Бандитский Петербург, стр. 100

Кстати, интересная информация: примерно в это же время на Вадул-Сиретской таможне в машине «КамАЗ» была обнаружена партия не указанных в декларации вещей. Два магнитофона, два фотоксерокса, еще кое-что. Получатель груза — предприятие «Фиотекс». Не в нем ли работала Мара Ефимовна? И еще. Когда Мара приезжала в Киев, то принимающей ее организацией значилось общество футбольный клуб «Динамо» господина Сукриса. Оперативники предполагали, что взамен за спонсорскую помощь руководство клуба и некоторые футболисты принимали активное участие в делишках господ Городецких.

Тридцатого марта Малышевы выезжают в Москву. Не на прогулку, а с товаром. В московской квартире на улице Демьяна Бедного они тщательно упаковывают иконы в коробки, и за ними приезжает Эрне. Юрий Николаевич помогает погрузить коробки в машину, после чего возвращается домой и ложится спать. Чаки же загружает коробки в фургон, готовый к отправке в Венгрию. Четвертого апреля фургон проходит досмотр на Московской центральной таможне. После передачи представителю таможни таможенной декларации тот просит водителя Сени открыть брезент.

— Откиньте брезент, товарищ водитель.

Сени отвязывает веревки и откидывает брезент. Далее следует диалог Сени с присутствующим там же Чаки Эрне, но на венгерском языке:

— Товарищ Сени, принесите документы товарищу из таможни.

— Так я же принес.

— И где они?

— Так у таможенника, товарищ Чаки.

— А, ну-ну… Тогда сходите там, пивка попейте…

— Так мне же нельзя, я ж за рулем. Да и где взять его, пиво-то, в Москве?

Эрни нервно:

— Тогда кваса попейте. Вы пробовали русский квас?

— Ну ладно, пойду, раз вам так хочется.

Сени уходит, а таможенник спрашивает Эрне:

— О чем это вы?

— Да тооваррищ Сени, как это луудше сказать поррусски, по нужде попросил.

— А, по нужде. По малой?

— Это как посмотреть, — и достает из-под полы куртки блок «Мальборо».

Таможенник многозначительно смотрит на Эрне и прячет сигареты за пазуху.

— Закончен досмотр!

Таможенник отдает документы водителю и пломбирует фуру.

Вероятно, вся эта история закончилась бы благополучно для обеих семей, если бы за семейством Малышевых не было старых грешков. За ними уже приличное время велось наружное наблюдение, наружка, как это называют сотрудники КГБ, когда все действия подозреваемых фиксируются на пленку.

Поэтому очередная попытка контрабанды закончилась неудачно. Закончилось откровенным провалом. Десятого апреля чета Малышевых задерживается органами в Ленинграде, а тринадцатого следует арест Мары Городецкой. Ефим Городецкий успел уехать в Германию. Всем арестованным инкриминируется попытка контрабанды по двум статьям. Одновременно с этим сотрудники ГБ проводят ряд обысков на квартирах Малышевых и их ближайших знакомых — в «целях установления истины по делу о контрабанде». Обыски поражают видавших виды чекистов. Некоторые квартиры просто ломятся от ценностей и антиквариата, более напоминая музейные хранилища, нежели квартиры рядовых советских граждан.

Через некоторое время после ареста Малышевых в поле зрения оперативников попадает некто Песочинский, близкий друг семьи, — по мнению чекистов, близкий друг Людмилы. Чекисты полагали, Песочинский готовит покушение на следователей, ведущих это дело. Восемнадцатого апреля его задерживают на Васильевском острове. Во время задержания Песочинский пытается выбросить находившийся у него револьвер системы наган. Трижды судимый мужчина от объяснений отказывается, заявляя, что пистолет принадлежит не ему. Однако во время обыска у него на квартире оперативники находят сорок два патрона к этому пистолету, и он привлекается к уголовной ответственности.

Во время допросов и на суде Малышевы всячески отказываются от предъявленных им обвинений и сваливают все на Городецких и Эрне. Ведь одной из основных улик являются газеты с номером ленинградской квартиры Малышевых и их абонентским ящиком. Именно в эти газеты были упакованы иконы.

— Мы думали, что Городецкий покупает иконы для себя, что он отвозит их к себе в Киев. Я же три года зону топтала, — заявила Людмила, — я что, лох какой? Я же не дупло, чтобы иконы для контрабанды заворачивать в вещдоки? Это они во всем виноваты, товарищи судьи!

Суд длился три года. Вину Малышевых суд признал частично доказанной и осудил их на четыре года. По окончании процесса произошел эпизод, который возможен разве что в нашей стране. Поболтав с родственниками и адвокатами и видя, что никому не нужны, Малышевы преспокойно выходят из зала суда. Пришедшие омоновцы разыскивают осужденных, не зная их в лицо. Слава Богу, их задержали в коридоре и увели на заслуженный отдых.

На этом можно было бы поставить точку в этой истории. Но при чем здесь магазин «Рапсодия» на Конюшенной, спросит читатель? А вот при чем. Как и в восьмидесятых, Людмила Николаевна была освобождена по состоянию здоровья, а Юрий Николаевич получил химию. Причем Юрий Малышев отрабатывал, как бы это попроще сказать, ну вообще, стройки народного хозяйства в магазине, которым владела его жена. «Рапсодию» Людмила приобрела, находясь под следствием, но это уже другая история.

Магазин постепенно превращается из музыкального в антикварный. Юрий Николаевич занимается любимым делом, пополняет коллекцию. Его даже показывали по НТВ как известного эксперта.

Времена меняются. Меняется Россия. Возможно, людям, сколотившим в советские времена огромные состояния, нет больше нужды скрывать свои деньги и пытаться самим отправлять на Запад очередные партии антиквариата. За супругов Малышевых это сделают другие, а у них иная дорога. Пора входить во власть.

Маккена

Александр Федорович Седюк — личность в Петербурге известная, потому что банда братьев Седюков по праву считается предтечей современного питерского бандитизма. Два брата — Маккена и Коля-Каратэ — в середине 80-х годов, безусловно, были в Ленинграде центровыми фигурами. Согласиться на интервью Маккену подтолкнуло одно любопытное обстоятельство — в вышедшей в 1996 году книге «Бандитский Петербург» было упоминание о том, что легендарный некогда Маккена, дескать, несколько подрастерял свой авторитет и часто ходит по рюмочным, где ему за былые заслуги подносят рюмку-другую.

Маккена позвонил к нам в Службу расследований и предложил встречу. Всего встреч было две — первая в кафе «Морж» на Садовой, а вторая непосредственно у нас в офисе. Александр Федорович был в некоторой претензии: «И кто вам сказал такую глупость, что я, дескать, от кого-то какие-то рюмки принимаю? Сроду алкоголиком не был. На „кайфе“ сидел, не спорю, но и с этим справился, а спиртным уж никогда не увлекался».

Разговор, носивший сначала несколько напряженный характер, постепенно перешел просто в интересную и чрезвычайно познавательную беседу. Маккена — «мужчина с пронзительными глазами», как он сам себя отрекомендовал, в конце 1996 года был уже, безусловно, не молод, но сохранил подтянутую фигуру и энергичность движений. Возможно, его время и ушло, но он для бандитского Петербурга — несомненно, фигура знаковая… [103]

— Мы с Николаем родом из Кабардино-Балкарии. Есть там такое местечко Прохладное. Нас там все знают, все там нами гордятся. Колька, братишка мой, там на кладбище лежит. Я ему памятник сделал из гранита и черного мрамора. И я там лягу, рядом с ним… А семья у нас была большая, мать и отец умерли, когда я заканчивал школу, а Коля еще учился. Старшая сестра определилась в Питер, я тоже приехал в Ленинград и поступил в институт. И пришлось мне Колю, брата младшего, самому воспитывать. А это было очень нелегко — на тридцать шесть рублей стипендии умудриться и самому выжить: одеться, обуться, остаться в институте учиться, и еще за братом следить. Я днем учился, а ночью работал в магазинах грузчиком, сторожем… Братишку, как мог, старался оберегать от преступного мира. Но мне пришлось, мягко говоря, суетиться. В семидесятых годах мне попались умные люди, которые, что называется, сориентировали меня. Познакомился я с Юрием Васильевичем Алексеевым — с Горбатым, с Геной-рукой — чудесные люди. Они могли сделать мне много зла, но не сделали. Потому я о них и вспоминаю с добром. Тогда же, в семидесятых, встретился я и с Сережей Сельским. Он на Пржевальского последние уголовные малины держал — классические. Я-то захватил остатки еще той, старой, волны. Когда действительно гуляли, когда была кровь на потолке, когда гитары звенели, кто-то с зоны приходил, его встречали — картишки… И тут же, оп — на работу поехали. Волына под мышкой, вторая за поясом. А я кто для этих людей был — зеленый. Тем более студент нормальный. Но они меня правильно оценили, и я попал в руки к Горбатому, которого всю жизнь буду уважать, потому что он меня воспитывал и отрихтовал для дальнейшей жизни. Правда, по воровскому пути я не пошел — не потянул бы. Ведь чтобы по воровскому пути пойти, для этого родиться нужно. Я не хочу подробно останавливаться на понятиях «воры в законе», об этом много сейчас пишут. Правда, в основном те люди, которые не знают, что это за явление, и не понимают его суть. Если бы воры взялись за месяц навести порядок — то, я уверяю, что везде было бы нормально. То есть мужик был бы накормлен и не было бы этих так называемых «бандитов»…