Бали: шесть соток в раю, стр. 31

— Нет. Ты первая показала мне дом любви.

— Значит, такова моя карма: открыть для тебя Бали. Полностью познакомить с ним.

Она прильнула ко мне, и мы снова целовались, а когда пол стал уходить из-под ног, упали на кровать — обессиленные и распаленные одновременно.

— Возьми ее. — Марта вложила мне в руку свою косичку. — Это для тебя. Это старый обычай в нашем баньяре. Когда женщина хочет сделать что-то важное, она коротко стрижется. Оставляет только эту косичку. Держи меня за нее, пока твои руки не разожмутся.

Грудь ее была высокой и бедра сильными, а когда я придавливал ее к розовому шелку, она извивалась, словно хотела выскользнуть из-под меня, хотела, но не могла. И она позволяла делать с собой те вещи, о которых я даже не смел просить ее, и сама подсказывала то, чего я не знал и не умел. Вместе со мной она срывалась в крик или делала это не дожидаясь меня, зажмурившись и цепляясь за мои плечи острыми алыми ногтями, царапая мою грудь сверкавшим даже в темноте сапфиром ее колечка. А потом, открыв глаза, внимательно смотрела на меня, всем телом прислушиваясь к тому, что я делаю с ней.

И она пахла. О, как она пахла женщиной!

— Госпожа Маде Десак Масан, — выдохнул я, когда силы наши иссякли и невидимый, но столь реальный кундалини перестал стягивать наши тела в одно целое.

— Господин Иванов, — тихо ответила она.

— Я хотел тебя. С той первой встречи…

— Я поняла это сразу. Женщины всегда это понимают.

— Я благодарен тебе.

— И я тебе благодарна. Ты нежен и силен. Силен как бык.

— Это все утка по-балийски.

— Не слушай всякие глупости. Это в твоей природе. Природы смущаться не нужно.

— Я плохой ухажер.

— У тебя другая культура. Другие обычаи. Тебе еще многое предстоит узнать о Бали. Но я чувствовала твою страсть. Она разогревала меня при каждой встрече. И сейчас мне было очень-очень хорошо… Только борода кололась.

Некоторое время мы молчали.

— Ты моя, — тихо произнес я.

В ответ Марта повернулась ко мне и нежно провела пальцами по лицу, по груди, погладила ложбинку под шеей, уткнувшись в которую стонала еще четверть часа назад.

— Господин Иванов, я не ваша. И ты не мой.

— Конечно, ты свободна, ты решаешь сама…

— За нас решают боги. И наша карма. Мы отдали друг другу то, что должны были отдать. Я почувствовала твою силу. А ты получил Бали: землю, которую жаждал, договор, который тебя устроил, женщину, которую желал. Это называется инициация, — я правильно говорю это слово?

Я сел и отстранился от Марты. Мысли путались, сердце ныло от тяжелого предчувствия.

— Да, я понимаю, у тебя муж, брат, семья. Все произошло практически на глазах Марата и Спартака. Но я смогу тебя защитить. Если хочешь уехать…

— Ты, как всегда, стремителен и нетерпелив. — Марта пододвинулась ко мне, и я бедром ощутил теплоту ее груди. — Я останусь в семье, никто не обвинит меня ни в чем. Все уже давно решено, — в том числе и то, что я должна сделать тебя настоящим балийцем. Мой муж не с нашего острова, но… он знает наши обычаи и уважает их. Никто не упрекнет…

— Тогда объясни мне, что было только что между нами? Страсть? Ритуал? Часть сделки?

Марта вздохнула.

— Я вижу, тебе больно говорить. Тебе хочется оскорбить меня, но ты боишься, что от этого тебе не станет легче… То, что было, — уже случилось. Отпусти это. Тебе было хорошо. Мне было хорошо. Мы узнали друг друга — разве это не замечательно? Такое не повторяется, и мы не станем повторять. Да, это было частью сделки. У вас, в Европе, слово «сделка» подразумевает бумаги, юридические права, обязанности. Тот, с кем сделка совершается, исчезает за словами, чернильными и устными. А у нас сделка — это еще и познание друг друга. Помнишь, я сказала, что номинальный владелец должен доверять законному собственнику? Я выбрала этот путь и понимаю, что не ошиблась. Да, сегодняшняя ночь — часть сделки. А еще — посвящение. И ритуал. И страсть. Страсть, которую ритуал сделал еще более горячей. Но теперь она должна отпустить нас… успокойся. Ты как бы заново родился, стал балийцем, а я твоя мать. У нас прошли очень приятные роды.

Марта тихо рассмеялась.

А мне было не до смеха. Вместо ощущения полноты бытия в груди образовалась огромная дыра, в которую утекали силы, мысли, желание жить.

— Эй, русский бык, не превращайся в камень! — потрясла меня за руку Марта. — Я далеко не последняя балийка в твоей жизни. Пройдет час, день, неделя, и ты забудешь о горечи, которую сейчас испытываешь. Мы будем друзьями.

— Друзьями?

— Ну конечно! Хочешь, я расскажу тебе один свой сон? Подумай над ним — не сейчас, позже. Он поможет что-то понять в нас и в самом себе. Слушаешь?

«Однажды мне приснилось, что я нахожусь в какой-то красивой гостиной в обществе людей приятных мне. Там были и мужчины, и женщины, они непринужденно беседовали друг с другом на самые разные темы: наука, кулинария, дети. Один из нас несколько раз выходил в коридор, чтобы через пару минут вернуться обратно. Я долго не могла понять, в чем дело, пока он не сказал:

— Сколько раз ни пытаюсь, почти ничего не меняется.

Только в этот момент я поняла, что нечто все-таки поменялось. Сменился рисунок на обоях: вместо синих полос теперь это были оранжевые шары. Часы, висевшие на стене, изменили форму: из квадратных они стали круглыми. Посреди комнаты на столике стояла ваза с бананами. Вместо них теперь лежали апельсины. Один из тех, с кем я беседовала, засмеялся:

— Нет, друг. Ты уже поменял очень многое. И так быстро…

Мне стало еще более любопытно, и я вышла в коридор. Не помню, куда он вел, так как все мое внимание привлекло зеркало, висевшее сразу за порогом нашей комнаты. Точнее — то, что только походило на зеркало. Едва я отразилась в нем, его поверхность стала меняться. Она приобрела золотисто-медовый цвет и пошла волнами. Мне до смерти захотелось его коснуться.

Но когда я дотронулась до него пальцем, тот прошел сквозь поверхность, не ощутив ничего, кроме тепла и легкого покалывания. Вслед за пальцем последовала рука. А потом и я шагнула прямо в медовое золото.

И очутилась в каком-то другом пространстве, где поймать верх и низ было очень сложно. Когда я все-таки посмотрела на свои ноги, чтобы понять, на чем стою, то была поражена: у меня оказались ножки младенца. И ручки были маленькими, пухлыми и беспомощными, как у новорожденного. Меня осенило, что произошло, и я проснулась».

— Ты понял, что мне показали во сне?

— Перерождение? — глухо спросил я.

— Вот именно! Представь, как быстро проходит Тамвремя, когда мы приходим на эту землю, чтобы что-то поменять. Разве можно оценивать свою жизнь по-старому, когда осознаешь это?

Глава девятая

Семь самураев

— Balinesian breakfast, sir?

— Нет. Континентальный. Два вареных яйца, четыре тоста — чтобы хрустели! — джем, кофе. И авокадо-фреш.

В гостиницу я вернулся под утро. У меня хватило ума и сил не затягивать выяснение отношений с Мартой. Она вызвала нам из дома любви по такси, быстро оделась, принесла туфли, забытые на берегу. Заперла дверь, на прощание еще раз сказала, что ей было хорошо, и… даже не поцеловала. Всю обратную дорогу таксист поглядывал в мою сторону, но не задал ни одного лишнего вопроса.

Случившееся произошло, его не вернуть. «Страсть», «ритуал», «амок»… Каких только слов не придумывают люди, чтобы объяснить то, чего другой все равно не поймет. Или поймет, но по-своему.

Итак, сухой остаток. Я заплатил большую сумму денег. За что? За десять террас, на которых буду выращивать рис. За ночь с женщиной, которую страстно желал. За то, чтобы пройти настоящий ритуал посвящения. За счастливую возможность быть членом баньяра.

А еще — за тоску в груди. За нежелание видеть никого — ни Марата, ни Гунтура, ни Спартака, ни мужа Марты, ни, саму Марту. За то, чтобы мною с самыми лучшими намерениями попользовались.