Сестра милосердия, стр. 19
Подхватив сумку и перекинув быстро Отю на другую руку, она кинулась догонять своих нечаянных спасителей. И успела, слава богу. И прислушалась, чего они говорят такое…
– Сколько бабок будем показывать? – спросила тихо и небрежно Ленусик у Левушки.
– Ну, скажи, что тысячу везешь… – также небрежно, будто отмахнувшись, ответил ей Левушка. – Сейчас таможенникам вообще это по фигу…
«О чем это они? – опустив Отю на пол, стала лихорадочно соображать Таня. – О деньгах, что ли? Может, спросить? Неудобно как-то. Итак вон Ленусик оглянулась и посмотрела на меня очень уж подозрительно…»
Додумать свою мысль до конца Таня так и не успела – отвлеклась на Отю, который, почувствовав под ногами твердую землю, шустро побежал куда-то в сторону. Пока она его ловила, пока встала на свое место за клетчатыми Левушкиными штанами, уже и очередь ее подошла…
Молодой красивый мужчина в строгой форменной одежде взглянул ей в лицо бесстрастными и холодными голубыми глазами, будто полоснул ими наотмашь – отчего-то аж сердце зашлось от страху. Так и колотилось мелкой трусливой дробью, пока он документы ее изучал – и паспорт, и папочку с Отиными бумагами. Не отрывая от них глаз, спросил вроде бы равнодушно:
– Валюты сколько с собой везете?
– Простите… чего? Чего я везу? Не поняла я… – совсем растерялась Таня.
– Да денег с собой сколько, он спрашивает… – подсказал ей нетерпеливо из-за спины раздраженный женский голос. – Вот уж воистину, пусти Дуньку в Европу…
– А, денег! Ой, вы знаете, у меня денег с собой много… У меня десять тысяч с собой…
– Чего – десять тысяч? – поднял на нее свои голубые глаза таможенник. – Евро? Долларов?
– Нет, почему евро… У меня рубли… Десять тысяч рублей…
Кротко и звонко всхохотнула в наступившей секундной паузе давешняя подсказчица из очереди и захлебнулась, топя рвущийся наружу смех в вежливом покашливании. Таможенник взглянул на женщину строго, потом досадливо – на Таню.
– Проходите, – проговорил он быстро, возвращая ей документы и отчего-то покраснев.
И Таня поскорее пошла прочь, ища по привычке глазами знакомые Левушкины клетчатые штаны. Очень хотелось сесть и отдышаться, наконец. И во рту было сухо, и пот тек по спине противными струйками, и голова кружилась нещадно…
Усевшись, наконец, в удобное самолетное кресло, она вздохнула с облегчением, откинула голову на мягкую спинку. Ну вот и все, слава богу. Можно и расслабиться, можно и оглядеться в новой обстановке. Можно и Отю покормить, наконец, прихваченным с собой в дорогу детским творожком да напоить кефиром из бутылочки. Устал малыш, сейчас поест и спать будет. А она в окошечко маленькое поглазеет – интересно ж все-таки! Полетит высоко в небесах, аки птица… Теперь уж можно и не бояться – теперь уже все. Самую главную свою задачу – в самолет сесть – она выполнила. А там, в Париже, ее встретят…
Однако еще одно приключение Таня все ж таки умудрилась себе устроить. Надивившись сервису самолетному и напившись всяческих соков, которые все везли и везли на большой телеге по проходу, все предлагали и предлагали вежливые улыбчивые бортпроводницы, она вдруг почувствовала непреодолимую тягу к обычному физиологическому отправлению, одним словом – пописать приспичило, хоть плачь. И Отя как раз закряхтел-проснулся, завозился у нее на коленях. И ему бы памперс поменять не мешало. В общем, решилась Таня еще на один подвиг – в туалет пробраться. И все бы у нее удалось, и дверь туда легко и без проблем закрылась… А вот обратно открыть Таня ее уже не смогла. И так по замку царапала, и этак… С той стороны уж и постучали несколько раз, и подергали – хоть караул кричи! Она совсем уже было отчаялась и даже всплакнуть решила от бессилия, усевшись на красивый самолетный унитаз, и Отя уже приноровился поддержать ее в неожиданном горе, тихонько захныкав, но вовремя и опомнилась – соскочила и снова принялась с прежним упорством нажимать на проклятое хитрое устройство. Неожиданно для нее, случайно совсем, пальцы сами собой сделали нужное какое-то движение, и дверь – о, счастье! – подалась наконец… Со вздохом облегчения и одновременно низко опустив от стыда голову, Таня вышла на свободу, пробормотав собравшимся у туалетных дверей страждущим свои извинения. А плюхнувшись на сиденье, рассмеялась тихонько, про себя почти. Вот же ворона деревенская! Ей бы сидеть в своем Селиверстово, а не по Парижам шастать…
Отя снова задремал, свернувшись на коленях калачиком. А на нее вдруг острый приступ счастья напал. Как-то вдруг осознала она разом с ней сейчас происходящее. Раньше просто думать об этом боялась, а теперь взяла и осознала. Она же в Париж летит! Она там жить будет! Отю растить! Счастье-то какое, господи! И, как бывает на крутом вираже дорог ли, судеб ли, душа ее вдруг взметнулась на вдохе и остановилась, замерла в мгновении. И губы растянулись в тихой улыбке, и зашептали привычное: «Спасибо, спасибо тебе, Господи… Спасибо за счастье, что посылаешь на мою голову полными пригоршнями…»
Молитв как таковых Таня и не знала особенно. Да и верующей была так себе, в церковь редко, от случая к случаю хаживала. Просто привычка у нее такая была – за все Бога благодарить. Совсем, совсем забыла Таня Селиверстова, что не надо бы так высоко душой взлетать да рассыпаться благодарением, что не любит Господь, наверное, всего этого. Тут же и сердиться начинает. Раз, мол, счастливая ты, значит, сильная очень. Значит, и муками потерзаться пора пришла, не все тебе жить в радости. Уж сколько этому правилу Таня учена жизнью была, и все не впрок…
Глава 10
Посадку самолета Таня с Отей дружно проспали. Очнулась она от суеты, вокруг нее слегка шелестящей, – народ готовился к выходу, сидя культурно по местам и копошась потихоньку – кто одевался, кто, как и Таня, только проснулся и таращил на всех сонные глаза, а дамочка одна торопливо губы красила, пристально вглядываясь в овальное зеркальце. Таня встрепенулась, потрясла головой, отгоняя крепкий сон, в который провалилась намертво после всех пережитых волнений. Отю жалко было будить, так и пришлось одевать полусонного – он разваливался в ее руках, как мягкая тряпичная кукла, похныкивал протестующе. За маленьким окошком – Таня даже название его вспомнила, иллюминатор называется, – стояла не совсем уж непроглядная, но темень, перемежаемая редкими дальними огнями. Прежняя тревога, еще тошнее той, что перед посадкой в самолет ее мучила, сжала Танино сердце – а вдруг не встретят? Куда она тогда пойдет, ночью, с ребенком…
Страхи ее, однако, оказались напрасными. Она и шагу не успела ступить в зал прилета, как тут же Отю подхватили ловко и умело чьи-то сильные руки – она даже испугаться не успела. Только подняла удивленное лицо вверх – встречающим оказался высоченный мужик в темном костюме. Он, может, даже и красивым был бы, этот мужик, если б не выражение его лица – туповатое какое-то. Явно не из телевизора у него было лицо. Абсолютно правильное, но никакое. Вот у Павла Беляева, например, красоты поменьше будет, а лицо такое – глаз не оторвешь… Хотя чего это она про Павла Беляева вдруг вспомнила? Пришло же в голову… Все, не надо о нем больше вспоминать, он там остался, в другой жизни. И совсем он здесь «не пришей кобыле хвост», как говорит бабка Пелагея. Здесь, в этом сверкающем и гудящем разными голосами зале аэропорта с красивым названием Орли…
– Вы Татьяна Селиверстова, – квадратно улыбнувшись, уточнил встречающий, глядя на нее сверху вниз.
– Да, это я…
– С приездом, Татьяна. А я Сергей. Помощник мадам Ады. Следуйте за мной, там машина ждет.
Развернувшись, он быстро пошел по залу, нежно прижимая к себе спящего Отю и ловко обходя чужие чемоданы. Краем глаза Таня успела заметить, как радостно-яростно обнимаются Левушка с Ленусиком с немолодой уже парой таких же странно одетых людей – родители, наверное. Интересно как. Поглазеть бы на них по деревенской привычке, полюбопытствовать, они теперь вроде как и не чужие ей стали, Левушка с Ленусиком. Хорошие ребята, дай им Бог счастья французского полной ложкой…