Экзекутор, стр. 40

— Не было. Не в видении.

— То есть во вспышке, — догадался Хантер.

Вздохнув, Молли кивнула.

— Так что вы сказали?

Глубокий вдох.

— Они все умрут.

За пятнадцать дней до первого убийства

Глядя на себя в зеркало, он провел языком по сухим и потрескавшимся губам. Прошло примерно четыре года, но он выглядел так, словно состарился на десять лет. Лицо его теперь было прорезано глубокими морщинами, а глаза, казалось, глубоко ввалились. Но любой, кто знал Джона Вудса, понимал, что морщины говорили не о возрасте, а о тяжелых переживаниях.

После смерти жены он перебрался из округа Хантингтон в Йорк, на юге центральной Пенсильвании. Он больше не мог оставаться в Хантингтоне. Все здесь напоминало о его дочери. Ее дьявольские сны стали проклятием его жизни.

Он плеснул холодной водой в лицо и зачесал за уши остатки поредевших черных волос. Вечером колледж Йоркской католической школы и церковь устраивали рождественское благотворительное мероприятие. Ожидалось более трехсот студентов и родителей.

Джон работал в школе уборщиком и всегда помогал отцу Лоренсу во всем, что тому было необходимо: от починки водопровода до разбивки сада и украшения приемов. До начала мероприятия оставался еще час, но кое-какие родители уже явились, неся с собой разнообразные печеные изделия, готовые к продаже на большой ярмарке кулинарии, которая состоится в спортивном зале школы. В обязанности Джона входило поддерживать в чистоте во время приема ванную и туалеты.

Не отрывая глаз от своего отражения, он перекрестился и пробормотал короткую молитву, после чего покинул свою небольшую квартирку, которую снимал в квартале от Йоркского католического колледжа.

Отец Лоренс попросил Джона уделить основное внимание умывальной в спортивном зале. Там все могло быть. Классные комнаты были набиты до предела, и Джон знал, что студенты любят нарушать правила.

Миновало восемь часов, когда Джон вошел в темный холл главного здания. Проверив две умывальни на первом этаже, он поднялся повыше, чтобы глянуть на ту, что была направо в конце холла. Он так часто ходил по этим коридорам, что ему не был нужен фонарик.

Подойдя к дверям душевой, Джон услышал хихиканье. Он замедлил шаг и прислушался. Похоже, слышались, самое малое, три голоса — один из них женский. Свет не горел, что позволило Джону незамеченным проскользнуть внутрь. Медленно, на цыпочках, он подошел к последней кабинке, откуда доносились голоса.

Дверь была широко открыта, и при слабом свете сотового телефона он разглядел девушку, которая наклонилась над унитазом. И она, и парень, стоявший за ней, были голые, правой рукой он шлепал по ее голым ягодицам, в то же время входя в нее. Оба стонали от удовольствия.

Джон был в черных брюках и в темной рубашке, которые помогали ему скрываться в тени. Прижимаясь спиной к стене напротив кабинки, он приблизился на шаг. Сидя на унитазе, лицом к девушке, другой голый парнишка, держа в левой руке сотовый, правой толкал ее голову к себе. Она увлеченно работала ртом. Парень все снимал на сотовый.

Джон почувствовал, как член его твердеет.

— Ник, я хочу, чтобы сейчас ты вошел в меня, — сказала девушка, отнимая рот от парня перед ней. — И Шон, — повернулась она к парню за ней. — Я хочу, чтобы это было у меня во рту. — Она показала на возбужденный пенис.

Джон как можно тише сделал два шага назад. Он не хотел мешать им.

Парни поменялись местами, и все началось сначала. Ник теперь пристроился сзади требовательной девушки, по-прежнему крепко держа сотовый в левой руке. Стоны девушки стали раздаваться все чаще, и Джон понял, что она близка к оргазму. И он тоже.

Джон пристроился в одной из кабинок. Она была второй от той, где развлекались ребята. У него не было необходимости видеть их; ее стонов было достаточно, чтобы сводить его с ума. Он закрыл глаза и предоставил воображению и руке закончить работу, но его память не могла сохранить образы, которые он видел всего несколько секунд назад. Он мог думать только о Молли и о тех ночах, когда он входил в ее комнату и знакомил с искушениями этого мира.

Полный мыслей об этих ночах, Джон кончил через пару секунд.

Несколько минут он сидел, пытаясь восстановить контроль над своим телом. Каждые несколько секунд оно содрогалось от наслаждения. Когда он смог подняться на ноги, то привел себя в порядок и покинул душевую так же тихо, как и вошел в нее. Студенты уже ушли.

— Джон. — Он услышал, как кто-то позвал его, когда он вошел в спортивный зал.

Низко опустив голову и уставившись в пол, он продолжал идти, делая вид, что ничего не слышал.

— Джон Вудс. — Чья-то рука легла ему на правое плечо. — Ты не слышал, как я тебя зову?

Джон нервно обернулся и удивленно вытаращил глаза. У пожилого человека, стоящего перед ним, были тонкие белые брови и такие же редкие волосы, которые были зачесаны слева направо. Круглый нос и розовые щеки в сочетании с добрыми глазами придавали ему дружелюбный вид.

— Отец Льюис? — сказал Джон. Он с потрясенным видом поцеловал правую руку священника.

— Да благословит тебя Бог, сын мой.

— Я не знал, что вы придете.

— Решение было принято в последнюю минуту, Джон.

Отец Льюис был священником в католической церкви Пресвятой Троицы в Хантингтоне с давнишних времен. Джон Вудс уважал его всю жизнь.

— Как церковь, отче?

— Прекрасно, Джон. Примерно год назад мы заново покрасили ее. Ты должен как-нибудь вернуться и навестить нас.

Джон погрустнел.

— Я знаю, знаю, — сказал отец Льюис еще до того, как Джон собрался с ответом. — Воспоминания еще слишком живы, верно?

Джон смущенно кивнул.

— Я знал тебя с детских лет, Джон. Ты всегда был очень истовым католиком, и я всем сердцем любил вашу семью. Мне было больно узнать, что тебе пришлось оставить нас, чтобы справиться со своей потерей.

Джон не мог заставить себя посмотреть на священника.

Отец Льюис мягко улыбнулся.

— Но причина, по которой я оказался здесь, в том, чтобы сообщить тебе хорошие новости.

Джон наконец поднял на него глаза.

— Можем мы отойти на минутку? Тут слишком шумно.

Они нашли тихий уголок за спортивным залом.

— Ты помнишь Сару Мэттью? — спросил отец Льюис.

Джон сощурился.

— Невысокая женщина, с вьющимися светлыми волосами, красивыми глазами, громко хохочет каждый раз, как я выдаю одну из моих не очень смешных шуток, — напомнил ему священник.

Он покачал головой.

— Она всегда приносила яблочные пироги на наши распродажи. И у нее была очень симпатичная дочка Эмили.

Джон улыбнулся. Эмили Мэттью он помнил очень хорошо. Стройная высокая девушка, которая уже в четырнадцать лет заводила всех ребят, и они пускали слюни, глядя на ее созревшую фигуру. Джон помнил, как она однажды во время воскресной мессы бросила на него взгляд. Словно понимала, что она испорченная девчонка и хочет, чтобы он избавил ее от плотского искушения так, как он это делает с Молли.

— О, теперь-то я ее припомнил, — сказал Джон, скрывая свое возбуждение. — Та женщина с очень громким смехом и яблочными пирогами.

— Это она, — кивнул священник. — Ну так вот, Эмили, ее дочь, примерно два года назад перебралась в Лос-Анджелес. Она хотела поступить в театральную школу и стать актрисой. — Отец Льюис неодобрительно покачал головой: — Сегодняшние дети, они все хотят известности и звездную судьбу, чему бы мы ни старались учить их.

Джон воздержался от комментариев.

— Она приезжала в прошлый уик-энд. Рождество она проведет со своей семьей в Хантингтоне. Я говорил с ней после воскресной мессы, и она рассказала мне нечто, после чего я почувствовал потребность приехать и сообщить тебе. Это может принести спокойствие твоему измученному сердцу.

Джон нахмурился, толком не понимая, куда клонит священник.

— Чтобы оплачивать аренду, — продолжал отец Льюис, — Эмили работает официанткой в трактире на автобусной остановке в Лос-Анджелесе. — Он помолчал, словно то, что он собирался сказать дальше, наполняло его неподдельной радостью. — И она клянется, что всего неделю назад видела Молли.