Греция. Лето на острове Патмос, стр. 24
Слева от плиты все в ту же стену были вделаны две покрытые потеками раковины из нержавеющей стали, а под ними находился слив, уходивший в узкую пристройку в задней части таверны, которая появилась относительно недавно. Эта пристройка одновременно являлась спальней, гардеробной и кладовкой. Там стояла пара узких кроватей, на которых можно было покемарить днем и на которых ночью спали мальчики. Проход, начинавшийся от холодильника у порога, заканчивался у дверей единственного в таверне сортира, в который также можно было попасть и из обеденного зала. По размерам туалет был ничуть не больше того, что обычно имеется в самолете. В углублении были расположены рукомойник и дверь, которая вела к наружному складу. Как правило, там хранились пустые ящики и бутылки, с чьей помощью в процессе чистки ополаскивали овощи.
Я заявил свои права на маленький столик возле холодильника и именно там, разместив кухонный комбайн, обустроил свое рабочее место. Поскольку, по всей видимости, Мемис тоже собрался нам помогать (причем, похоже, без всякой дополнительной оплаты) и совершенно явно запал на картофелерезку, я отдал ее ему — пусть сам ищет, где ему с ней приткнуться.
В пятницу вечером из Афин вернулся Теологос, груженный припасами, которым предстояло помочь нам выдержать летнюю осаду. В его руках, словно у наводчика на скачках, были зажаты самые разнообразные чеки, написанные от руки и в основном не более понятные, чем расчеты, которые он показал мне в предыдущий понедельник.
Несмотря на это, желая показать Теологосу, что я далеко не столь легковерный, каким кажусь (и каким на самом деле являюсь), я сел с ним за стол, и мы разобрали чек за чеком, сверяя их с количеством того или иного товара, который он привез из Афин. Все полностью сошлось, более того, оказалось, что Теологосу удивительно точно удалось рассчитать расходы перед поездкой — он потратил чуть больше тридцати тысяч драхм, включая стоимость билета и гостиницы.
Припасов, которые привез Теологос, должно было хватить надолго. Некоторые из них были бесценны, особенно упаковки мороженых бифштексов из вырезки — практически неизвестного на острове деликатеса, который доселе нельзя было отведать ни в одном из местных ресторанов. По сути, этим бифштексам предстояло стать одним из двух коронных блюд, которыми я собирался побаловать своих друзей-норвежцев. Вторым блюдом была курица в рецине, я впервые состряпал ее у друга на Миконосе. Продуктов у нас тогда было не густо: курица в морозилке, виноград на трельяже, прикрепленном к двери, и большая оплетенная бутылка рецины.
Субботним утром мне позвонил Магнус и сообщил, что он с компанией, теперь уже состоявшей из двенадцати человек и включавшей в себя пару друзей-греков, придут около восьми часов. Днем, когда разошлись немногочисленные посетители, явившиеся пообедать, я приступил к приготовлению ужина.
Одновременно с этим мне пришлось нарушить размеренный ритм, в котором жила и существовала до этого таверна, и вступить в спор с Деметрой и мальчиками, отучивая их от того, что они делали испокон века, — все ради того, чтобы приготовить ужин вовремя.
Помимо этого мне приходилось отмахиваться от бесчисленных вопросов и ценных указаний типа: «Обычно мы крошим чеснок ножом» или «Ты что, собираешься засунуть виноград внутрь курицы?»
Невзирая на все это, вечер удался. Хотя бы с точки зрения посетителей. Ну, поначалу и с моей тоже. К нам присоединились Даниэлла с детьми и многие другие, кто узнал о пирушке в течение дня или просто зашел поужинать. В общей сложности нам пришлось обслуживать около тридцати человек. Таким образом, не исключено, что мы поставили рекорд в Ливади, по крайней мере для этого времени года, когда на отдых в долину приезжает еще мало народу, а добраться сюда из порта можно только преодолев восемь километров на такси.
Еда всем очень понравилась, заказы сыпались как из рога изобилия, поэтому мне пришлось поставить крест на моих изначальных планах присесть за столик и сыграть роль радушного хозяина, как это иногда делал Теологос. Он, кстати, возложив все заботы на меня, ходил от одной компании к другой, чокался, выпивал — одним словом, наслаждался жизнью.
Несмотря на то что большая часть из того, что произошло в тот вечер, в моей памяти словно подернута дымкой, но важнейший момент, первый урок, который я получил в том сезоне, я помню с беспредельной ясностью.
Я как раз проходил мимо длинного стола, за которым в веселом шуме и гаме ела и пила компания Магнуса. Один из людей, сидевших с ним, был жителем Патмоса из Скалы по имени Кристос — наш с Магнусом давний друг. Кстати, именно Кристос отправил меня в Хору в тот самый день, когда я впервые прибыл на остров. Он окликнул меня, я оглянулся, увидел рядом с ним свободный стул и с чувством признательности собрался было сесть, как вдруг Кристос резко протянул мне тарелку с цацикии произнес:
— Что это?
Я опустил взгляд на смесь из йогурта, масла, огурца и чеснока. Посреди нее лежала большая зеленая дохлая муха. Ситуация так сильно напомнила мне карикатуру в «Нью-Йоркере», что я едва не расхохотался.
— Кристо, прости, пожалуйста, — промолвил я.
Я думал, что Кристос с понимающим видом пожмет плечами и разрядит неловкую ситуацию, но его лицо оставалось бесстрастным. Столь же бесстрастным голосом он произнес:
— Тома, так рестораном не заведуют. Это не дело.
В тот самый момент я окончательно осознал, какая мне отведена роль. Я больше не являлся ни другом, ни равным, ни туристом, ни даже просто случайным собеседником. Я был обслугой. Я мог сколько угодно изображать дружелюбие, но при этом был обязан помнить и ни на секунду не забывать свое место. Происходящее ни при каких обстоятельствах не могло быть «моей» пирушкой, как бы сильно я этого ни хотел…
Второй урок несколько дней спустя мне преподал Теологос, когда мы подводили итоги, чтобы я заплатил ему долг за продукты, купленные в Афинах.
Мы стали складывать суммы счетов за неделю, но, вместо того чтобы начать с субботы, когда мы заколотили кругленькую сумму, Теологос произнес:
— Ладно, понедельник…
— А как же суббота? — спросил я.
Теологос, казалось, был искренне удивлен.
— Должно быть, мы заработали кучу денег, — продолжил я.
— Мы? — переспросил он. — Ты же сказал, что хочешь угостить друзей ужином.
— Да! — Я почувствовал внутри себя холодок, который становился все сильнее.
— Ну вот я и оказал тебе услугу.
— То есть?
— Наш договор вступает в силу в понедельник. Пятнадцатого. Мы остановились на этом.
— Как ты думаешь, а с чего тогда я вышел на работу и в воскресенье?
— Я думал, ты хочешь помочь, — пожал плечами Теологос.
— Теолого…
— Тома, договор есть договор. Ты знаешь это лучше, чем кто-либо другой. Ты же американец.
Я потерял дар речи. Теологос поглядел на мое искаженное мукой лицо с разочарованием, словно только что узнал, что напрасно думал обо мне лучше, чем я есть на самом деле. Наконец он произнес:
— Мне жаль, что ты меня неправильно понял.
Слово Божье.
Вкуснятина
Несколько коротких мгновений я подумывал о том, чтобы поставить на всей затее крест. Но как я получу назад вложенные деньги? Пойду в полицию? Ага, конечно.
Разумеется, дело было не только и не столько в деньгах. Речь шла о гордости, о способности проявить упорство и, невзирая на все препятствия, заработать кругленькую сумму. Неужели я рассчитывал, что вот так запросто за несколько дней смогу изменить привычный порядок вещей, остававшийся неизменным на протяжении двух тысяч лет? И как? Подавая остальным пример своей честностью?
Да, Теологос обвел меня вокруг пальца, но неужели я из-за этого убегу', поджав хвост? А потом буду бесконечно выслушивать от таких, как Мелья: «Вот, мы же тебе говорили, а ты…» Про Даниэллу я вообще молчу.
Нет. На карту была поставлена моя мечта, и я никому не позволил бы ее у меня отнять. Особенно Теологосу. Да, субботним вечером он заработал на мне пару драхм, ну и что с того?