Ханская дочь. Любовь в неволе, стр. 54

Майор возмущенно засопел и принялся объяснять, что иметь дело со степняками не привык:

— Не знаю, о чем думал царь, когда пригнал на Русь этих дикарей. По мне, так уж лучше шведы.

— Могу себе представить! Если швед изнасилует русскую, так детишки все равно будут родные, а родится татарчонок или калмык — все узнают, что бабу осрамили. — Сергей недобро усмехнулся и посмотрел на Бахадура. А если он девку обрюхатит, никто и не догадается, что ребенок от татарина, пронеслось у него в голове.

В мундире Сирин выглядела совсем по-русски, так что о происхождении догадаться было почти невозможно. К тому же и говорила она чище и правильнее, чем большинство крестьян, разве что чужеземное имя выдавало в прапорщике царской армии уроженца степи.

Сергей спрыгнул с жеребца и направился вслед за офицером в грязную постройку, которую тот назвал штабом. Внутри, к счастью было достаточно темно, чтобы скрыть многолетнюю грязь, стол был настолько засаленным, что нему прилипли и бумаги, и тарелка недоеденного супа, которую офицер не без усилия переставил на подоконник. По углам поблескивали пустые бутылки — следы недавней попойки, а скверно пахнущий узел тряпья, видимо, заключал в себе весь офицерский гардероб.

Майор порылся в куче бумаг, сваленных на столе, вытянул оттуда помятый листок и вручил Сергею:

— Подпишите здесь, что вы забрали этих головорезов, и можете отправляться с богом.

Сергей взял документ, поднес к коптящему на столе светильнику и внимательно прочел.

— Здесь говорится о запасе продовольствия и грузе, который должны нам передать!

— Я не могу отдать того, чего у меня нет, — огрызнулся раздраженно майор, не в силах, однако же, скрыть некоторой неловкости: по-видимому, все уже было пущено в дело. Жалованье в последнее время выплачивали нерегулярно, а потому такие ситуации возникали нередко. Но Сергей не собирался сдаваться.

— Мы поглядим, что найдется у вас на складе, и возьмем все необходимое, — заявил он железным тоном.

Офицер пришел в ярость:

— Да с каких это пор нижестоящий чин будет мне указывать?

— Я ведь могу вернуться в Петербург и доложить князю Апраксину о том, что здесь происходит. — Сергей, разумеется, знал, что приближенные губернатора выставят его за дверь, если он в такое время решит сунуться с подобным делом, но надеялся, что майору петербургские порядки неизвестны.

Майор нервно кусал губы:

— Ну хорошо, возьмите все, что вам понадобится, и убирайтесь к черту. Нет, шведы и то лучше, право слово!

— Это вы уже говорили, не уверен, что царь разделяет ваше мнение.

— Ну так что ж! Дайте только время, Петра шведский король запрет в монастыре, а новым правителем станет царевич. Алексей Петрович вернет стране ее величие!

Сергей бросил скептический взгляд на грязь в помещении: если это та самая старая добрая Русь, о которой мечтают этот майор, Лопухин, Яковлев и Кирилин, — ему она не по душе.

Пока Тарлов разговаривал с майором, Сирин и Ваня стояли перед воротами, разглядывая новых солдат. Ваня, как и капитан Тарлов, смотрел на них с сомнением, пытаясь побороть древний ужас перед этими монгольскими лицами. Неизвестно, откуда брался у него этот безотчетный страх — словно предки сквозь столетия нашептывали ему, что степнякам нельзя доверять. Для Сирин же эти люди словно принесли с собой частичку родины, она направила Златогривого ближе к лагерю, разглядывая неподвижные лица с раскосыми глазами. Азиаты смотрели на нее внимательно, но холодно. Ей показалось, что им приходится нелегко в этой холодной враждебной стране, а потому они будут рады любым изменениям.

Внезапно один вскочил и подбежал к Сирин, потирая глаза от изумления. Он растерянно смотрел на нее, а затем упер руки в бока и расхохотался:

— Во имя Аллаха, всемогущего и милосердного, этот мир и вправду мал! Мои глаза могут обманывать меня, но если ты не джинн, то ты Си… Бахадур!

Сердце Сирин ухнуло куда-то вниз, и она уставилась на мужчину с ужасом, словно перед ней раскрылась адская пасть, готовая вот-вот поглотить ее. На мгновение одежда воина сбила ее с толку, но затем она разглядела лицо татарина:

— Кицак?!

Это и в самом деле был брат Зейны, правая рука ее отца, — он стоял перед ней, одетый в калмыцкий кафтан и огромную меховую шапку. Проговорись он о ее тайне хоть одним словом — и она погибла. Сирин попыталась скрыть бушевавшие внутри чувства, не выдав себя ни лицом, ни голосом:

— Да, я Бахадур Бахадуров, прапорщик царской армии. Как ты сюда попал?

Татарин обошел ее лошадь и остановился перед ней:

— Во всем виновата Зейна. После нашего поражения и первого ясака, который мы заплатили русским, в орде становилось все неспокойнее. Кое-кто упрекал твоего отца, что он плохой предводитель, зашла речь о новом хане. Мое влияние упало, сестра с каждым днем становилась неприветливей, ты ее знаешь! Ведь это именно она предложила отдать тебя русским вместо ее сына, а не я. Не успел я опомниться, а она уже распустила слух, что в нашей нынешней жалкой жизни виноват я. Оказалось, идея восстания против русских была моя, а не Монгура, и именно я подстрекал молодых воинов убить твоего отца. Зейна просто решила переложить на меня всю ответственность за ошибки Монгура. Я еще должен радоваться, что меня не убили, а лишь прогнали, пусть и с позором, — Кицак сплюнул. — Разрешили взять с собой старую клячу и негодную саблю, угрожая убить, если вздумаю вернуться. У меня все горело внутри, потушить это пламя могла только месть, но это было невозможно. Тогда я поехал на базар в Карасук, чтобы уйти в другое племя. Но ясак разорил людей, многие ушли. Там я узнал, что русский царь набирает народ на войну, и я направил лошадь на закат. В пути мне встретились другие изгнанники, они ехали за тем же и, как я, хотели заработать и начать новую жизнь. Когда мы пришли к русским, они определили нас вместе с калмыками и башкирами, собравшимися уже в бесчисленном количестве, и я обменял свои вещи на калмыцкое платье, чтобы не отличаться от них. Во имя Аллаха, я ждал чего угодно, только не встречи с тобой! — Кицак покачал головой, словно не в силах поверить в происходящее. — По тебе можно сказать, что жизнь у тебя идет на лад.

Сирин не поняла еще, как вести себя с родственником. Она беспокойно распахнула шинель, чтобы Кицак увидел русский мундир, затем застегнула обратно. Он часто-часто замигал глазами — увиденное его впечатлило.

— Царь не пожелал кормить нас задаром, — ответила Сирин на незаданный вопрос, — потому зачислил всех в свою армию. Я теперь прапорщик и заместитель офицера, который будет вами командовать, а значит, твой начальник.

Сирин старалась говорить решительно, но Кицак лишь рассмеялся вновь:

— Детские игры не прошли даром! Ты еще помнишь, как все время пытал… ся командовать мальчишками? — Кицак не забывал следить за собой, остерегаясь неловкого замечания. Он широко улыбнулся Сирин и похлопал ее жеребца по шее.

Сирин наконец поняла, что он рад видеть ее, и расслабилась. Улыбнувшись в ответ, она соскочила с лошади и обняла Кицака. Его внезапное появление на какое-то время выбило ее из привычной колеи, и все же славно было встретить старого знакомого.

Тем временем из «штаба» вышел Сергей, но, увидев на прежнем месте только Ваню, оглянулся в поисках Бахадура, — татарин обнимался с каким-то калмыком.

— Что нужно Бахадуру от этого кривоногого калмыка? — недовольно спросил он Ваню.

Вахмистр только плечами пожал:

— Ни малейшего понятия! Судя по всему, они давние знакомцы.

Сергей подошел ближе, чтобы разглядеть лицо загадочного азиата, и тут же узнал Кицака — того самого татарина, который привез Бахадура в Карасук. Бахадур приветствовал соплеменника с видимой радостью — Сергею это почему-то было неприятно, он страстно хотел стать другом Бахадуру, а теперь оказалось, что мальчику ближе этот оборванный дикарь, а не он, Сергей Тарлов.

Лабазы маленькой крепости почти пустовали. Всего оружия нашлось только три маленькие пушки, да и к тем почти не осталось пороху; ружья, пребывавшие в исправности, уже раздали солдатам гарнизона, но пуль все равно не было. Сергею удалось отыскать два небольших мешка овса и немного воблы, видимо, есть это никто не отважился, оттого и завалялись продукты в развалюхе, носившей гордое наименование арсенала. Можно было только надеяться, что калмыки окажутся менее привередливыми, чем русские солдаты. Оружия для своего отряда он тоже не добыл — найденную пару кремневых пистолетов решил подарить Бахадуру.