу, так близко к ее ногам, лодыжкам, коленям, бедрам, было и страшновато, и волнующе.

Она взяла его за куртку и нежно притянула к себе. Он поднял голову.

– Садись рядом, – сказала она.

Но он шевельнуться не мог. Чувствовал себя зверем, диким и голодным. Высунул язык и подышал по-собачьи, надеясь рассмешить ее. Потерся головой о ее бедро, словно просил, чтобы его погладили.

Но она не погладила. Она как-то притихла, отодвинулась в сторону на скамейке и стала проверять мобильник.

– Тебе разве не пора уже? – проговорила она. – Не уволят?

Как-то слишком внезапно она переключилась с кокетства на холодность, но он знал, что нравится ей, пусть даже теперь она не хочет показывать виду.

– Хочу снова тебя увидеть, – сказал он. – Давай встретимся после смены. Я в десять заканчиваю.

– Я сегодня занята.

Ну конечно же, ведь ей всего шестнадцать, а сегодня обычный будний день – о чем он только думал?

– В субботу у меня короткий день, – сказал он. – Давай встретимся после обеда. Придумаем что-нибудь.

Она встала, долго и нарочито поправляла сумку на плече, затем скрестила руки на груди и посмотрела на него:

– И чем будем заниматься?

Надо было придумать, что ответить, прежде чем открывать рот. С такими девчонками непросто. В паб ее не потащишь, в клуб тоже – нет, тут надо что-то из ряда вон, типа полета на воздушных шарах или путешествия на космической ракете. Причем вдали от всех.

– Знаешь, что? Давай я возьму машину у приятеля, и поедем купаться. Помнишь, ты рассказывала про какое-то место, где большие волны?

Элли нахмурилась, будто то была худшая идея в мире. Но он уже загорелся. Никогда еще ничего он не желал так сильно. Всего лишь немного, день. Или полдня. Или даже час побыть с ней наедине.

Шли секунды. Элли закусила губу, глядя себе под ноги, на песок. Парень с собакой по-прежнему гуляли по пляжу; собака лаяла, потому что хозяин держал мяч у самого ее носа и дразнил ее. Элли взглянула на них. Майки украдкой смотрел на нее.

Слишком уж для нее это серьезно, наверное. Она же еще в одиннадцатом классе, а он ее на два года старше и уже немало знает о мире. Его задача – сделать так, чтобы она ощущала себя в безопасности.

– Ничего не будет, если только сама не захочешь, – проговорил он.

Вообще-то, это была неправда – вспомнить хотя бы Карин. Но с Элли такого не случится. Рано или поздно она выдаст всю подноготную про своего брата, но он не собирается обижать ее, пока выясняет это. Они просто пообщаются, ну, может, поцелуются еще разок. Кому от этого вред?

– Элли, ну соглашайся же. Чего боишься?

– Не тебя. – Она обернулась; ее глаза сияли. – Хорошо, давай.

Она словно приняла брошенный ей вызов.

Двадцать

На всех сайтах в Интернете говорилось, что, встречаясь с незнакомцем, лучше делать это в людном месте и сообщать родным или друзьям, куда собралась. Но Элли в эту субботу собиралась нарушить все правила. Менее чем через два часа за ней заедет Майки Маккензи, и ни одна живая душа не в курсе, даже дома никого не будет, кроме нее.

«Скоро буду», – написал он.

Да, уже скоро.

Элли бросила мобильный на кровать, как будто он обжег ей руку, открыла окно спальни и выглянула наружу. На улице была гроза, черные тучи; крупные капли дождя падали сплошной пеленой. Опершись на локти, она стала смотреть. Кошка нырнула под козырек; сквозь щели в рулонном газоне просачивалась вода, а все деревья вздыхали.

Она пыталась было делать уроки на кровати, обложившись учебниками по географии; пыталась сделать вид, будто ей не все равно, что население мигрирует из сельскохозяйственных районов в города в результате индустриальной революции. Однако стоило подумать о чем-нибудь столь глобальном, и собственная жизнь начинала казаться ничтожной, а потому так ли важно дедать уроки, сдавать экзамены – какая вообще разница, что будет дальше? Ничего не имеет значения, поэтому так легко нарушить любой запрет. Она взяла телефон и написала сообщение: «Думаю о тебе». Она и правда думала о нем. С понедельника, со встречи в гавани, она вообще больше ни о чем не могла думать.

Новое сообщение: «ХОХОХО»*.

* Сокращение для «целую».

Поцеловать, значит, ее хочет.

Она должна поесть. В переломные моменты жизни никто не сидит на диетах.

Ее родители сидели за столом, держась за руки. Перед ними стояли пустые тарелки и чашки с кофе. Когда она вошла, родители подняли глаза и улыбнулись. Мило, ну прямо как нормальная семья.

– Есть хочешь? – спросила мать, отодвигая стул. – Я только что твоему отцу делала сэндвичи с беконом. Хочешь, тебе сделаю?

– Да нет, спасибо.

Она знала, чего ей на самом деле сейчас хочется – двойной шоколадный кекс из запасов Тома, который хранится в хлебнице и к которому не разрешено приближаться никому, кроме брата.

Мать нахмурилась, но, не обращая на нее ни малейшего внимания, Элли взяла кекс, села и стала разворачивать упаковку:

– Уходить не передумали? Отец рассеянно кивнул:

– Вот только дождь кончится.

Они выглянули в окно, в утонувший под потоками воды сад. На этом разговор кончился. Лишь на долю секунды приход Элли развеял тучи. Но теперь они не могли говорить ни о чем, кроме Тома; не могли делать ничего, если это не было связано с делом Тома. Так легко было впасть в уныние.

Наконец мать глотнула остывшего кофе, поморщилась и поставила чашку.

– Не могу поверить, что опять выходные, – сказала она. – Все кажется, что в любую минуту это прекратится и мы снова заживем нормальной жизнью.

Отец вытер рукой лоб. Вид у него был усталый.

– Не будет больше никакой нормальной жизни. Если только эта маленькая сучка не решит забрать заявление.

Раньше она его таким не видела, и это слово, как он его произнес…

– Разве можно так ее называть, пап? – выпалила она. Он вытаращился на Элли, раскрыв рот.

– Она намерена испоганить твоему брату всю жизнь!

– Это ужасное слово. Я только это хотела сказать. Он покачал головой, словно считал, что она не в своем уме, и снова уставился в окно.

В детстве Элли каждую субботу проводила с отцом в парке – они ходили на площадку, кормили уточек на пруду и искали дерево пораскидистее, куда можно было бы вскарабкаться. Мать ходила на йогу, у Тома был футбол, и они с папой всегда гуляли вдвоем. «Дитя природы» – так отец ее называл, когда вынимал потом из ее волос листья и прутики. А еще разрешал выбирать на ланч все, что она захочет, в кафе. Но когда ей исполнилось одиннадцать, что-то изменилось. Он начал отстраняться. Она была слишком взрослой для объятий, слишком большой для игр и баловства. Медленно они стали отдаляться друг от друга. И иногда, думая об этом, Элли приходила к выводу, что он уже много лет просто не обращает на нее внимания.