Кружево, стр. 26

Пэйган заморгала, нервное напряжение у нее постепенно сменялось удивлением. Не снимая пальто, она молча стояла посреди комнаты, пока Поль готовил коктейль. Он потряс серебряный шейкер, налил смесь в стаканчик для вина и протянул его Пэйган. Коктейль отдавал мылом и стиральным порошком, хотя Поль сказал, что в нем бренди, водка и еще одна особенная добавка. Наверное, лучше держать себя с ним подружелюбнее, подумала Пэйган, но выпить это можно только залпом, в один глоток и не переводя дыхания. Так она и сделала. Она смогла только пробормотать что-то неразборчивое, затем почувствовала, что ноги у нее слабеют, и потеряла сознание.

У Пэйган было ощущение, что ее вот-вот стошнит. Голова была такой тяжелой, что казалось, она не сможет поднять ее больше никогда в жизни. Она осторожно приоткрыла глаза, в лицо ей брызнул поток яркого света, и она снова зажмурилась. Ей было очень плохо, все куда-то плыло, и казалось, что она не может управлять ни руками, ни ногами. Тыльной стороной ладони она ощутила холод металла, затем услышала легкий щелчок… Что этот тип делает, черт возьми?!

Поль защелкнул у нее на запястье наручник и пристегнул руку к столбику железной кровати.

— А теперь другую руку. Вот так, мисс, чтобы вы случайно не сделали чего-нибудь неприличного.

Пэйган была слишком слаба, чтобы думать. Она снова закрыла глаза, пытаясь понять, как ей лучше: с открытыми глазами или же когда они закрыты. Она почувствовала, что замерзает, и удивилась, поняв вдруг, что лежит совершенно голая. Она мучительно пыталась понять, что же происходит… только бы Поль оставил ее в покое… Да и что этот проклятый тип собирается делать?

— Я тебя только немножко поглажу, и все. А потом отвезу назад в школу. Ты же не хочешь пока еще вставать, правда? И не хочешь, чтобы я перестал тебя гладить, верно? Да ты и не можешь ведь встать, так? И тебе нравится, как я тебя глажу, правда?

Пэйган действительно нравились его мягкие, умиротворяющие, кошачьи прикосновения, когда он гладил ее по груди, по соскам, по животу. Она попыталась снова открыть глаза и увидела, что Поль, обнаженный, лежит с ней рядом на черных простынях. Его прилизанная голова покоилась на подвернутой руке, по лицу блуждала отрешенно-довольная улыбка. Поль поглаживал ее черным птичьим пером. Пэйган снова закрыла глаза. Потом Поль мягко соскользнул с кровати, и Пэйган ощутила нечто незнакомое, непривычное и возбуждающее, как будто у нее между бедер пробиралась змея.

Она широко открыла глаза и впервые в жизни прямо перед собой увидела, что такое эрекция. Обнаженное тело Поля нависло прямо над ней, ноги у него были широко расставлены, а в руках… — нет, это же просто невозможно! Он мягко щекотал ее бедра кончиком черной кожаной плетки.

— Делай в точности все так, как я скажу, — прошептал он, — у тебя нет никакого выбора.

Пэйган снова закрыла глаза. Это было уже слишком. Да и голова у нее теперь просто раскалывалась от боли! Что-то ярко вспыхнуло, и тут Пэйган поняла, в чем дело.

Ее только что сфотографировали.

Потом Поль забрался на нее, и это оказалось вовсе не больно. Отталкивающе-отвратительно, но не больно.

Затем Поль уселся на край кровати и закурил сигарету с какой-то травой. Пэйган узнала запах: она почувствовала его, едва войдя в шале. Некоторое время Поль не обращал на Пэйган никакого внимания; потом резко повернулся к ней, как-то беспомощно захихикал и бросил окурок на простыни. Это уже не на шутку встревожило и испугало Пэйган, и она стала думать, что же делать. Она не имела представления о времени, но понимала, что надо как-то избавиться от наручников, отыскать одежду и добраться до школы, пока этот проклятый тип не спалил весь дом.

— Поль, милый, пожалуйста, отпусти меня, я хочу в туалет, — попросила она. Поль добрался до изголовья кровати и отстегнул наручники. Пэйган побрела в гостиную, пытаясь разыскать одежду. Подбирая ее, она вдруг увидела свое отражение в зеркале, оправленном в бронзовую раму. Лицо было опухшим, глаз почти не было видно; по-видимому, в какой-то момент она сильно ревела.

Она вдруг увидела, что верхний ящик конторки, над которой висело зеркало, полуоткрыт. Глаза ее широко раскрылись, когда она увидела содержимое ящика.

Пэйган молниеносно запустила руки внутрь.

Когда Пэйган доползла до комнаты, уже светало.

— Уже пять часов. И ты жутко выглядишь.

— От тебя так воняет… Где ты была?

— Что случилось?

— Мы зашли в бар, и я здорово перебрала. А теперь отвалите все, ладно?! — простонала Пэйган. Она прополоскала рот дезинфицирующим раствором, умылась и свалилась в постель. К завтраку она не вышла, а когда сестра-хозяйка увидела ее опухшее лицо и тусклые, покрасневшие глаза, Пэйган был немедленно поставлен градусник. Температура оказалась нормальной, но Пэйган выглядела настолько больной, что ее на всякий случай поместили на пару дней в школьный изолятор.

5

Через десять дней, однако, сила и жизнестойкость молодости взяли свое. Пэйган сумела убедить себя в том, что она забыла, выбросила из головы этот омерзительный случай и сможет теперь делать вид, будто ничего не было. Как ни странно, но происшедшее никак не повлияло на ее энергию и жизнерадостность, и как-то в воскресенье она подбила подруг взять на часок напрокат сани.

Лошадь цокала копытами по обледеневшим и покрытым снегом булыжникам, причудливый снежный узор между которыми напоминал кружево, а сзади, в красных санях, под старым пологом из меха серебристой лисицы, тесно прижавшись друг к другу, наслаждались поездкой девочки. Трясясь под звон серебряных колокольчиков, прикрепленных к упряжи, они весело махали прохожим. Так они проехали через весь городок и вы-, ехали в поле в направлении Саанена. Когда возница сделал остановку, девочки по очереди садились на его место, брали в руки вожжи и кнут, а Пэйган снимала их своим фотоаппаратом,

Вдруг Джуди, совершенно не умевшая править лошадьми, ни с того ни с сего натянула вожжи, крикнула: «Пошел!» — и щелкнула в воздухе кнутом. К несчастью, кончик кожаного кнута царапнул уже немолодую кобылу по уху. От испуга лошадь попятилась назад. Теперь испугалась Джуди: когда лошадь рванула с места легким галопом, мотая тяжелые сани вправо и влево, она бросила кнут и вцепилась в сиденье возницы. Лошадь, поднимая снег, мчалась вперед; Кейт и Максина бултыхались в санях, стараясь не вывалиться; а Пэйган и возница остались стоять позади на дороге, широко открыв рты.

Впервые за все десять дней Пэйган действительно позабыла в этот момент о той отвратительной сцене. Она бросила фотоаппарат и устремилась вслед за санями, которые лошадь с непривычной для нее быстротой продолжала уносить вперед, мотая их по заснеженной дороге из стороны в сторону.

Когда сани проносились мимо небольшой группы лыжников, один из них ухватился за вожжи и повис, стараясь удержать лошадь. Некоторое время она тащила его вперед, но постепенно замедлила свой бег, и, когда вконец запыхавшаяся Пэйган догнала сани, лыжник уже успокаивал дрожащую кобылу, похлопывая по потной шее и что-то говоря ей на непонятном Пэйган языке.

— Как ты смеешь! — заорала Пэйган на перепуганную и бледную Джуди. — Как ты смеешь бить лошадь! Как ты смеешь заставлять ее мчаться галопом по льду! Марш назад, дура несчастная! — Голова у Пэйган была при этом откинута, ноздри раздувались от гнева, а ее прямой нос обрел властное и надменное выражение.

Озабоченная только состоянием и судьбой лошади и ничем другим, Пэйган взяла из рук незнакомца вожжи, поблагодарила, даже не взглянув на него, и повела лошадь под уздцы назад, навстречу разозленному вознице, который повез их домой.

На улице перед конюшней их дожидался темноволосый, одетый в лыжный костюм человек, выглядевший внешне как весьма уверенный в себе слуга хозяина, обладающего высоким положением. С лицом, на котором не было написано ничего, кроме легкого высокомерия, он подошел к Пэйган и слегка поклонился ей.