Цементная блондинка (Право на выстрел), стр. 80

Босх провел магнитом над пленкой.

— А теперь прокрутим ее и посмотрим, что у нас получилось, — продолжал командовать Мора.

— Как скажешь, Рэй.

Босх вставил кассету в видеомагнитофон и нажал на кнопку воспроизведения. На экране появилась знакомая статическая «картинка» телепустоты. На лицо Босха лег ровный голубоватый отсвет. Он нажал кнопку перемотки вперед. Изображение по-прежнему отсутствовало. Запись была стерта.

— Отлично, — заключил Мора, — чисто сработано. Это была последняя пленка.

— Ну вот, Рэй, все улики уничтожены. Теперь ты чист.

— Но остаешься ты — человек, которому все известно. И ты все им выложишь, не правда ли, Гарри? Доложишь в отдел внутренних расследований, растреплешь всем на свете. Я никогда больше не буду чист, и незачем забивать мне голову дерьмом — оставь его при себе.

Босх молчал. Ему послышалось, будто скрипнула половица. Скрип раздался где-то очень близко. Мора в этот самый момент произносил свою тираду.

— Позволь открыть тебе один секрет, Гарри... Он может оказаться полезным. Любой человек на нашей грешной земле — не тот, за кого себя выдает. Никто не откроет свое истинное лицо. Никто. Каков он, человек, когда остается в своей комнате, заперев за собой дверь? Никому не дано этого знать. Чужая душа — всегда потемки, что бы ни болтали по этому поводу. Познать самого себя — самое большее, на что ты можешь рассчитывать. А когда познаешь и увидишь, какой ты есть на самом деле, может сделаться так тошно, что сам от себя отвернешься.

Но Босх его не слушал. Он по-прежнему не отрывал взгляда от телевизора. Ему мерещились призраки, появлявшиеся и растворявшиеся в голубоватом свете экрана. От его сияния слезились глаза, начала болеть голова. Ах, если бы судьба отпустила ему хотя бы еще несколько минут жизни. С какой радостью он ощутил бы, как головная боль, разыгравшись всерьез, становится нестерпимой, дикой.

— Для меня ты всегда был хорошим парнем, Гарри. Я...

Из коридора донесся грохот, потом крик:

— Мора!

Это кричал Шиэн. Вслед за его воплем комнату залил свет. Босх услышал тяжелый топот, будто мимо пронесся табун лошадей, затем крик Моры, шум борьбы. Он снял палец с кнопки передатчика и подался вправо, не желая оставаться неподвижной мишенью. В этот момент грохнул выстрел. Босху показалось, что он в жизни не слышал ничего громче эха, раскатившегося по всему дому.

Глава 28

Едва Босх освободил радиоканал, как на них обрушил словесный водопад Ролленбергер:

— Босх! Шиэн! Группа-один! Что там происходит? Какого черта! Доложите немедленно.

Несколько помедлив, Босх отозвался спокойным голосом:

— Говорит шестой. Послушайте, руководитель, рекомендую вам проследовать к «двадцатке».

— К его дому? Что — была стрельба?

— Руководитель, рекомендую вам держать канал связи открытым. А всем подразделениям следственной группы дать отбой. Все свободны до следующего вызова. Группа-пять на месте?

— Пятый слушает, — откликнулся Эдгар.

— Пятый, не могли бы вы встретиться со мной в «двадцатке»?

— Еду.

— Шестой — конец связи.

Босх отключил передатчик, прежде чем Ролленбергер успел открыть рот.

* * *

От Паркер-центра до дома на Сьерра-Линда лейтенант добирался добрых полчаса. Когда он наконец появился, Эдгар был уже там. Был готов и план, составленный совместными усилиями. Едва Ролленбергер протянул руку к входной двери, она распахнулась перед ним, словно по мановению волшебной палочки. На пороге стоял Босх. Лейтенант шагнул внутрь. Его лицо было багровым, в глазах читались гнев и недоумение.

— Может, объясните, Босх, что за хреновина тут происходит? Вы не имели права отменять вызов группы. Вы нарушаете субординацию, отменяя мой приказ!

— Я полагал, лейтенант, чем меньше людей будет знать о происшедшем, тем лучше. Я вызвал Эдгара. На мой взгляд, этого вполне достаточно, чтобы спокойно во всем разобраться и не вовлекать лишних...

— Ну, знаете ли, Босх! В чем разобраться? И что, черт возьми, произошло?

Снисходительно посмотрев на лейтенанта, Босх продолжил все тем же ровным голосом:

— Один из сотрудников вашей группы проводил в доме подозреваемого несанкционированный обыск. Этого сотрудника застали на месте, поскольку подозреваемый ускользнул от наружного наблюдения, которым руководили вы. Вот, собственно, и все.

Ролленбергер дернулся, будто от пощечины.

— Вы в своем уме, Босх? Где тут телефон? Я хочу...

— ...позвонить шефу Ирвингу. В таком случае можете распроститься с надеждой на то, что вам когда-либо еще доверят руководство опергруппой. Вам придется распроститься с очень многими мечтами.

— Черта с два! Я не имел к этому никакого отношения. Это вы занялись самодеятельностью — вот и попались. Где Мора?

— Вверх по лестнице и направо — в гимнастическом зале. Мы прицепили его там к какому-то синхрофазотрону.

Ролленбергер оглядел обступивших его людей. Шиэн, Опельт, Эдгар — все смотрели на него, как невинные младенцы.

— Если вы, лейтенант, ничего об этом не знали, вам придется это доказать, — произнес Босх. — Каждое слово, произнесенное сегодня вечером на волне «Симплекс-пять», записано на пленку и хранится в городском центре связи. Я же говорил, что нахожусь в этом доме, а вы слушали. Вы даже несколько раз вступали со мной в беседу.

— Но ведь вы вели закодированные переговоры, Босх, а я не... не знал...

Внезапно Ролленбергер, словно обезумев, набросился на Босха, намереваясь вцепиться ему в горло. Однако Босх был настороже и вовремя среагировал. Он изо всех сил толкнул лейтенанта обеими руками в грудь, припечатав его к коридорной стене. Висевшая на ней картина сорвалась с гвоздя и грохнулась на пол.

— Вы идиот, Босх! Операция захвата сорвана, — прошипел Ролленбергер, влепившись в стену. — Все это противоза...

— Не нужно никакого захвата. Это не тот человек. По-моему. Но нам надо знать наверняка. Так что решайте сами: или вы помогаете нам обыскать дом и придумать, как избежать ненужной огласки, или вызываете шефа и объясняетесь с ним по поводу того, почему вы не совладали с вашей командой.

Отступив на шаг, Босх вежливо добавил:

— Телефон на кухне.

* * *

Обыск дома занял более четырех часов. Работали все пятеро, молча и методично осматривая каждую комнату, каждый шкаф, каждый ящик. Все те немногие улики тайной жизни детектива Рэя Моры, которые им удалось отыскать, были собраны на столе в столовой. Все это время хозяин дома пребывал в гимнастическом зале наверху, прикованный наручниками к хромированной перекладине машины для накачивания мускулов. С ним обошлись покруче, чем с иным закоренелым уголовником. Даже убийца, которого берут в собственной квартире, и тот вправе рассчитывать на большее снисхождение. Что же касается Моры, то с ним абсолютно не церемонились: ни разрешения на телефонный звонок, ни адвоката, ни уведомление о правах арестованного. Такое частенько случается, когда копы берут в оборот других копов. В правоохранительных органах хорошо известна истина: наиболее вопиющие злоупотребления служебными полномочиями происходят обычно в тех случаях, когда «легавых» спускают с поводка на их же коллег.

Поначалу время от времени до них доносились сверху вопли Моры. Чаще всего он звал Босха, иногда — Ролленбергера. Но подниматься к нему никто и не думал. Однако в конце концов Шиэн и Опельт, обеспокоившись, как бы соседи, услышав крики, не вызвали полицию, отправились в зал и заткнули Море рот, изготовив кляп из банного полотенца и черного электрического провода.

Впрочем, гробовое молчание самих полицейских, производивших обыск, объяснялось вовсе не тем, что они боялись потревожить соседей. Детективы копались в вещах, не открывая рта, поскольку в воздухе ощущалась гнетущая напряженность. Ролленбергер был явно зол на Босха. Но наибольшая нервозность исходила от Шиэна и Опельта, заваливших наружное наблюдение, в результате чего и возникла ситуация, в которой оказался Босх в доме Моры. Правда, незаконное проникновение Босха в этот дом не взволновало никого, кроме Ролленбергера. Так, Босху было известно, что к нему самому по меньшей мере дважды тайком наведывались коллеги, когда его имя фигурировало во внутренних расследованиях. Такова уж судьба полицейского: получаешь значок — получи и кое-что еще в придачу.