Поэт, стр. 32

Быстро подойдя к компьютеру, он нажал клавишу экстренного стирания, которую сам запрограммировал. Дверь номера осталась открытой.

Гладден попытался рассуждать логически.

«Боже, какая нелепая ошибка!» — подумал он.

Он вышел в коридор и спустился по лестнице. Евангелина стояла в проходе, около своей тележки с бельем и принадлежностями. Мельком обернувшись на Гладдена, она не выразила никакого волнения. Но ему хотелось убедиться. Не стоило рисковать всем лишь из-за выражения чьего-то лица.

— Евангелина, я передумал. Нужно бы прибраться в номере. Кстати, кончились туалетная бумага и мыло.

Горничная положила блокнот, где что-то записывала, на тележку и полезла за рулоном бумаги и мылом. Наблюдая, Гладден засунул руки в карманы. Про себя он отметил, что здешняя прислуга жует резинку. Возмутительно: зачем делать это при постороннем? Словно он невидимка. Словно его вовсе нет.

С приближением Евангелины он не изменил позы, даже не вынул рук из карманов. Только отступил на шаг, впуская ее в комнату. Проводив девушку взглядом, Гладден тут же метнулся к тележке и заглянул в записи.

Она бросила блокнот, не пряча, поверх вещей. Около номера его комнаты, 112, значилось «Только полотенца».

После того как горничная вошла в номер, Гладден осмотрелся. Мотель строился вокруг внутреннего дворика и состоял из двух этажей, по двадцать четыре комнаты на каждом. Этажом выше Гладден увидел еще тележку. Она стояла возле двери одного из номеров, и обслуги видно не было.

Пространство двора казалось пустым. Погода стояла холодная, и приезжих не было. Гладден не заметил ни одного постояльца.

Он вошел в комнату и закрыл дверь как раз в тот момент, когда Евангелина показалась из ванной, держа в руках вынутый из мусорного ведра пакет.

— Извините, сэр, мы должны держать дверь открытой, пока убираем в комнате. Таковы правила.

Он преградил ей дорогу.

— Ты видела фотографию?

— Что? Сэр, я должна открыть дверь...

— Ты видела фото на компьютере? На койке?

Внимательно следя за ее реакцией, он показал в сторону ноутбука. Горничная выглядела сконфуженной, но даже не обернулась.

— Какое фото?

Повернувшись, она взглянула в сторону провисшей кровати. Затем снова посмотрела на Гладдена, смущенно и с выражением недоумения на лице.

— Я ничего не брата. Я честная девушка. Если думаете, что взяла, можете пожаловаться мистеру Барсу хоть сейчас. Пусть он прикажет сделать обыск. У меня нет никакой фотографии, и вообще я не знаю, что вы имеете в виду.

Мгновение Гладден смотрел на нее, затем улыбнулся и произнес:

— Видишь ли, Евангелина, возможно, ты действительно честная девушка. Но сначала я должен удостовериться. Кое в чем.

Глава 14

Фонд поддержки правопорядка располагался на Девятой улице в Вашингтоне, округ Колумбия. Здание стояло в нескольких кварталах от министерства юстиции и штаб-квартиры ФБР. Громадное сооружение, и я еще подумал, что здесь найдется немало агентств и фондов, питающихся из общественной кормушки. Войдя внутрь сквозь тяжелые двери, я на лифте поднялся на третий этаж.

Похоже, что фонд занимал весь этаж. У лифта располагался просторный холл с приемной, где восседала полная женщина. В нашем газетном деле такие помещения называли предбанником. Не потому, что за ним посетителя ждала парилка, а потому, что веником он мог получить уже на входе. Сказал даме, что я хочу поговорить с доктором Фордом, директором фонда, на которого ссылались в статье «Нью-Йорк таймс» про самоубийства сотрудников полиции, и положил на стол свою пресс-карточку. Форд держал базу данных, доступ к которой я хотел бы получить.

— Он занят. Сейчас у него ленч. Вам назначено?

Я пояснил, что наша встреча заранее не оговаривалась. На часах было без четверти час.

— А, репортер, — сказала она, увидев название газеты. Как будто профессия означала приговор. — Это другое дело. Сначала вам придется пройти в офис по общественным связям, а там уже решат, сможете ли вы встретиться с доктором Фордом.

— Я понял. Скажите, с кем в этом офисе мне следует переговорить? Если они еще не ушли на ленч?

Женщина сняла телефонную трубку и набрала номер.

— Майкл? Вы на месте или на перерыве? Здесь у меня посетитель, он представляет газету «Роки-Маунтин ньюс» из... Нет, он пожелал встретиться с доктором Фордом.

Несколько секунд она молчала, прислушиваясь, затем поблагодарила собеседника и повесила трубку.

— С вами встретится Майкл Уоррен. Он сказал, что торопится на встречу, и просил вас также не задерживаться.

— Куда идти?

— Комната триста три. По холлу, потом направо и еще раз направо, первая дверь.

Двигаясь в заданном направлении, я пытался вспомнить, где слышал это имя: Майкл Уоррен. Что-то знакомое, но откуда?

Дверь с номером 303 отворилась, едва я оказался рядом. Шагнув мне навстречу, у порога остановился мужчина лет сорока.

— Это вы из «Роки»?

— Да, я.

— Я уже боялся, что вы свернули не туда. Входите. У меня совсем мало времени. Майкл Уоррен, — представился он. — Можно просто Майкл, если решите печатать интервью в своей газете. Думаю, что до этого не дойдет и мы ограничимся беседой в офисе. Надеюсь, что смогу быть вам полезным.

Он занял свое место за столом, и я представился, протянув ему руку. Уоррен предложил присесть. Стол оказался завален газетами. С другой стороны стояло фото жены с двумя детьми, повернутое так, что Уоррен всегда мог его видеть, так же как и посетителя.

На низенькой тумбочке слева от Майкла Уоррена стоял компьютер, а фотография, запечатлевшая его рукопожатие с президентом, красовалась на стене чуть выше. Уоррен был выбрит, в белой рубашке и малиновом галстуке. Воротничок рубашки несколько потрепан — в местах, где его касалась щетина. Пиджак брошен на спинку стула. Лицо бледное, с подчеркнуто острым взглядом темных глаз и черные, без всякой седины, волосы.

— Ну, в чем дело? Вы работаете на бюро «Скриппс»?

Он имел в виду материнскую компанию моей газеты. В этом бюро трудились репортеры, поставлявшие новости из Вашингтона во все газеты сети. Туда меня хотел направить Грег Гленн.

— Нет, я приехал прямо из Денвера.

— Ладно, так чем я могу помочь?

— Мне необходимо встретиться с Натаном Фордом. Или с человеком, непосредственно занятым темой самоубийств среди полицейских.

— Полиция и самоубийства. Эту тему ведет ФБР, а с ними общается наша сотрудница, Олин Фредрик.

— Да, мне уже известно о ФБР.

— Хорошо, давайте изучим данные.

Он взял записную книжку и снова положил ее на место.

— Слушайте: а вы не звонили мне раньше? Я не могу вспомнить вашего имени.

— Не звонил. Я же сказал, что приехал прямо из Денвера. Могу заверить, что дело довольно захватывающее.

— Захватывающее? Полиция и самоубийства? Это не похоже на горящую тему. Откуда такая спешка?

Тут до меня дошло, кто он на самом деле.

— Скажите, вам не приходилось писать для «Лос-Анджелес таймс»? Вашингтонское бюро? Не тот ли вы Майкл Уоррен?

Он улыбнулся.

— Вероятно, да. А откуда вы меня знаете?

— Из новостной рассылки «Пост таймс». Я выписываю ее много лет. А теперь, значит, поддерживаете правопорядок? Работа непыльная.

— Да, уже почти год. Уволился из бюро и перешел сюда.

Я кивнул. Наступила неловкая пауза. Эту неловкость я ощущал всякий раз, встречая того, кто оставил жизнь газетчика и оказался по другую сторону баррикад. Иногда такое случалось с репортерами, истощившимися и перегоревшими в ежедневной гонке.

Как-то я прочитал книгу, написанную от первого лица одним журналистом. Он сравнивал свою жизнь с отчаянным бегом впереди зерноуборочного комбайна. Это сравнение показалось мне лучшим из всех прочитанных. Некоторые останавливаются, уйдя в сторону, другие попадают в молотилку. Тогда они выходят в отставку окончательно сломленными. Редко кому удается получить повышение или спокойную работу по специальности, где можно иметь дело с прессой, больше не принадлежа ей.