Ловушка, стр. 32

Оказавшись у дверей своего временного пристанища, Марина уже разобралась в некоторых тайнах, хотя ее собственная жизнь и устроенная за ней неотступная слежка так и остались для нее загадкой.

Антавиана заговорила ее до тошноты, болтая без умолку почти двадцать минут, впрочем, Марина услышала кучу новостей, пробудивших в ней подозрения.

Она узнала, что Антавиана остановилась у дочери сеньоры Хиггинс, которая совершенно случайно жила в соседнем доме, и — ах, какая случайность! — именно Антавиане совершенно случайно пришла в голову мысль разыскать Марину, чтобы пойти прогуляться, и… самая невероятная случайность! — именно она обнаружила, что та исчезла. И, понятное дело, совершенно случайно Антавиана пообещала миссис Хиггинс пойти и разыскать ее.

Марина пришла к заключению, что Антавиана видела, как она вылезла через окно, растрезвонила об этом, а теперь хотела наградить себя медалью за то, что нашла ее.

Она догадалась обо всем, когда эта маленькая изменница подошла к миссис Хиггинс с обворожительной улыбкой чудесного ребенка на устах и демонстративно вцепилась той в руку, будто последняя была морским окунем, только что вытащенным из воды.

— Я нашла ее в Интернет-кафе, она бродила по Сети. Она сбежала вместе со своим дружком.

— Предательница!!! — Марина дала бы ей оплеуху, однако взволнованная миссис Хиггинс встала между ними, прижав коротышку к своим стокилограммовым телесам.

— Спасибо, милая, какая ты прелесть! Даже не знаю, что бы я без тебя делала! Жаль, что не ты, а эта никудышняя лентяйка живет в моем доме.

Марина верно угадала, что миссис Хиггинс обвиняет ее в безделье.

Невероятно.

Марина заслужила свое определение. Она стала «лентяйкой».

А вот Антавиану теперь называли «прелестью». Хуже некуда.

Как могло получиться, что Марина сыграла свою роль столь плохо, имея на руках все карты колоды? Ей уже приклеили ярлык «лентяйки», а девушка отлично знала, что от ярлыка очень трудно избавиться, если уж он прилип.

Теперь она навсегда останется «лентяйкой».

Почему? Почему, когда она из самых добрых побуждений стала мыть посуду, она не заслужила титул «очаровательной», но стоило ей улизнуть через окно, не попрощавшись, как ее тут же окрестили «лентяйкой»?

Почему ее зовут Мариной?

Анхела вышла бы через дверь, расцеловав миссис Хиггинс, простилась бы с итальянцами, подмигнув им, и навсегда осталась бы «очаровательной».

Почему? Почему она все время ходит в неудачницах?

— Сеньора Хиггинс, если вы позволите, мы научим ее хорошим манерам.

— Прежним манерам!

— Да, не новомодным, какие прививают детям, будто они цветочки, растущие в теплице.

— Послушание вбивается кровью, образование тоже.

И оба снова схватили ее за руки.

У Марины комок подступил к горлу, она почувствовала страх, вспомнила недавнее происшествие и решила выгородить себя любым возможным способом.

— Извините, я очень сожалею об этом. Я попрощалась с вами, но вы не слышали и…

— Ложь! — воскликнул Пепиньо, вдруг оживившись, и потащил ее за собой.

— Простите ее, пожалуйста, — произнесла Антавиана противным голосом.

Миссис Хиггинс вздохнула.

— Какая хорошая девочка, какая прелесть.

Итальянцы застыли на месте, сообразив, что миссис Хиггинс переходит на сторону противника. Не оставалось сомнений — «прелесть» окончательно подчинила миссис Хиггинс, и Марина сообразила, что настал удобный случай и ей расположить к себе хозяйку дома.

— Извините, простите, sorry, sorry, — с чувством захныкала она, желая, чтобы все закончилось и она могла пойти отдохнуть в унылой спальне.

Миссис Хиггинс, однако, заставила Марину упрашивать себя.

— Тебя следует хорошенько наказать!

— Да! Да! — прорычали оба постояльца, уставившись на девушку налитыми кровью глазами.

Марина, умирая от страха, заплакала, и, возможно, это смягчило непреклонную хозяйку.

— На этой неделе я не позволю тебе выходить из дома после ужина, — с садистской радостью объявила она.

Итальянцы приуныли, а Антавиана не без удовольствия посочувствовала Марине.

— Это ужасно. Здесь ужинают в шесть часов.

— Что? — с тревогой в голосе воскликнула девушка. Если ее запрут, она не сможет увидеться с Патриком, умрет от тоски, а Анхела долго не протянет.

Марина чувствовала себя похищенной злодеями героиней и решила сыграть на публику.

— Plis, plis, plis, [36] — молила она невнятно, опускаясь на колени перед миссис Хиггинс. — Я сделаю все, что вы хотите, все, что угодно… только отпускайте меня по вечерам и оставьте мне мобильный телефон.

Миссис Хиггинс этот номер привел в восторг. Видно было, что она достигла вершины счастья, окруженная уступавшими ее воле и отправляя правосудие, словно римская императрица.

Марина продемонстрировала средиземноморский характер и стала целовать ей ноги.

Миссис Хиггинс, довольно облизав свои усы, подняла руку в знак прощения и позволила себе роскошь проявить великодушие.

Постояльцы были явно разочарованы и не могли скрыть своего возмущения.

— Ладно. Ты заставила меня немало поволноваться и должна снова завоевать мое доверие.

Доверие сеньоры Хиггинс можно было завоевать убирая постели, подметая пол и моя посуду. Это доводило Марину до отчаяния.

— А мобильный телефон ты получишь завтра, когда сделаешь все, что положено, — предупредила миссис Хиггинс, забирая драгоценный аппарат из рук Салваторе и пряча его в старинный ночной столик.

— Будь начеку. В следующий раз мы не будем столь благосклонны, — пригрозил девушке Салваторе.

Марина, наконец, заперлась в своей комнате на десять оборотов ключа и никак не могла отдышаться. Она была уверена, что чудом избежала опасности и что ее положение довольно ненадежно. Можно ли рассчитывать, что эти двое ночью ничего не натворят? А если они снова нападут на нее?

У Марины не было ни малейших сомнений, что в этом доме ей оставаться нельзя. Ей в голову уже пришла мысль о том, как поменять место жительства, но этим можно было заняться завтра.

Вздыхая, Марина проверила, не спрятался ли под кроватью или в шкафу какой-нибудь пикси, закрыла окна, осмотрела все углы, на всякий случай поставила перед дверью стул и, наконец, плюхнулась на матрац, словно тяжелый баул.

Глаза ее смыкались.

Марина боролась со сном, понимая, что стоит ей закрыть глаза, как она окажется во власти своих многочисленных врагов: Антавианы, сеньоры Хиггинс, итальянцев, пикси и… Цицерона.

На всякий случай она решила помечтать о Патрике.

Лилиан

Наступила ночь, всю долину окутали тени.

Здесь они были одни, если не считать взмыленного после сумасшедшей скачки коня.

Похоже, Лилиан изменилась.

— Наверно, мы опоздаем, — заметила она как бы невзначай.

Дианкехт, гофмейстер двора, поднял брови, услышав от нее такие слова.

— Извини, дорогая, точность является обязательной добродетелью королевства Дананн.

Лилиан захлопала глазками перед особой, отвечавшей за королевский протокол. Он был так строг…

— Вы должны понимать, что людьми управлять не так просто, — поспешила оправдаться она.

Дианкехт отбросил назад свои светлые волосы, не скрывая нетерпения.

— Ты должна привести девушку на конный выезд до полуночи; в противном случае с плеч покатится чья-то голова, причем необязательно моя, ведь она, как ты могла убедиться, сидит на них довольно крепко.

Дианкехт кокетливо наклонил голову на тонкой шее, и его светлые волосы рассыпались волнами.

Поговаривали, что Дианкехт, несмотря на свою импозантность, был обязан положению гофмейстера темному прошлому своего предка, от которого он унаследовал имя. В недобрый час его мать решила отдать должное легендарному Дианкехту, который навсегда оставил в ее душе след своей непристойной ревности.